– Не могу на тебя смотреть, – сказала я. – Ты не пользуешься презервативами? Ты можешь представить, что бы было, скажи я тебе то же самое?! В моем представлении это ставит тебя ниже уличной проститутки. И это – серьезное оскорбление для уличных.

– Я не из тех, кто берет деньги за секс, – заявил он с леденящим холодом.

– Правда? Тогда, вероятно, тебе следовало бы, потому что число девок, с которыми ты валандаешься, могло бы обеспечить тебе очень неплохой приработок. – Он начал открывать рот. – Не смей отрицать – я прочла твой имейл!

Он молчит. Ну вот, вот я это и сказала! Я не призналась насчет дневника, но об этом сказала. Он не уверен, означает ли это, что я читала его почту вчера – или вообще всю. Ничего не говорит.

Я расправляю плечи и вытираю со щек слезы:

– Мне плевать, куда ты пойдешь, но уберись с глаз моих на следующие несколько часов.

– Ты меня гонишь? Я ведь в чужой стране!

– Мне плевать. Убирайся, – сказала я. – И не возвращайся раньше ужина.

Этот Парень вернулся значительно позже ужина. Я лежала в постели, читала, он скользнул в кровать, лег рядом. Мы долго ничего не говорили. Я подумала, что если заговорим, то я могу расплакаться.

– Пожалуйста, прости меня. Я просто не знаю, что случилось бы, если бы я тебя потерял.

Я заметила, что он не извинился ни за что конкретно, но и этого достаточно. Это больше, чем он сделал бы в другом случае. Через некоторое время мы уже целовались и мирились – очень тихо, чтобы не разбудить Дж.

Утром я все еще была печальной и отстраненной. Этот Парень – гораздо более тихим, чем обычно. Томас пригласил нас обоих на обед, и мы пошли. Этот Парень время от времени протягивал руку, чтобы погладить мои пальцы, пока мы с Томасом болтали, наполовину по-испански, наполовину по-английски.

Вдруг Этот Парень схватил меня за кисть.

– Это его кошка? – громко прошептал он.

– Его.

– Это, должно быть, самая толстая полосатая киса, какую я в жизни видел!

Томас заметил, что мы говорим о его кошке, и принес ее.

– Смотри-ка, она умеет исполнять славный трюк, – сказала я. Томас достал кусочек мяса, оставшийся от обеда, и положил его на свой стул. Кошка враскачку подошла и уселась, глядя на сиденье. Я постучала по дереву.

Кошка посмотрела на меня, посмотрела на мясо, потом снова на меня. Я снова постучала по стулу, и она мяукнула. Наконец я взяла мясо и положила на пол, а она его съела.

– Ну, так в чем прикол? – спросил Этот Парень.

Мы с Томасом заулыбались.

– В этом и прикол, – сказала я. – Она будет смотреть на тебя, пока ты не дашь ей еду.

Кошка перекатилась на спину, довольная тем, что оказалась в центре внимания, и ее жирное брюхо свесилось на одну сторону.

– Черт! – проговорил Этот Парень. – Это не кошка, это сухопутный тюлень!

Он рассмеялся, и я вдруг почувствовала себя намного лучше.

Мы гуляем ночью по пляжу, я в одной руке держу туфли, другой опираюсь на его руку. Оба чуть под хмельком. Только что наелись до отвала морских деликатесов в ресторане брата Томаса, и нам весело.

– Как насчет малость поваляться в сене… в смысле, в песке? – нерешительно предлагает он.

– Тебе когда-нибудь набивался песок в задницу?

– Пока нет.

– Тогда как насчет здесь? – говорю я и тащу его под пирс. Мы делаем это стоя. По крайней мере, он стоит, мои ноги оплели его бедра, а спина трется обо что-то, что вполне может, как я думаю, оказаться мидиями. Или битым стеклом. Да чем угодно. Мне все равно.

Он бурно кончает. Мы поправляем одежду и идем дальше.

– Сухопу-у-утный тюле-е-ень, – поет он басом, и его широкая грудь гудит от звука. Эхо замирает в набегающих волах. Он оборачивается обратно к пирсу и пробует фальцетом: – Сухопу-у-утный тюле-е-ень!

– И как тебе не лень! – говорю я, но получается нараспев, и мы хохочем.

– Приди в этот де-е-ень… – он делает пируэт в пене на гребне волны, – мой прекрасный тюле-е-ень!

Я запрокидываюсь и падаю от хохота. Он вдруг прыгает на меня и принимается целовать в шею. Я не могу перестать смеяться, задыхаюсь, мне и впрямь трудно дышать.

– Вот такая вот хрень, – выдыхаю я.

Он приподнимается на руках. Его кудри слегка колышет ветер.

– Я так долго не слышал, чтобы ты так хохотала, – говорит он.

– Женись на мне, и у нас будет масса поводов для смеха, – говорю я и снова притягиваю его к себе.

– Если бы я не знал, что ты врешь, чтобы порадовать меня, я бы сказал – давай поженимся, – отвечает он.

Интересно, почему считается, что только женщины вечно раздувают из мухи слона?

Да, мы, леди, исполняем всякие ритуалы, связанные с волосяным покровом, одержимы коллекционированием туфель и собиранием сумок. Но когда доходит до более содержательных предметов, то мужчины – просто тряпки.

Пример: боль. Спросите женщину о списке ее наиболее физически болезненных переживаний – и получите в ответ «деторождение» и «лобковую эпиляцию», именно в таком порядке. Мужчины же даже из порезов при бритье устраивают драму. Порезы при бритье, ай-ай! Нехорошая бритва подобралась слишком близко к нашей кожице!

Мужское эго нуждается в постоянном поглаживании. Каждая задача – достижение, каждый успех достоин эпоса. Вот почему женщины готовят, а мужчины становятся шеф-поварами: мы делаем тост с сыром, они творят pain de fromage[105].

Этот Парень объявляет себя знатоком домашнего хозяйства на том лишь основании, что я как-то сожгла порошковый заварной крем, чего он не делал «с двенадцати лет». Ох, держи меня, Хестон Блюменталь[106]! Будучи способна приготовить безупречный голландский соус, я считаю, что тонкости смешивания розового порошка и горячего молока не стоят моего внимания. И я вскипаю от ощущения, которое преследует меня в течение всего его пребывания здесь: живя со мной под одной крышей уже три недели, он устраивает мне пробы на роль сожительницы. Честно говоря, я могла бы еще заинтересоваться ролью жены-домохозяйки, но это…

А сегодня он прокрутил в машинке Дж. по полной программе стирки белого белья мои ярко-розовые одежки. Непростительный промах для образца совершенства в домашних искусствах. Естественно, поскольку он – мужчина и, следовательно, самолюбие у него тоже вполне себе мужского размера, мы больше никогда не будем поднимать этот вопрос.

Разрываюсь на части. Я готова к тому, что Этот Парень уезжает, но все равно места себе не нахожу. Мы так много всего не успели сделать, пока он был здесь! Мы не спим гораздо дольше, чем обычно, занимаясь сексом и разговаривая – ни одной серьезной темы, ничего тяжелого. Оба понимаем, что эта роскошь – постоянно иметь другого при себе – вот-вот закончится.

И секс меняется. Когда он приехал сюда, все происходило жадно и торопливо, мы оба соскучились. Теперь он занимает больше времени, мы двигаемся медленнее, меньше нацеленности на немедленное удовлетворение, а больше – на взращивание чего-то… не знаю чего, на самом деле. Приятных воспоминаний, которые можно увезти домой. Чего-то в этом роде. После он не выпускает меня из рук целую вечность. Не потому ли, что хочет оставить себе что-то на память обо мне, потому что не предполагает увидеть меня снова?..