— А вы не знаете, кто вот эти мальчик и девочка? – Гарри протянул ей снимок отца и его предполагаемой сестры.

— Зачем тебе? – Миссис Фигг поправила свою неизменную сеточку на волосах, из‑под которой клочьями выбивались седые пряди.

— Ну, понимаете, этот мальчик очень похож на моего отца, Джеймса Поттера, а девочка, наверное, его сестра, значит – она моя тётя, а я о ней ничего не знаю, я…

— Да подожди ты, не тарахти как швейная машинка. С чего ты взял, что это твой отец, тебе ведь год был, когда родители погибли. Ты их и помнить‑то не можешь.

— Но у меня же есть фотографии, к тому же мне все говорили, что я очень похож на отца, и этот мальчик на снимке просто вылитый я, я сравнивал.

— Ладно, дай подумать. Поттеры и правда приходились нам какой‑то дальней роднёй, иначе Дамблдор не разрешил бы тебе жить у меня эти две недели, ты ведь в безопасности только у родственников. Но я ничего не знаю о твоём отце, я едва была с ним знакома, хотя мы и состояли в первом Ордене Феникса вместе. Может, на фотографии и правда твой отец. Да и девочка на него чем‑то похожа, видать – и правда сестра.

— А можно… – Гарри закусил губу, – можно я возьму эту фотографию?

— Да забирай, зачем она мне? У тебя ведь завтра день рождения? Вот это и будет подарком.

— Ой! Спасибо огромное, – ошалело пробормотал Гарри. Он был готов расцеловать Мис–сис Фигг в её размалёванные морщинистые щёки.

Довольный, он побежал прятать фотографию. Он будет не он, если не узнает, кто эта девочка, жива ли она, где она теперь – есть ли у него тётя.

На радостях Гарри на одном дыхании убрал чердак. Тут теперь было как в аптеке. Весь хлам аккуратно лежал в углу, пыль подметена, паутина собрана. Ради фотографии стоило постараться. Он весь взмок и испачкался, но был доволен и удовлетворён делом рук своих.

Права была Мелисса: вот бы мою фотографию в таком виде поместить в Пророк под заголовком: Великий Гарри Поттер работает Золушкой! или Юный Гарри Поттер – почётный домашний эльф! Сплетни не утихали бы полгода! – Гарри рассмеялся своим мыслям и пошёл мыться. Хорошее настроение омрачал только завтрашний приезд Дурслей, но зато и трудовая повинность у Миссис Фигг истекала.

Миссис Фигг приняла его работу, придирчиво оглядывая все углы чердака, потом всё же похвалила и в награду дала ещё один фунт. От её щедрости Гарри чуть не прослезился:

Да–а-а, такими темпами мне не выплатить стоимость вазы тёте Петунии до самой смерти, даже если она навсегда продаст меня в рабство Миссис Фигг. Разве что сделать ей капитальный ремонт? – он усмехнулся и пошёл в отведённую ему комнату.

Там его ожидал сюрприз. На кровати сидел Сычик Рона с письмом, привязанным к лапе. Увидев Гарри он радостно заверещал и запрыгал на кровати мохнатым мячиком. Букля надулась от возмущения и ревности и демонстративно отвернулась.

Немногословное послание гласило:

Сегодня в полночь на чердаке.

Мы заберём тебя в Нору до конца лета.

Дурслям оставь записку.

Рон.

P. S. С днём рождения!

Гарри безумно обрадовался: ему не придётся встречаться с Дурслями! Свой день рождения он впервые проведёт с друзьями! Срок его заключения у Миссис Фигг заканчивается! Ура!!! На радостях он чуть было не расцеловал крохотного вестника свободы, но Сычик уже улетел. Видимо, ему не наказывали ждать ответ.

Гарри заранее собрал вещи и отнёс чемоданы на чердак.

Интересно, как они сюда попадут? – думал он. – Наверное, возьмут напрокат портал.

До полуночи было ещё много времени, но уснуть он не мог. Написать записку Дурслям было делом нехитрым. Гарри объяснил, что остаток лета проведёт у друзей, а потом сразу поедет в школу. Он подумал, что можно было и не оставлять никакой записки – вряд ли Дурсли будут волноваться из‑за его отсутствия, только порадуются, что он, наконец, где‑то сгинул.

Даже жаль доставлять Дурслям такое удовольствие, как моё почти годовалое отсутствие, им пришлось меня терпеть чуть больше месяца, – думал Гарри, передавая записку для дяди с тётей Миссис Фигг. Ей он сказал, что завтра рано утром за ним заедут друзья. Провожать его не надо, справится сам. Миссис Фигг долго ворчала, что за друзьями нужен глаз да глаз, а то как бы не стибрили чего под шумок. Но узнав, что это Уизли, она успокоилась и согласилась отпустить Гарри самостоятельно. К ней в гости приехала её сестра–маггла Мирабелла, и они вспоминали прошлое за рюмочкой чая. До Гарри им особого дела не было. Он был просто на седьмом небе – так всё хорошо получалось.

Депрессия подкралась совсем незаметно. Вот у него было радужное настроение, только десять минут назад, и на тебе… Гарри опять вспомнил крёстного, перед мысленным взором словно в замедленной съёмке текли кадры: удивлённое лицо Сириуса, он падает, падает, сражённый заклинанием Беллатрикс Лестрейндж, падает в тёмную арку, куда нет хода живым, в арку безвременья…

Чтобы хоть как‑то себя занять до полуночи, Гарри решил написать Сириусу письмо. Он понимал, конечно, что Сириуса больше нет, понимал это умом, но не чувствовал этого сердцем. Он писал о том, как ему одиноко и плохо без него, как он скучает и верит, не смотря ни на что, что Сириус не умер, верил в саму веру, надеется самой надеждой. Зачем‑то он сообщил воображаемому Сириусу, что остаток лета проведёт у Уизли. Хотел было упомянуть о знакомстве со странной девушкой Мелиссой Найтингейл, но отчего‑то передумал. Потом решил рассказать о найденной на чердаке фотографии, но отказался и от этой мысли. Он представил себе, как Сириус мог бы распечатать его письмо, беззаботно улыбаясь и говоря самому себе: Гарри даже в этом похож на отца, у него такой же почерк…

Гарри сунул письмо Букле в клюв и сказал:

— Подружка, не суди меня строго, но мне так его не хватает… Полетай с этим письмом где‑нибудь… Можешь потерять его, я тебе разрешаю. Ты сочтёшь меня ненормальным, но это письмо Сириусу… Отнеси его… не знаю кому, просто доставь…

Букля сдавленно ухнула, поперхнувшись свитком, но не стала возражать против такого странного задания. Она раскрыла свои белоснежные крылья и бесшумно вылетела в открытое ночное окно.

Дожидаться полночи Гарри не стал. Ему было невтерпёж. Пробравшись на чердак, он сел во всё то же ущербное кресло–качалку и принялся дотошно разглядывать фотографию.

А ведь и правда я сильно похож на отца. На снимке ему приблизительно столько же лет, сколько мне сейчас. Те же непокорные вихры, такой же худой и нескладный. От мамы у меня только глаза… А своего только и есть, что шрам.

Потом Гарри начал внимательно изучать девочку. Волосы у неё были волнистые, а не прямые и вроде бы не такие тёмные, как у Джеймса, а, скорее, каштановые – чёрно–белая фотография не позволяла судить об этом с полной уверенностью.

А глаза у неё раскосые, миндалевидные, как у Чжоу, – поймал себя на мысли Гарри и смутился. Мысли о первой школьной красавице непременно вторгались в его голову, о чём бы он ни думал, хотя их прошлогодние свидания так ни к чему и не привели. – С кем‑то она сейчас встречается? Вспоминает ли меня хоть иногда? Ей осталось учиться всего год, ведь она же на один курс меня старше. И потом я её, возможно, никогда не увижу… – от этой мысли Гарри стало очень грустно и жалко себя. Он приказал себе думать о чём‑нибудь другом, и потому вернулся мыслями к малышке на фотографии.

Интересно, почему у неё такое злое лицо? Её кто‑то обидел? Или она просто капризная? Может – отобрали любимую игрушку? А вдруг она просто не любит фотографироваться? – Гарри пытался проникнуть в мысли ребёнка на снимке как минимум двадцатилетней давности. Получалось не очень‑то.

При ближайшем рассмотрении его отец и девочка оказались не очень‑то и похожи. С че–го он вообще решил, что они – брат и сестра? Может, это дочка соседей или приятелей? Или дальняя родственница, приехавшая с родителями к Поттерам на лето погостить. А может это вообще внучка фотографа, которую он посадил на колени к его отцу для создания удачной композиции… Какая только чушь ни приходила Гарри в голову в поисках разгадки. Всё же было какое‑то неуловимое сходство в чертах детей на фотографии, что‑то в выражении лица или…