Собрания Дамблдоровой Армии проходили без него – руководителя и организатора, команда по квиддичу тренировалась сама, под предводительством Кэти Бэлл. Гарри чувствовал себя совсем потерянным и никому не нужным.

Ему и в голову не приходило, что такая, по сути, ерунда может настолько сильно повлиять на его жизнь, полностью изменив её. В одночасье он растерял всех друзей.

Если бы я только мог всё изменить… – думал он отчаянно. – Если бы я мог повернуть время вспять, я бы всё исправил… Повернуть время вспять?! А почему бы и нет?! Ведь есть же маховик времени… Добыть его не так уж и сложно – он хранится у МакГонагалл в кабинете. А вот что бы такое придумать, как бы изменить прошлое? – И Гарри глубоко задумался.

Пробраться в кабинет МакГонагалл ночью с помощью мантии–невидимки не составило труда. Вот и заветный шкафчик. Гарри достал маховик времени, перевёл его на нужный день и час и перевернул песочные часы три раза, дав себе три часа времени. Накинув цепочку себе на шею, он исчез, оказавшись на пустом стадионе рано утром. Поле было пустым, все ещё только завтракали.

Гарри спрятался под трибуной, собираясь с мыслями. Чёткого плана действий у него не было. Он напряжённо думал, что бы ему изменить: украсть снитч из коробки до игры? Сломать самому себе, то есть Гарри–прошлому, руку, чтобы он не смог выйти на поле? Повредить свою метлу? Соврать, что у него дико болит шрам? Подлить Чжоу лошадиную дозу тошнилки в сок? Всё это казалось глупым, нелепым и совершенно не подходящим.

Думай, Гарри, думай! Ду–у-умай!!! – он готов был биться головой о перекрытия трибуны, лишь бы его осенило. А время шло. На стадионе стали появляться люди – Луна Лавгуд прошла на место комментатора, приходили на свою трибуну учителя, собирались зрители. До начала игры оставалось двадцать минут, пятнадцать, десять…

Что же делать, что? – мысли роились в голове, одна глупее другой. –Взять метлу и самому молниеносно поймать снитч под мантией–невидимкой, сунув его в руки себе–прошлому и надеяться, что тот ничего не поймёт, а дело будет в шляпе. Проклясть свою же Молнию, чтобы она его сбросила, он упадёт, и игра остановится. Пойти найти в раздевалке Чжоу и потребовать, чтобы она поймала снитч, выбросив глупости из головы…

Нет, всё это решительно никуда не годилось…

По свистку началась игра, сквозь щели между досками Гарри видел себя. Как дал круг над полем, чтобы не закоченеть окончательно, как Чжоу устремилась за ним, решив, что он увидел снитч…

Просидев всю игру под трибуной, Гарри так ничего и не придумал. Надев негнущимися от холода руками цепочку маховика на шею, он вернулся в гостиную Гриффиндора полным разочарования, уныния и обид на злую насмешницу–судьбу. Хотя было уже заполночь, он так и остался сидеть а гостиной на диване, жалея себя и пестуя очередное горе.

— Гарри… – вдруг послышался несмелый шёпот.

Он поднял голову и увидел Джинни.

— Что, не выдержала и решила опять со мной разговаривать? – желчно осведомился он. – Или пришла почитать мне нотации?

— Я… я… Нет. Я поняла, почему ты это сделал. И хочу сказать, что я на твоём месте поступила бы точно также, – выпалила она на одном дыхании.

— Да что ты говоришь!.. Жаль, что ты не моём месте! – горько усмехнулся Гарри. – И что же это, по–твоему, я сделал? И почему? – Ему почему‑то ужасно захотелось обидеть Джинни, сделать ей больно, отомстить неизвестно за что. Сказать ей какую‑нибудь гадость, выместить не ней свою злобу. Только бы она не сидела тут с несчастным лицом, изо всех сил жалея его и сочувствуя. От её участия на душе становилось ещё паршивее.

Джинни присела рядом на диван, Гарри демонстративно отодвинулся в самый угол. Лицо Джинни исказила мука.

— Гарри, не надо говорит гадости. Я понимаю: когда знаешь, что кому‑то тоже плохо, начинаешь чувствовать себя лучше… Но я хочу помочь.

— И что же ты, интересно, можешь сделать? Стереть всем в памяти воспоминания о матче? Уговорить всех понять меня и простить, после всего того, что они мне наговорили? Подарить Гриффиндору четыреста очков? – сорвался он на крик. Он знал, что несправедлив к Джинни, но ничего не мог с собой поделать. Его просто несло.

— Я просто хочу с тобой поговорить, – спокойно ответила девушка. Она слегка побледнела от его грубости, но голос её был твёрд, а намерения серьёзны. Выдержка и самообладание у Джинни были что надо.

— Поговорить… Ха! Тоже мне, психоаналитик нашёлся!

— Психо… кто?

— Психоаналитик, врач такой. Рассказываешь ему о своих проблемах, и он внушает тебе, что всё это ерунда, и она яйца выеденного не стоит. И не надо из‑за этого кончать жизнь самоубийством.

При этих словах на лице Джинни отразился ужас.

— Ты собирался покончить с собой?

— Да нет же, глупая! – Гарри неожиданно для себя рассмеялся. – Просто к слову пришлось.

— Как же ты меня напугал… – её лицо всё ещё было серым от внезапного испуга.

— Ладно, – смилостивился Гарри. – Говори, как ты собиралась мне помочь.

Джинни на секунду прикрыла глаза и глубоко вдохнула, будто перед прыжком в ледяную воду с трамплина.

— Гарри, ты ведь это сделал ради Чжоу, потому что она несмотря ни на что тебе очень сильно нравится? – скорее утверждала, чем спрашивала Джинни.

— Ежу понятно, что да! – Джинни была последним человеком, с которым Гарри хотелось бы обсуждать это.

— Ты не сердись, а послушай. Ведь не из глупой же прихоти ты предал команду, ты же хотел, как лучше. Ты не стал бы глупо рисковать, ведь правда?

— Ну да… Я всё рассчитал. Если бы мы проиграли Когтеврану, мы всё равно вышли бы в финал – уж в марте я бы обыграл Пуффендуй в два счёта. Я же не знал, что Чжоу придёт в голову то же самое. У нас был с ней договор – играть честно и остаться в хороших отношениях, чтобы не случилось. И получается, что мы оба нарушили этот договор. Теперь она меня явно избегает, весь факультет меня ненавидит, а вся школа надо мной смеётся… Ко всему прочему меня дисквалифицировали до конца сезона. Надо сказать спасибо Мисс Найтингейл, что хотя бы до конца сезона. По правилам за подобные нарушения дисквалифицируют навсегда.

— Вот видишь, не всё так плохо. Не расстраивайся. Вечно это продолжаться не может. Обиды и насмешки забудутся, а очки мы с Гермионой наберём во время конкурса. Ты не слушай, что там говорят: Предатель интересов общества, эгоист, личные симпатии ему дороже… Каждый в душе на твоём месте поступил бы также, но у них кишка тонка. Поначалу я тебя тоже осуждала, уж прости. Но потом я прочитала в твоей книге про поиск своего Пути, что правда не бывает одна, она не универсальна. Есть правда одного человека и правда большинства. Отказаться от своей правды – значит предать себя. А хуже этого ничего нет. Предающий себя идёт против веления своего сердца, он сбивается с жизненного пути. Защищая свою правду надо всё выдержать, и тогда окружающие поймут, что ты не мог иначе, и простят. В душе никто на тебя не в обиде. Просто они немного разочарованы.

Ты был для них Великим Гарри Поттером – победителем Ты–Знаешь–Кого, а не простым смертным. И вот ты оказался обычным человеком со своими слабостями, который не всегда прав, который не всегда знает, что надо делать, который может растеряться и натворить глупостей. Они обижены не на тебя, а в первую очередь на себя. Они ошибались, они обманывались. Но они винят тебя в том, что ты ввёл их в заблуждение, пусть и ненамеренно. Хотя ты всегда вёл себя как обычный мальчик, не задавался и не выпендривался, не считал себя особым. Но ведь чужие заблуждения – это не твоя вина, так ведь? В душе, я думаю, никто на тебя не в обиде. Просто они бояться сделать первый шаг.

— А почему ты не побоялась? Я ведь изгой, пария, неприкасаемый, предатель… Почему же тебя это не остановило?

— Можно подумать – ты не знаешь. И все знают. Ну и что. Мне нисколечко не стыдно. Стыдиться надо своей глупости, двуличья, зависти, а не чувств… – Джинни горестно вздохнула и стала смотреть на огонь камина, бликами играющий на тёмных стенах гостиной.