Убедился.
Не помешает.
Главный уже вернулся в кабинет.
Свой служебный кабинет…
Искомый дом оказался девятиэтажным и по местным меркам выглядел достаточно элитно. Четырехподъездный, из красно-белого кирпича, он стоял метрах в тридцати от дороги и был окружен неким подобием парка плюс детская площадка. На площадке играли дети, а на скамейках сидели старухи, что не радовало, — торжественное появление с парадного входа штука нехорошая. Однако других вариантов не было, и я лишь постарался сделать максимально возможным, чтобы оно, появление, выглядело не слишком торжественным: скукожился, ссутулился и поплелся к нужному подъезду.
Обретя там свой обычный облик, чуть ли не бегом поднялся на третий этаж.
Вот и дверь. И звонок.
Позвонил.
Какое-то время все было тихо, но вскоре послышались шаги. Четкие и громкие, словно кто-то расхаживал по паркету на шпильках. В смысле — туфлях на высоком и тонком каблучке. Каблучки процокали по коридору и остановились возле двери.
Я сообразил, что меня разглядывают через "глазок" и попытался придать своему облику благородный и внушающий доверие вид.
Вроде придал, и примерно через полминуты замки щелкнули, дверь приоткрылась, и донесся очень тихий женский голос, почти шепот:
— Кто там?
Я интеллигентно вздохнул:
— Увы, я…
Голос удивился. Прямо как-то даже по-детски.
— А кто — "вы"?!
Я замялся:
— М-м-м… видите ли… Видите ли, уважаемая Майя Георгиевна, дело в том, что мы не знакомы, но мне нужно с вами поговорить. Поверьте, это исключительно важно. Вы позволите войти?
В полоске между стеной и дверью появился глаз и крыло русых волос.
— А мужа нет дома.
(Спокойно, спокойно!)
— Да мне, Майя Георгиевна, и не нужен ваш муж, — мягко и терпеливо проворковал я. — Мне нужны вы. То есть, извините, нужны, чтобы побеседовать.
Смех за дверью:
— А больше ни для чего?
Я вроде смутился:
— Ну что вы! Как можно!..
И вдруг дверь распахнулась так резко, что я еле успел отпрыгнуть.
— Входите, — громко сказала женщина и, повернувшись на каблуках, быстро пошла в глубь квартиры.
Я захлопнул дверь и потопал за ней. Гм, а она очень даже ничего: волосы до плеч, довольно высокая, фигура и ноги в норме. Одета же была в короткое черное платье. Веселенький колер, нечего сказать!
По дороге мы миновали две смежные комнаты и одну проходную и вошли в спальню. Явно — спальню. И явно — женскую. Т о л ь к о женскую, о чем свидетельствовали единственная и не слишком широкая (да и не слишком убранная) кровать в центре комнаты, а также многочисленные туалетно-косметические принадлежности, коими было уставлено и завалено все вокруг. По-видимому, обитательница этой спальни всерьез боролась с природой и временем.
Однако не только с этими двумя, а и зеленым змием тоже. Судя по количеству на полу, тумбочках и даже подоконнике пустых и полупустых бутылок, "змия" дама сия периодически уничтожала. Насколько успешно — вопрос другой.
Она повернулась ко мне, и я подумал, что вот по крайней мере с природой-то бороться ей вовсе и нечего — заключить бы только хотя бы временное перемирие со "змием". Красивые волосы, серые глаза, прямой греческий нос и четкие, чувственные губы — чего еще надо? И ей самой, и окружающим. Меня бы, ей-богу, все это вполне устроило, но вот алкоголь…
А вы замечали, что пьющие женщины почему-то похожи как сестры? Действительно ведь — загадка мироздания: мужики лакают — и все разные, а бабы — ну прямо как нарисованы по единому шаблону. К счастью, моя визави не достигла еще стадии, когда лицо — точно сморщенное печеное яблоко, кожа одутловато-багровая, опухшие конечности, ну и т. д. Однако боюсь, всё впереди. Гадом буду, ей нет еще и сорока, а кожа уже начинает покрываться словно тончайшей сухой сеткой, руки, ноги и остальное теряет понемногу мягкость, эластичность, упругость, и…
Но довольно! Сообразив наконец, что взгляд мой может быть истолкован превратно и нескромно, я переместил его на стену и сделал вид, что засмотрелся на картину — немецкий пасторальный пейзаж, коих во множестве навезли после войны из Германии наши бойцы и командиры. Майя Георгиевна же резво прыгнула в кресло, и рука ее потянулась к недопитому стакану. Похоже, с вином, хотя бутылки, торчащие там и сям как грибы, были самого разного рода и жанра.
Тогда я перестал прикидываться, что поглощен картиной, и прикинулся, что поглощен ею. А она тусклым и бесцветным голосом — такие бывают у пьяниц, когда действие предыдущей дозы иссякает, — проговорила:
— Садитесь.
Я сел в кресло напротив.
— Благодарю.
— Пейте, — царским жестом ткнула она в бутылки, однако я трагически вздохнул:
— Увы…
Уголки полунакрашенных губ (половина помады уже перекочевала на стакан) презрительно опустились:
— А-а, мы за рулем!
Я вздохнул еще круче:
— Кабы только за рулем… — Жалобно развел руками: — Простите… Простите, но я… закодирован.
Есть! Попал! Теперь в ее глазах промелькнула уже явная симпатия, словно к соратнику по борьбе. И одновременно — сочувствие. К соратнику, попавшему в неприятельский плен. Но почти моментально сочувствие сменилось на прагматичную деловитость:
— Всего-то? Господи, ерунда какая! А хотите, раскодирую?
Опешил я совершенно искренне:
— Как это?!
Майя Георгиевна хрипло рассмеялась:
— Да очень просто! Код — всего-навсего вбитая в мозги воля другого человека. И если у тебя воля не слабее, ты запросто эту чужую волю можешь оттуда выбить. Я себя всегда сама раскоди… раскодировываю, когда надоедает.
Что именно надоедает, она не уточнила, но было ясно и так.
Я сделал вид, что испугался.
— Нет-нет, пожалуйста, не надо, а то как заряжу! Я, видите ли, в вашем городе проездом, спешу по делам, ну и… В общем, не надо, ладно?
— Ну ладно, — милостиво согласилась она. — Вам же хуже. — Отпила из стакана. — Не хотите — как хотите, но всё ж жаль, а то б погуляли…
Приняв допинг, Майя Георгиевна тараторила что-то еще, а я с наипочтительнейшим выражением физиономии взирал на нее. Да, жене Мошкина не было и сорока, но беда ее (помимо прочих) была еще и в том, что стремилась выглядеть-то она на двадцать. А зачем?
И вдруг…
И вдруг она замолчала и вылупилась на меня, будто видит первый раз в жизни. Потом недоуменно и опасливо проговорила:
— Эй, а вы кто?
Но я был готов к подобному повороту и вроде бы ухитрился ответить, не назвав своего имени. Правда, успев при том наврать с три короба.
— Понимаете, Майя Георгиевна, я знакомый вашего мужа. Работаю по тому же профилю, но в другом городе. Значит, его нет дома?
Она усмехнулась:
— А вы слепой? Пила бы я сейчас так спокойно, кабы он был дома! — Внезапно насторожилась: — Э-э-э, погодите-погодите! Так вы тоже мент?
Я виновато улыбнулся:
— Да вроде…
Майя Георгиевна больше не улыбалась.
— Но это же вы сказали, что закодировались?
Я удивился:
— И что с того? Разве в милиции мало алкоголиков?
Она покачала головой:
— Алкашей-то там до… страсти. (Я чуть не подпрыгнул!) Да только редкие из них кодируются.
— Ну, значит, перед вами уникальный экземпляр. — Доверительно пояснил: — Начальство достало, иначе бы с работы погнали.
Она хмыкнула и опять потянулась к стакану. Допила до дна и вытерла губы пальцами.
— Если вам нужен Мошкин, звоните ему на службу.
— Уже звонил, — вздохнул я. — Там ответили, что недавно заходила какая-то женщина и они вместе ушли… Ой! — вроде как запоздало прижал ладонь ко рту. — Ой, простите, я думал, это были вы…
Она не шибко расстроилась. Достала откуда-то из-под поясницы мятую пачку "Мальборо", и я коршуном подлетел с зажигалкой, чиркнул и удостоился царственно-снисходительного кивка.
— Это была не я. Я лишь по паспорту жена этой сволочи, а спит и разъезжает по городу он с другими. Сейчас — снова с другой. Понятия не имею, кто такая.
