Но, впрочем, довольно о солнечном детстве. Так вот, совершенно не желая никого обидеть, а уж тем более убивать, замечу все же, что словосочетание про, быть может, и не "исключительно", однако достаточно "постельный" образ жизни почему-то преследовало меня всю дорогу от передней до кухни.
В кухне оно меня на время покинуло.
В кухне Лариса уже проворно накрывала на стол и, невзирая на мои вялые протесты, выставила едва ли не суточный рацион жиров, белков и углеводов какого-нибудь Александропервовского гренадера или кирасира.
Выставила. Сказала:
— Приятного аппетита, — и ушла. А-а, ну коли так…
Когда Лариса вернулась, практически все было уже кончено, и я томно отдыхал, развесив свои годовые кольца на спинке ее мягкого, ну очень мягкого кухонного дивана, как питон, переваривающий антилопу.
— Огромное спасибо, — проговорил я.
Она кивнула:
— Огромное не за что. — Обозрела царящую на столе пустыню. — Ну вот, а вы боялись. — Строго предупредила: — Не трогайте здесь ничего, идите в зал, включайте телевизор и отдыхайте… — И вдруг негромко спросила: — Риту, видимо, вы не нашли?
Я утробно вздохнул:
— Видимо…
Она дёрнула плечом.
— Ладно, идите. Прилягте на тахту, а я пока приму душ. — В ответ на мой заинтересованный взгляд пояснила: — Перед вашим приходом я как раз собиралась принять душ. А вы не хотите?
Я начал расстегивать рубашку:
— Хочу!
Она рассмеялась:
— Ишь, прыткий! После меня. Или хотите до?
Поразмыслив, признался:
— Я хочу одновременно.
В глазах Ларисы заплясали юмористические бесенята, а синхронно с бесенятами заплясали под халатной материей полные груди.
— Оба мы там навряд ли поместимся. Особенно после того как… — И показала на пустой стол.
Я сделал обиженное лицо:
— Так вы это нарочно?
Она подтвердила:
— Конечно, нарочно. — Посерьезнела. — Ну, довольно трепаться, идите, не задерживайте ни меня, ни себя.
Я подчинился.
— Ухожу. Ухожу, о странноприимная! — Ушел. Пришел. Включил телевизор и вытянулся на громадной тахте.
В телеке шло что-то очередное из породы "поля чудес", но я обостренным слухом бдительного пограничника ловил сейчас только звуки воды, доносившиеся из ванной, и по меняющейся интенсивности этих звуков невольно пытался гадать, какая именно из частей пребывающего там роскошного тела и под каким углом подвергается в данный момент более или менее пристрастному омовению. Ох, слушал-слушал, гадал-гадал, — и, чтобы хоть как-то успокоиться, вскочил и заходил взад-вперед.
Наконец звуки стихли, и понемногу кора моего головного мозга вновь начала возвращаться в относительное равновесие с остальными членами.
Вошла Лариса с огромным тюрбаном из полотенца вместо волос.
— Вы что стоите? В ногах правды нет.
— Но нет ее и выше! — неожиданно для самого себя ляпнул я. — Ой! Извините, я совсем не то имел в виду! И вообще, это не я, это…
Она громко расхохоталась:
— Ладно, Нью-Гамлет, топайте в ванную, там всё приготовлено.
Что ж, потопал. Запираться, малость поразмыслив, не стал — а ну как хозяйке что срочно понадобится. Разделся, включил воду, намылился, потерся от души, начал смывать пену и…
И тут вдруг погас свет.
В первый момент я, по привычке видеть во всем только дурное, дёрнулся — и едва не поскользнулся, с трудом удержав равновесие. Однако же во второй…
В общем, обнаружив, что под струями теплой воды уже не одинок, я не стал кричать "На помощь!" и звать милицию. Лишь пробежался, как пробующий новый инструмент пианист по клавиатуре, дабы убедиться в качестве его звучания, пальцами по спине инкогнито. Заодно же пробежался и для того, чтобы прояснить для себя: что сие значит? Случайная детская ошибка или же вполне осознанное взрослое действие? Или — действо.
— Evening,1 — сказал я и со спины поскакал дальше. — Заблудилась?
Мокрая она прижалась к мокрому же мне:
— Нет, просто решила поздороваться поближе.
Я вздохнул:
— Что-то долго собиралась.
— А присматривалась. Здравствуй!
— Ну здравствуй…
Какое-то время после этого наши рты были заняты, а когда освободились, Лариса фыркнула:
— Ой, живот проткнешь!
Я рекламным голосом пояснил:
— "У тебя две дырки…"
— Хочешь сделать третью?! — Она быстро повернулась спиной, наклонилась, но не успел я обрадоваться, как сверху на голову и все остальное хлынул могучий ледяной поток.
Я с ревом отшатнулся:
— Ты что?!
Добрый смех:
— Ничего. Остынь, потерпи до суши… — Опять какие-то телодвижения в кромешной тьме — и вновь да здравствует горячая вода!
Я проворчал:
— А чё ж до суши-то?
Лариса обхватила меня за шею (значит, снова повернулась):
— Хочу там.
— Так ведь можно сначала тут, а потом там, — по-крестьянски здраво рассудил я, но она возразила:
— Знаешь, я девушка крупная, да и ты тоже. Будем здесь топтаться как слоны в посудной лавке — еще ванну свернем.
— Не свернем, — заверил я. — Она крепкая. А что касаемо слонов, то изо всех слоних, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться…
— Под душем?
— Везде. Так вот, изо всех слоних, с коими я в той или иной степени имел дело на земле, на воде и в небесах, ты самая грациозная.
Теперь и ее руки забегали по мне.
— Благодарю!
— Правда-правда. Слушай, а твоя основная гражданская специальность случайно не врач?
Она хлестнула меня мокрой гривой по шее.
— А если врач?
— И какой же, коли не секрет?
— Подростковый.
Я притворно застонал:
— Так и знал! О-о-о, несчастные подростки!.. — Однако тут же застонал непритворно: — С ума сошла?! Больно! Отпусти!
Лариса чуть ослабила хватку:
— А не отпущу — убьешь?
(Гм, странный, весьма странный вопрос.)
Я мужественно стиснул зубы.
— Убить не убью, но пилюль наваляю… Шутка. Женщин, тем более таких ослепительных, как ты, надо не убивать, их надо…
Она оторопела и отпустила меня. То есть, не меня, а… В общем, не важно.
— Вот так странничек из ночи! Вот так рыцарь и джентльмен!
Под теплым проливным дождем я нежно приник к ее мягкой шее.
— Прости…
Наконец мы вылезли из ванны. Лариса ощупью отыскала полотенце, и мы по очереди насухо вытерли друг друга. Этот достаточно невинный факт вновь меня взбеленил, я опять было напыжился, однако она взяла меня за руку и толкнула дверь.
В коридоре царил полумрак — осколки света долетали из какой-то из комнат. Лариса пошла в эту самую комнату, я — за ней, и вот только теперь наконец-то сумел оценить в полной мере, какой лот мне сегодня достался. Знаете, в подобных случаях нет ни малейшего смысла подробно и педантично, точно занюханный дореволюционный дьячок, описывать, словно занося по прейскуранту в амбарную книгу, все эти изгибы и извивы, выпуклости и впадины, бархатистость кожи и тактико-технические характеристики и параметры различных частей тела — груди, талии, бедер, ягодиц, темный треугольник внизу живота… Особенно — темный треугольник внизу живота. Вы, часом, не обратили внимания? Какую книжку про это дело, в смысле любовь, ни открой — обязательно на энной странице хоть краешком да мелькнет этот самый "темный треугольник внизу живота"! Ну, иногда — "светлый" или "золотистый", но это реже. Ей-богу, будто слов других нет!.. Стоп! Куда это меня понесло, к чему это всё?.. А, вспомнил! Так вот, я лично при описании экстерьера моей сногсшибательной хозяйки не собираюсь опускаться до подобных дешевых штампов. Нет, я просто целомудренно прикушу язык и… и всё равно всё будет понятно.
Пока шли, мы совсем высохли. А шли мы, как оказалось, в спальню. Остановившись возле огромной, как Байконур, под алым, на четырех резных столбиках балдахином кровати, Лариса повернулась, и уж теперь-то я разглядел ее всю…
Ёлки-палки, белая-белая, как плащом облепленная мокрыми иссиня-черными волосами, в бездонных глазах темный огонь, соски навострены как штыки. Ведьма. Истая ведьма! Ну, брат, в атаку!..
