Всякое утро старик говорил Змглоду, являвшемуся с докладом:
— Что же, Турка ты прямая… Обер-щенок слепой, а не обер-рунт! Так мы при этом и останемся. Что же нам к гадалке какой или к колдуну идти для расследования?
Змглод угрюмо отмалчивался и ждал повидать самое барышню, узнать от нее, как она прикажет поступить.
Всякое же утро Аникита Ильич говорил и Масеичу:
— Ну, что же?.. На кофейной гуще в чашечке нам злодея разыскать…
Масеич или ухмылялся, или по привычке сопел. Наконец, однажды он не выдержал и, подавая барину пилу «голландку» для утренней работы, выговорил:
— Диковинно, Аникита Ильич, что приключилось оно за раз… и Гончий сбежал, и злодей проявился.
Басман-Басанов превратился в истукана! Это соображение ни разу не явилось в его голову. И теперь слова Масеича поразили его, как громом.
Но через несколько мгновений он рассудил так же, как и многие в Высоксе.
Зачем же Анька сначала бежал или пропал?.. Неужто затем, чтобы на него не подумали… Что если и Анька, то все же… За что? Почему?
— А зачем, скажи, — обратился он к камердинеру, — зачем Гончему Сусанну Юрьевну умерщвлять?
— А кто их знает, — ответил Масеич.
— Их? Кого — их? Дурак…
— Я это так сказываю…
— Так?
— Да-с… Так это…
— Дурацкое слово российское, за кое бы вешать следовало, — рассердился Аникита Ильич. — Так?.. Спросят человека, почему он не весел… Так, мол. Отчего иной помер вдруг?.. Так? За что другой убил?.. Да так!.. Тьфу!
И Аникита Ильич сердито плюнул, а затем принялся пилить кружки.
XIV
Едва только Сусанна видимо поправилась, казалась даже вполне здоровой, как три человека пожелали с ней объясниться тайно «по одному делу».
Разумеется, «дело» это было прошлое происшествие, оставшееся и остававшееся загадкой.
Первый, страстно ждавший объяснения, был молодой Басанов; второй, угрюмо спрашивавший всякий день у Анны Фавстовны, когда его примет барышня, — был Змглод; третий, уже заявивший, что явится «беседовать о важной материи», был сам Аникита Ильич.
Сусанна знала заранее, о чем все трое будут спрашивать.
— Но что скажет дядя? Что может он думать? — говорила Сусанна своей наперснице. — Он не может додуматься до правды, не может собственным умом дойти до подозрения, что на ее жизнь покусился любовник.
Принять у себя днем молодого Басанова, лежа в постели, было, конечно, невозможно: все обитатели дома пришли бы в негодование от такого соблазна. Встать, одеться и выйти в свою гостиную для приема Сусанна боялась, чувствуя себя еще слишком слабой. Хотя Вениус и дозволил ей это, отвечая, что у нее достаточно сил, чтобы стать на ноги, и что опасности в ее положении нет и малейшей, тем не менее она предпочитала лежать до тех пор, пока не почувствует себя совершенно бодрой.
Оставалось решиться принять Дмитрия тайно, ночью, что было бы уже не в первый раз, а при теперешнем ее положении, в качестве больной, еще менее опасно. Кто бы мог подумать, даже подстерегши его, что он идет или был на свидании у раненой барышни!.. В случае такой беды объяснение было уже приготовленно заранее. Дмитрий должен был сказать, что он из своих окон увидел снова какую-то фигуру на балконе и тотчас бросился в комнаты Сусанны, на всякий случай.
Однажды молодой Басанов около полуночи снова, как прежде, вышел в сад по одной террасе, поднялся по другой и, пройдя быстро пустой коридор, где однако слышались голоса дежурной дюжины, проскользнул в отворенные двери. Разумеется, Анна Фавстовна была на часах, прислушиваясь и оглядываясь на обе стороны.
Войдя к Сусанне и пылко расцеловав ее несколько раз, он молча, сосредоточенно, точно будто тревожно, сел около ее постели. Не она, а он был смущен и взволнован предстоящим объяснением.
— Санна, — начал он тихо и робко, — я хочу тебя спросить… Вот который день я мучаюсь… Все это приключение очень чудно и диковинно… Я хочу у тебя спросить…
— Ну, спрашивай, — невольно улыбнулась она.
— Да. И ты мне отвечай правду. Скажи, ты ответишь правду, не станешь хитрить и обманывать и скрывать?
— В чем? Что? Говори… Я не знаю, про что ты говоришь, чего хочешь, — солгала Сусанна.
— Скажи, что это за приключение? Кто был этот злодей? За что он тебя хотел убить?..
— И непременно убил бы, если б тебя не случилось! — прибавила она с чувством.
— Да. Я тоже так полагаю… Был один миг…
— Смерть была на носу!.. — добавила она.
— Да. Если б не мой рукав, то ножик прямо бы вонзился тебе в шею… Вот куда…
Дмитрий поднялся, показал ей место под левым ухом и снова поцеловал ее.
— Я видел… Я хорошо помню… Моя рука была вот так… А за нею твоя голова и запрокинутая… Хвати он вершком дальше через мою руку, то прямо бы в горло… А бил он шибко… Шутка ли: толстое сукно два слоя и все шнуры — все пробито и прорвано насквозь… Да…
— Знаю. Знаю… А ты говори… Спрашивай? Что ты хочешь знать?
— Я хочу знать, Санна что все это значит. Это не вор был и не грабитель…
— Понятное дело.
— Он тебя прилез убивать… Он тебя назвал очень чудно…
— Назвал? Чудно?
— Да. И не раз…
— Как назвал?.. Я не помню, не слыхала.
— Бранными словами назвал. Скверными. Я и повторять не стану… Но скажи мне, кто он?
— Кто? — странно спросила она.
— Да. Скажи, кто он. Ты знаешь.
— Да. Знаю.
— Ну, и скажи.
— Гончий.
— Что? — не понял он.
— Анька Гончий. Онисим, а прозвищем Гончий.
Наступило молчание.
— Я не про это… — начал Дмитрий как-то робко. — Имя мне ничего не объяснило. Скажи мне, кто он такой.
— Канцелярист дядюшкин. Сын заводского смотрителя…
— Опять я не про это спрашиваю. Что он такое для тебя…
— Для меня? — усмехнулась Сусанна.
— Да. За что он тебя хотел зарезать? Из гнева, ревности, отмщения?.. За что! Он кричал ведь… Он, Санна, кричал: «Теперь другой приглянулся». Потом, увидя меня и доставая нож, он крикнул: «И этот здесь». Что все это значит?
Наступило снова мгновенное молчание, а затем Сусанна вздохнула и вымолвила серьезным голосом:
— Значит это вот что… Слушай…
И она подробно рассказала Дмитрию, что в канцелярии дяди был молодой малый, который дерзнул из самомнения влюбиться в нее. И он стал или от чрезмерной дерзости, или от безумия страсти говорить ей о своей любви. Она была поражена. Стоило ей сказать одно слово Аниките Ильичу, и, конечно, малый был бы стерт с лица земли. Но ей было жаль его. Она надеялась, что это безумие пройдет… Однако поведение молодого малого становилось все смелее, все отчаяннее… Тогда, не говоря ничего дяде, она приказала обер-рунту избавить ее от безумца… Что хотел с ним сделать Змглод, она не знает, но дело в том, что канцелярист скрылся, исчез… Его считали в бегах. И вдруг он явился… тогда… ночью… и отомстил. За что? За отвергнутую любовь. Чью? Любовь крепостного холопа, хама… к ней, дворянке!
Дмитрий просиял и бросился пылко целовать Сусанну. Ему казалось, что он даже не узнал от нее ничего нового. Он именно все это смутно угадывал и предполагал. Так и должно все было быть.
Через полчаса молодой человек довольный, счастливый, снова пробирался к себе через террасы и сад. Он был так же восторженно настроен, как когда-то в тот вечер, что впервые тайно явился к Сусанне тем же путем, что и злодей Анька. Причины быть в восторге были те же. Тогда он знал, уходя от нее, что она любит его. Теперь он снова во второй раз, будто обрел ее, потерянную… Ревность душила его, истерзала, и сегодня оказалось, что он, безумец, вообразил себе Бог весть какую нелепицу. Дело оказалось совершенно простое, и все было так, как он сам предугадал.
Наутро, около полудня, Сусанна сказала своей наперснице твердо и самоуверенно:
— Теперь я не боюсь объяснения с «Китой». Его будет помудренее уверить, но все-таки можно. А расскажу я ему тоже самое… И будет это правдой… А что я не всю правду скажу… так поди-ка, это докажи! Сам Анька, приди говорить, что он пользовался моей благосклонностью, так никто не поверит. А я буду полправды сказывать… А знаете ли вы, что такое полправды?.. Это великая сила! Полправдой можно и самого мудрого мудреца обойти и болваном поставить.
