С этого момента все пошло как по маслу. Порок подобен зыбучим пескам, которые засасывают тебя, не давая убежать. Исходя из своего первого опыта, поначалу я стал насильником. Однако по прошествии недолгого времени, сознавая всю важность своей деятельности в обществе, подобном нашему, я решил обосновать теоретически ту функцию, которую должен был выполнять в нем: не хотелось бы вместо того, чтобы исполнять роль растлителя, случайно оказаться в вульгарной роли растленного. И поскольку любое теоретическое построение не увенчается успехом, если не будет сопровождаться осознанной практикой, я стал (последовательно, попеременно, одновременно) эксгибиционистом, вуайеристом, растлителем малолетних, жиголо, садистом, зоофилом, мазохистом и содомитом. Любая запретная территория становилась целью моих атак. Все виды извращений были мне знакомы. Поэтому когда я сказал, что времена сейчас трудные, то говорил это с полным знанием дела на основании, как было показано выше, параллельных теоретических и практических исследований.
А теперь я расскажу вам последнюю новость: в среду, в половине второго ночи, я был в баре «Виски твист». Облокотившись на стойку, я курил, рассматривал бутылки на полке и старался прочитать этикетки, неразличимые в свете синих и багровых ламп, освещавших помещение. В глубине зала публика танцевала. У входа двое парней затеяли потасовку, один из них отлетал к двери от каждого удара кулаков другого, пока не появился охранник и не прекратил это веселье. Я заказал что-то, но не помню ни о каком напитке шла речь, ни как выглядел бармен. Мне только вспоминается (почти все остальное я забыл: как будто последующие события стерли в моей памяти все предыдущие), что когда я повернул голову направо в сторону танцевальной площадки, то увидел ее — она сидела за стойкой через два или три табурета от меня.
Девушка пила апельсиновый напиток. У нее были длинные темные волосы, которые рассыпались по плечам. Ее профиль напоминал мне лицо Сильви Вартан, но только Сильви Вартан — брюнетки. На ней была джинсовая куртка (короткая, марки «Левис»), из тех, которые уже давно не носят, — такая же линялая, как и брюки. Теперь мне трудно сказать, что произошло: возможно, когда я увидел ее личико с абсолютно невинным выражением, то подумал, что сей лакомый кусочек было бы неплохо добавить в мой послужной список злодейств, а может быть, меня поразил (неужели я еще мог испытывать какие-то эмоции?) вид девушки, одетой так, как одевались мы десять лет тому назад. Она напоминала мне одну подружку, которую я как-то ночью подцепил в баре «Джаз Колон» — в те времена, когда он еще не испортился. В те годы подцепить девицу означало очаровать ее, соблазнить, перепихнуться с ней и бросить через три четверти часа. Незнакомка вызвала в моей памяти картины воскресных вечеринок, твист, медисон, боязнь, что вот-вот вернутся предки из кино. Она напоминала мне Shadows, Джерри Ли Льюиса, напоминала Мишеля Полнареффа, напоминала мне меня самого, по уши влюбленного в веснушчатую девчонку.
Я завел с ней разговор издали, приняв все ненужные предосторожности. (Я называю их ненужными, потому что в наше время все делается очень быстро, никто не тянет резину, и «да» или «нет» звучат незамедлительно и бесповоротно.) Мы поговорили на дежурные темы, прогулялись по кварталу Борн, выпили горячего шоколада неподалеку от парка и пошли вверх по Рамбле. Я проводил ее до подъезда, не тронув даже волоска на ее голове, но зато ушел с номером ее телефона в кармане. Всем своим видом я напоминал не развратника, а скорее ангела-хранителя, который хочет заслужить отличную оценку. Даже испугался, что войду во вкус, играя роль пай-мальчика. Чтобы уравновесить чашу весов, вернувшись домой, я стал мастурбировать, разглядывая фотографии, на которых разные твари (боровы, псы и ишаки) отжаривали растерянных девиц со светлыми крашеными волосами: надо же было оставаться самим собой! Бумажку с номером ее телефона я прикнопил рядом с аппаратом. Позвоню ей завтра. Точно так же, как в детстве, перед сном я молился, сегодня я заснул, повторяя себе снова и снова, что я — мерзавец, а она — просто еще один этап, и придумывая, каким жестоким и подлым буду я через несколько часов.
Добиться у нее свидания оказалось совсем нетрудно. Она даже согласилась прийти прямо ко мне домой: вот какого рыцаря я из себя разыграл накануне! Я предложил ей спиртное и марихуану. Она согласилась только на фруктовый сок, и, пока по телевизору два боксера полусреднего веса награждали друг друга ударами на чемпионате Европы, я начал целовать ей шею и покусывать хрящик под кожей. Сначала она как будто удивилась, и я почувствовал себя глупо: может быть, накануне она действительно сочла меня нюней. На ее рот я потратил целую вечность: маршрут был длинный и проработанный до мелочей, чтобы в решающий момент она не смогла бы мне ни в чем отказать. На экране боксер-победитель приветствовал публику, а его противник лежал в нокауте. Начинались новости. Через полчаса должны были показывать «Трамвай „Желание“» с Марлоном Брандо и Вивьен Ли, а этот фильм мне всегда нравился. Я хотел посмотреть его еще раз, а потому решил покончить историю с девицей, пока фильм не начался, и начал раздевать ее — она оказывала слабое сопротивление. Самая жестокая борьба разыгралась, когда дело дошло до юбки. Это меня раззадорило: впервые за многие годы встретить сопротивление в прямом смысле слова. (Эти современные девчонки, которые сдаются сразу, лишают тебя маленьких радостей жизни.) Пришлось применить силу. Лежа на спине, без юбки, она сжимала бедра и бормотала какие-то извинения, придумывая тысячи отговорок, и обещала иные виды компенсации, которые казались мне смехотворными. Я разорвал ее трусики — они были шелковыми, — но когда попытался вставить палец в ее влагалище, то обнаружил, что это невозможно: происходило нечто странное. Титаническими усилиями мне удалось раздвинуть ее губы, которые сопротивлялись так, словно жили собственной жизнью. Я снова попытался ввести палец в нее (до этого я облизал свой палец и ее всю, надеясь, что слюна поможет решить дело), но сразу понял — это дело безнадежное: никогда раньше мне не приходилось видеть такой плотно сомкнутой щели. Я подумал, что моя подружка умеет удивительным образом управлять вагинальными мышцами и нарочно не дает мне войти. Терпение мое подходило к концу, и я пригрозил ей, что пойду за буравчиком. В ужасе девушка стала оправдываться, и я допустил ошибку — стал ее слушать. Делать этого не следовало. Поддавшись на ее объяснения, я погиб: сейчас я не знаю, обманула ли она меня тогда и продолжает ли обманывать сейчас. Она сказала:
— Подожди. И не думай, что я тебя не хочу. Хотя тебе это может показаться невероятным, существует реальная проблема, из-за которой ты не можешь в меня войти. Я в этом и виновата и нет. Мне надо было бы рассказать тебе все мое прошлое, чтобы ты меня понял, но я не буду вдаваться в подробности: я всегда была человеком твердых убеждений. Это трудно объяснить: дело не только в том, что стоило мне в детстве подумать, не подцепила ли я грипп, как страшно заболевала. Такое еще можно было бы объяснить ипохондрией. И речь не идет о том случае, когда мы с братом играли в ковбоев и индейцев и я настолько вошла в свою роль сиу, что три дня подряд завывала, устраивая ритуальные церемонии, к ужасу всей семьи; к тому же я перестала понимать любой другой язык, кроме языка индейцев сиу (и когда я говорю, что не понимала никаких языков, то так оно и было — я не притворялась играя, что до меня не доходит смысл слов моих домашних). Я могла бы рассказывать подобные истории без конца, но избавлю тебя от них. Мой случай не ограничивается ипохондрией или соматикой. И не смотри на меня так. Не делай мне больно, я тебе не вру: когда какая-то мысль укореняется в моей голове, то это происходит помимо моей воли: идеи властвуют надо мной. Теперь слушай, в чем здесь дело. Около года тому назад я начала интересоваться вегетарианством и, как только убедилась в преимуществах этой диеты, все пошло как по маслу, однако в направлении, которое не входило в мои планы: я целиком и полностью отдалась этой идее. В том смысле, что стала вегетарианкой с ног до головы, и мое тело (все — снизу доверху) принимает только растительные продукты. И тут ничего поделать нельзя, пока я не внушу себе, что вегетарианство вредно или что, несмотря на пользу для здоровья, которую приносит эта диета, мне не надо следовать ей так фанатично.
