Пепа опоздала и стала просить прощения прямо в дверях ресторана. Кроме того, она уже пообедала: съела бутерброд с приятелями из университета, о чем чрезвычайно сожалела. Энрик подумал, что один бутерброд — это не обед. Пепа сказала, что выпьет вина с ним за компанию. Официант принял заказ. Она улыбалась. Энрик рассказал, что купил дом на Менорке (чтобы проводить там выходные) и решил пройти курс пилотирования небольших самолетов, чтобы упростить вопрос с транспортом. Пепа предложила пойти в кино.

Через два часа они вышли из кинотеатра, пошли к Энрику домой и легли в постель. В восемь часов, когда они дремали, позвонил телефон. Это был Начо, страшно сердитый: он два раза подряд ошибся номером и оба раза попал в одну и ту же квартиру. Приятели договорились поужинать вместе. Пепа все никак не могла проснуться. Энрик стал покусывать ее бедра.

— Пойдем вместе в душ?

Когда они уже начали намыливаться, телефон зазвонил снова. Энрик пошел взять трубку, оставляя мокрые следы на кафеле; его член возвышался над мыльной пеной. Пепа дотронулась до своего соска и скорчила ему гримасу.

— Слушаю.

Ответом была тишина, но на другом конце провода кто-то почти беззвучно дышал.

— Слушаю!

Дыхание заколебалось. Казалось, звонившему трудно сдержать смех. Энрик представил себе яблоню без листьев и без яблок — картонную декорацию; а потом немого попугая, который звонит из другого, параллельного мира, расположенного поблизости от нашего. Наконец раздался голос девушки:

— Привет, Энрик. Ты меня помнишь?

Он не помнил. На какую-то долю секунды ему подумалось: «Может быть, это Эва, а может быть, Анна». Энрик мысленно рассмотрел все возможные варианты: этот голос был ему решительно незнаком. Член свисал вниз, и мыльные капли падали на пол, образуя там лужицу.

— Честно говоря…

— Неужели ты уже не помнишь, к-а-а-а-к мы проводили время?

Голос старался звучать возбуждающе, и это было смешно. Если кто-нибудь и задает вопрос: «Неужели ты уже не помнишь, как мы проводили время?» — то делает это только в шутку. Оставив Эрику время для ответа, голос зазвучал снова:

— А я вот очень даже тебя помню. И знаешь, что я делаю, когда вспоминаю о тебе? — Дыхание было преувеличенно учащенным, девушка дотрагивалась языком до нёба. — Ты, наверное, догадываешься? Сначала я облизываю свой палец, потом сосу его, словно медовый леденец. А потом медленно-медленно, ведь спешить мне некуда (в моем распоряжении целая вечность) провожу рукой по всему телу, осторожно ласкаю каждую его складку, потому что мое тело хрупкое и с ним надо обращаться очень бережно. И вот сейчас, когда я себя трогаю здесь и прикасаюсь к этому бугорку, который вздрагивает, я таю от наслаждения, а палец другой руки я засовываю в одну дырочку: она шелковистая, мягкая и влажная…

Энрик повесил трубку. Он попытался догадаться (поскольку был абсолютно уверен в том, что не знаком с обладательницей этого голоса), кто из его приятелей умирает от смеха в двух шагах от телефона, пока его подружка и сообщница исполняет роль соблазнительницы. Энрик почувствовал, что его член снова встал, и поспешил этим воспользоваться. Он прыгнул в ванну, подняв фонтаны брызг.

— Знаешь, кто звонил? Одна девица рассказала мне кучу пакостей.

— Что же она тебе говорила?

— Она сказала, что два ее пальца вставлены как раз вот сюда.

Когда через полминуты снова зазвонил телефон, внутри у нее было уже три пальца. Они сделали вид, что ничего не слышат, и звонки раздавались долго, несколько минут, словно сигнал «неотложки».

На следующий день, выиграв партию в теннис, Энрик пообедал с советником банка. Потом позвонила Лидия. Они договорились, что он заедет за ней вечером. Дома Энрик переоделся, послушал музыку, просмотрел отчет… Ровно в восемь часов, когда позвонил телефон, он читал «Интернешнл менеджмент» и зевал.

— Привет, Энрик. Ты все еще не вспомнил меня?

— …

— Вчера вечером я много о тебе думала и…

— И вставляла туда три пальца?

— Четыре. Потому что я вся текла, и они входили туда свободно, так мягко, как никогда…

Энрик повесил трубку. Не хватало только позволить ей отвлекать его от дел. Он переоделся, поставил пластинку Клауса Шульце (эта музыка нравилась Лидии) и приготовил все, чтобы включить проигрыватель, как только они придут домой.

На протяжении трех последующих дней звонок повторялся, причем всегда в одно и то же время. На четвертый вечер Энрик собрал в восемь часов у телефона своих друзей и подружек, которых он посвятил в эту историю. Каждый раз, когда раздавался звонок, они по очереди брали трубку и говорили, что звонивший ошибся номером. На пятый раз в трубке сказали «Идиот!», и звонки прекратились.

В этот вечер Энрик лег спать раньше обычного и на следующее утро впервые за шесть месяцев проиграл теннисную партию. Раздосадованный, он не позвонил Пепе, как они договаривались накануне, и провел всю вторую половину дня, покупая совершенно ненужные вещи, в том числе антикварную вазу. В половине восьмого он угрюмо сидел перед телевизором. Без двух минут восемь позвонил телефон. Энрика это удивило: анонимные звонки отличались абсолютной точностью. Он взял трубку — это была Пепа: как у него дела. Когда до восьми оставалось пятнадцать секунд, Энрик придумал какую-то отговорку: он позвонит ей позже. Стоило ему повесить трубку, как телефон зазвонил снова.

— Слушаю!

— Привет.

Начиная с этого момента наша история становится предсказуемой и в связи с этим более скучной. Поэтому надо излагать ее кратко и избегать психологических рассуждений (к этим разглагольствованиям прибегают для объяснения любых фактов), а с другой стороны, описания реакции друзей и подруг, озабоченности советников банков и мер, принимаемых семьей (среди членов которой последовательно росли изумление, тревога, негодование и решимость). Последствия поведения Энрика нетрудно предугадать, и с каждым днем они становились все более неотвратимыми.

День за днем Энрик пытался добиться свидания с таинственным голосом. После нескольких вечеров, потраченных на просьбы и убеждения, голос снизошел: завтра в восемь, там-то. Энрик описал, как он будет выглядеть, чтобы незнакомка узнала его: серый костюм и красная гвоздика в петлице. Голосу это показалось забавным. Энрик этому обрадовался.

На следующий день в восемь вечера он впервые за несколько недель не сидел перед телефоном. В назначенном месте было полно народу, но никто к нему не подошел. Энрик так и не понял, приходила незнакомка или нет, и если приходила, то кто это мог быть. Он вернулся домой пьяный за полночь; ключи казались ему слишком большими для такой крошечной замочной скважины. Когда незнакомка позвонила в следующий раз, Энрик выразил ей свое негодование. Она сказала, что пришла в назначенный час, но сочла за лучшее не начинать разговора, а понаблюдать за его реакцией. Рассердившись, Энрик опустил трубку, но уже в тот момент, когда она ложилась на рычаг, раскаивался в этом, потому что понял: раз она пришла на свидание, но решила не показываться и понаблюдать за ним, значит, игра ей уже приелась. Он стал ждать нового звонка, но телефон молчал. Энрик провел ужасную ночь; на следующий день в восемь вечера молчание продолжилось, а когда, наконец, три дня спустя, незнакомка позвонила снова, то сделала это лишь для того, чтобы сообщить о конце игры: ей она наскучила. Все началось с глупой шутки, когда однажды кто-то позвонил по ошибке и спросил какого-то Энрика, а потом дважды повторил нужный ему номер. Этого было достаточно, чтобы записать телефон и начать игру, которая теперь казалась ей глупой выходкой школьницы. Больше звонков не будет. Энрик попросил ее о встрече. Она не согласилась. Он стал настаивать. Она отказалась категорически. Он испугался, что она повесит трубку, и согласился не видеться при условии, что все останется по-прежнему — один звонок в день. Она ответила, что уже приняла решение и звонить больше не будет, а потом повесила трубку.