— Ну и что же? — дерзко ответила Афина. — Или ты сама влюблена в этого человека? Но это чудовищно. Наперекор природе. О, не дрожи от ярости! Я знаю, что ты сильна, Гезея, но я — твоя гостья, и в этом храме, перед символом вечной любви, ты не можешь пролить мою кровь. Здесь мы равны.

— Если бы я хотела, Афина, я могла бы уничтожить тебя на этом месте. Но я не сделаю тебе зла. Я тебе писала, чтобы ты и твой дядя, мудрец Симбри, встретили гостей и направили их сюда. Отчего ты не повиновалась мне, раз я приказывала?

— Потому, что этот молодой человек принадлежит мне, а не тебе и никакой другой женщине! — голос Афины звучал серьезно и искренне.

— Я люблю его и всегда любила. Мы любили друг друга с тех пор, как зародились наши души. Сердце мое и искусство Симбри открыли мне это, хотя, где и когда это было, я не знаю. Вот я пришла к тебе, Таинственная Мать, хранительница тайны прошлого, открой мне истину! Ты не можешь лгать у своего алтаря. Заклинаю тебя именем Силы, которой ты сама должна повиноваться, отвечай мне! Кто этот человек, о котором скорбит мое существо? Что он мне? Что общего между ним и тобой? Открой, Оракул, мне эту тайну. Отвечай, слышишь, я приказываю тебе, хотя бы ты потом меня убила.

— Говори, говори! — сказал и Лео. — На меня тоже нахлынули воспоминания. Сердце рвется от надежды и страха.

— Говори! — воскликнул и я.

— Скажи, Лео Винцей, за кого ты меня принимаешь? — спросила Гезея.

— Мне кажется, что ты — Аэша, на руках которой я умер в пещерах Кор в Африке, Аэша, которую я любил двадцать лет тому назад и которая умерла, поклявшись вернуться…

— Как безумие ослепляет человека! — прервала его Афина. — Он говорил: лет двадцать, а между тем я знаю, что дед мой восемьдесят лет тому назад видел эту жрицу в здешнем храме.

— А ты что думаешь обо мне, Холли? — спросила Гезея, не обращая внимания на ее слова.

— Я верю тому, чему верит он, — ответил я. — Мертвые иногда воскресают. Но ты одна знаешь истину и можешь открыть ее.

— Да, — повторила она, — мертвые иногда воскресают. Может быть, я знаю истину и могу открыть ее. Завтра, когда высоко взовьется пламя погребального костра, я снова заговорю. Приготовьтесь слышать страшную Истину завтра, сегодня же идите отдыхать.

Гезея исчезла за серебряной завесой. Одетые в черное жрецы окружили Афину и вывели ее из храма. Едва стоявший от усталости или страха шаман последовал за нею. За ними с пением вышли жрецы. В середине храма остался только гроб хана. Орос сделал нам знак, и мы тоже вышли. После всего потрясающего, что мы пережили, нервы наши страшно устали, и мы вздохнули свободно только, когда холодная ночь освежила нас своим дыханием.

Орос привел нас в красивый дом и дал нам выпить какого-то снадобья, от которого мы тотчас же уснули. Было темно, когда я проснулся. В комнате горела лампа. Значит, можно было еще спать. Я пробовал, но безуспешно: мысли о завтрашнем дне не давали покоя. Что, если мы не найдем желанную Аэшу? Я сел на кровать. В это время вошел Орос.

— Пора вставать, друг Холли, — сказал он.

— Ведь еще темно, — отвечал я.

— Это уже вторая ночь. Но это хорошо, что вы спали, сколько было нужно. Кто знает, скоро ли вам опять придется спать. Покажи-ка свою руку, друг Холли.

Я хотел заговорить с ним, но он не стал отвечать, надо было идти на погребение хана. Я застал Лео уже одетым в столовой. Орос разбудил его раньше. Мы вышли, и Орос провел нас через освещенный огненными столбами храм в круглый зал, где мы были накануне. Мы уже не нашли там гроба хана. Серебряная завеса была отдернута — Гезеи там не было. Орос сказал, что она ушла на погребение хана. Мы прошли целой анфиладой комнат, по словам Ороса, покоям Гезеи и ее жриц. Нас встретили шесть жрецов. Каждый держал по лампе. Нам дали по зажженному факелу. Мы пошли по высеченным в скале галереям, которые постепенно вели вверх, и, наконец, оказались у подножия каменной лестницы. Орос посоветовал нам отдохнуть, сказав, что мы достигли вершины Горы, а высокая и крутая лестница ведет на столб с отверстием, который высится над Горою. Пока мы сидели, сквозь каменную стену слышался глухой шум огня в кратере вулкана. Восхождение по лестнице напомнило мне подъем на башню собора. Всех ступенек было шестьсот. Но вот показался свет, и мы вышли на площадку. Если бы Лео не протянул мне руку, а его не поддержали Орос и один из жрецов, мы упали бы от головокружения. Открывшаяся перед нами картина поражала! Посреди кратера кипело и бурлило гневное огненное озеро. Над озером стоял густой дым, а выделявшийся из жерла газ воспламенялся. Это его свет вырывался сквозь кольцо на вершине столба и отражался далеко на горизонте.

Между тем жрецы склонились в молитве. Следуя их примеру, мы с Лео пали ниц. Я не видел ни Гезеи, ни Афины, ни трупа хана. Привычные к зрелищу и нисколько не взволнованные Орос и провожавшие нас жрецы окружили нас и отвели в небольшую, должно быть, высеченную людьми в скале пещеру. Вверху образовался от течения лавы навес. Он защищал нас от ветра. В гроте, кроме нас, оказались ханша, старый шаман, а на высеченном из камня кресле сидела в пурпурной мантии поверх легкой газовой туники Гезея. Тут же стоял гроб, и отблеск пламени освещал застывшие черты хана Рассена. Гезея поникла головой, как будто ее тяготили заботы или думы.

— Итак, Орос, слуга мой, — сказала она, — ты привел их сюда целыми и невредимыми. Для тех, кто впервые идет сюда, дорога страшна и опасна. Что вы скажете, гости мои, о могиле детей Гезеи? — обратилась она к нам.

— В нашем вероучении, Гезея, говорится об аде, — сказал Лео. — Этот котел, — указал он на кратер, — похож на пасть ада.

— Нет, — отвечала Гезея, — ада нет, кроме того, который мы создаем себе сами в этой жизни. Ад — здесь, Лео Винцей, — она ударила себя в грудь, — да, здесь. — И она снова поникла головою, как бы под тяжестью тайной скорби. — Уже полночь, — продолжала она, — а до зари нам надо многое сделать и выстрадать. Тьма должна обратиться в свет, а может быть, и свет в вечную тьму… Царица, — обратилась она к Афине, — ты по праву велела принести своего почившего супруга сюда, где погребен прах его предшественников. Орос, жрец мой, позови же сюда Обвинителя и Защитника. Пусть откроют книги, по которым я стану судить умершего. Суд Смерти идет.

Гезея велела нам встать направо, Афине налево. В грот вошло около пятидесяти жрецов и жриц и выстроились вдоль стен. За ними появились два одетых в черное с масками на лицах человека со свитками в руках. Они стали по обе стороны гроба.

Гезея подняла скипетр, а Орос сказал:

— Откройте книги!

Тогда Обвинитель сломал печать на своей книге и бесстрастным, суровым голосом начал читать историю жизни покойного хана, перечисляя все содеянные им в детстве, юности и зрелом возрасте злые дела. Исчерпав перечень дел хана, Обвинитель закрыл книгу.

Тогда Гезея знаком велела говорить Защитнику.

Защитник сломал печать и, развернув книгу, начал читать. В книге перечислялись всякие благородные слова, все добрые дела покойного хана, говорилось о тех соблазнах, которым он не поддался, об его искренней любви к жене, о молитвах, которые он возносил, о жертвах, которые он посылал в храм Гезеи. Не называя имени, книга рассказывала, как жена хана ненавидела мужа, как она с воспитавшим ее родственником нарочно посылала мужу других женщин, которые соблазняли его, чтобы он оставил ее в покое, как она опоила его ядом, лишила рассудка, развила в нем все дурные наклонности. Самые злые из его поступков были внушены ему женою. Она побуждала его угнетать народ, чтобы подданные ненавидели его. Страшная ревность толкала его на жестокие поступки; он забыл даже священный долг гостеприимства и хотел растерзать собаками ни в чем не повинных странников, но был убит сам.

— Взвесь добрые и злые дела того, кого при жизни называли Рассеном, о мудрая Мать, — сказал Орос, — и реши, бросить ли нам его в могилу вперед ногами или вперед головою, чтобы смерть его была вечною.