— У меня нет объезженных волов, Макумазан. Ты ведь знаешь, что у нас, зулусов, мало телег. Но если бы они у меня были, я бы их тебе не дал потому, что не хочу, чтобы твоя кровь пала на мою голову.

— Ты скрываешь от меня что-то, о король, — сказал я прямо. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я остался в Нодвенгу?

— Нет, Макумазан. Мне бы хотелось, чтобы ты отправился с моим собственным полком, который я пошлю в подкрепление моему любимому сыну Умбелази, когда начнутся военные действия, и он сможет воспользоваться твоими мудрыми советами. О Макумазан, я скажу тебе правду. Сердце мое любит Умбелази, и я боюсь, что Сетевайо победит его. Как его спасти? Я не знаю. Я не должен слишком открыто принимать ту или другую сторону. Но послать свой полк, будто для твоей охраны, имею право, если ты согласишься. Как мое доверенное лицо ты будешь следить за ходом битвы и докладывать мне. Скажи, ты пойдешь?

— Зачем мне идти? — ответил я. — Кто бы ни победил, меня могут убить. А если победит Сетевайо, меня убьют наверняка. И все это зря.

— Никто — ни победитель, ни побежденный — под страхом смерти не посмеет поднять копье против тебя, — возразил Панда. — Хоть в этом не посмеют меня ослушаться. О, умоляю тебя, не покидай меня в беде! Пойди с полком, который я пошлю, вдохни мудрость свою в сына моего Умбелази. А я клянусь головой Лютого владыки — Чаки, что награда за это будет велика. Я позабочусь о том, чтобы ты покинул страну зулусов не с пустыми руками.

Я все еще колебался, так как подозрительно относился ко всей этой истории.

— Макумазан! — воскликнул Панда, — надеюсь, ты не покинешь меня. Я боюсь за Умбелази, которого люблю больше всех своих детей. Я страшно боюсь за него, — и бедный отец разразился слезами.

Без сомнения, это было глупо, но вид старика, оплакивавшего своего любимого сына, которого он считал обреченным на гибель, растрогал меня так, что я забыл всякую предосторожность.

— О Панда, — вырвалось у меня, — я отправлюсь на поле битвы с твоим полком и буду помогать сыну твоему Умбелази.

Так остался я в Нодвенгу, но чувствовал себя плохо. Город опустел. Остались в нем два полка сингкву и амавомбы. Последний считался королевским полком, что-то вроде лейб-гвардии. Почти все старшины примкнули к одной или другой партии и отправились набирать отряды для сражения. Большинство женщин и детей тоже оставили город и укрылись в лесах или горах. Никто не знал, чего ждать в ближайшем будущем. Но опасались, что победившая армия уничтожит город.

Несколько членов королевского совета остались однако с Пандой. Среди них — старик Мапута, который когда-то принес мне «послание с пилюлями». Несколько вечеров он приходил ко мне и передавал носившиеся слухи. Из его рассказов я узнал, что несколько стычек имели уже место и что вскоре, вероятно, состоится генеральное сражение. Умбелази выбрал для него равнину у берегов Тугелы.

— Из каких соображений? — удивился я. — Ведь за его спиной будет широкая река, и в случае поражения вода уничтожит людей не меньше, чем копья!

— Точно не знаю, — ответил Мапута, — по слухам, его полководцу Садуко трижды приснился сон, который говорит, что именно на этом месте Умбелази ждет слава. Мне говорили также, что все женщины и дети его армии, несколько тысяч, спрятались в лесах вдоль берега реки, чтобы в случае поражения бежать в Наталь.

— Крылья они имеют, что ли? — спросил я, — Они что, перелетят через Тугелу, которая после дождей разливается? О, дух Умбелази, вероятно, отвернулся от него!

— Да, Макумазан, я тоже так думаю, — ответил он. — И еще я думаю, что Садуко плохой советчик. На месте Умбелази, — прибавил старик, — я не делал бы своим советчиком того, чью жену украл.

— Я тоже, — согласился я, прощаясь.

Два дня спустя Мапута снова пришел ко мне рано утром. Король желал меня видеть. Я застал его восседавшим на главной площади крааля. Перед ним стояли начальники королевского полка амавомбов.

— Макумазан, — сказал Панда, — я получил известие, что большая битва между моими сыновьями состоится на днях. Я посылаю наблюдать за ходом сражения мой собственный королевский полк под предводительством Мапуты, очень искусного в военном деле. Прошу тебя, отправляйся с ними и помогай своими мудрыми советами. Вот мой приказ тебе, Мапута, и вам, начальники: не принимайте участия в сражении, пока не увидите, что мой сын Умбелази упал в яму, если сможете, вытащите его и спасите ему жизнь. Повторите мои слова.

Они хором повторили его слова.

— А ты что скажешь, Макумазан? — обратился он ко мне.

— Король, я же сказал, что пойду, хотя и не люблю войну. Но я сдержу свое обещание, — ответил я.

— Тогда приготовься, Макумазан, и вернись сюда через час. К полудню полк выступает.

Я передал фургоны на попечение нескольких зулусов, присланных Пандой. Мы со Скаулем оседлали своих лошадей, взяли ружья и столько снаряжения, сколько могли унести. Мой верный Скауль сопровождал меня, хотя я советовал ему остаться.

Подъехав к краалю короля, мы увидели выстроенный на площади в боевом порядке полк амавомбов. Четыре тысячи воинов лет под пятьдесят, все как на подбор. Великолепная картина: белые боевые щиты и сверкающие копья, шапки из выдры и коротенькие юбочки из бычьих хвостов, белоснежные эгреты, развевающиеся на головах. При моем приближении полк встретил меня приветственными криками. Я уже говорил раньше, что зулусы знали и любили меня, а то, что белый человек сопутствует, а может, и сражаться будет с ними плечом к плечу, придавало им бодрость. Мы подождали, пока шла длинная вереница юношей — несколько сотен — наше, так сказать, интендантство. Они несли циновки, кухонные котлы, гнали скот. Затем в сопровождении нескольких слуг вышел из своей хижины Панда. Он произнес что-то вроде молитвы, бросая в нашу сторону какой-то порошок.

Король закончил, а Мапута поднял копье — и весь полк в одну глотку трижды рявкнул: «Байет!» Это был салют королю, прозвучавший, словно раскат грома. Снова Мапута поднял копье — и все четыре тысячи голосов грянули национальный гимн «Ингома». Полк выступил под неистовые звуки этой зловещей мелодии. Мне кажется уместным привести некоторые слова этого гимна, так как они никогда нигде не были записаны:

«Ба я м’зонда Ба я м’лойнза Изизье зонке Ба зонд’Инкузи».

В буквальном переводе слова эти означают:

«Они (враги) его (короля) ненавидят,

Они призывают проклятия на его голову,

Все в этой стране Страшатся нашего короля».

Когда «Ингому» поют двадцать или тридцать тысяч воинов, бросаясь в бой, то это действительно нечто потрясающее. Ранним утром 2 декабря я очутился с амавомбами в месте, известном под названием Индонда-кузука. Это равнина с несколькими возвышающимися над ней сопками, лежащая в шести милях от границы Наталя, от которого она отделена рекой Тугелой.

Амавомбам был дан приказ не ввязываться по возможности в битву. Мы заняли позицию приблизительно на расстоянии одного километра от фактического поля сражения, на сопке, напоминающей формой огромный курган. Впереди на расстоянии пятисот метров находился другой, более низкий холм, а позади нас тянулись кусты мимозы, спускаясь к берегам Тугелы, протекавшей в четырех километрах от нашей позиции.

Утро выдалось прескверное — холодное и туманное. Я спал, завернувшись в одеяло, под мимозой. На рассвете меня разбудил гонец, передавший, что Умбелази и белый человек по имени Джон Дэн хотят меня видеть. Я встал, чтобы привести себя в порядок — перед туземцами в растрепанном виде я никогда не показывался. Помнится, я как раз причесывался, когда прибыл Умбелази.

В клубах утреннего тумана вырисовывалась его гигантская фигура. На широком лезвии копья вспыхнул свет, и мне показалось, что ко мне приближается какое-то неземное существо. Он остановился, кутаясь в плащ и вращая глазами. Тревожное, нерешительное выражение его лица подсказало мне, что он осознает страшную опасность, нависшую над ним. Мрачно и задумчиво, потупив глаза и скрестив на груди руки, стоял статный и красивый Садуко. «Злой гений», — подумал я. С белым — молодым и сильным, с ружьем и трубкой во рту, пришедшим с ними, я не встречался. Нетрудно было догадаться, что это Джон Дэн. Его сопровождали тридцать или сорок зулусов из правительственных войск Наталя, одетых во что-то вроде мундира и вооруженных ружьями. С ними же прибыл и отряд из двухсот или трехсот туземцев из Наталя, вооруженных метательными копьями.