— Инкузи, я должен с тобой поговорить, когда ты будешь свободен.

— Ты заплатишь мне за это! — закричал ему вслед Умбези, почти позеленев от бешенства, так как Мазапо все еще лежал молча на спине. — Ты ответишь мне за то, что осмелился оскорбить гостя в моем доме!

— Кто-нибудь должен ответить, — крикнул Садуко из-за ворот, — но только неродившаяся луна увидит, кто ответит.

— Мамина, — сказал я, следуя за ним, — ты бросила огонь в сухую траву, и люди сгорят в нем.

— Я этого и хотела, — спокойно ответила Мамина. — Разве я тебе не говорила, что у меня внутри пламя, которое иногда вырывается наружу? Но, Макумазан, это ты бросил огонь в траву, а не я. Вспомни это, когда половина страны зулусов превратится в пепел. Прощай, Макумазан, до нашей следующей встречи, и, — прибавила она мягко, — кто бы ни сгорел, пусть тебя охраняют добрые духи.

У ворот я вспомнил правила приличия и повернул обратно, чтобы вежливо попрощаться со всей компанией. К этому времени Мазапо уже поднялся с земли и рычал, как бык:

— Убейте его, убейте эту гиену! Умбези, что же, ты будешь сидеть и смотреть, как меня, твоего гостя, бьют и оскорбляют под сенью твоей хижины? Ступай и убей его, говорю я тебе.

— Почему ты сам не убьешь его, Мазапо? — спросил взволнованный Умбези, — или не прикажешь своим людям убить его? Кто я такой, чтобы осмелиться соперничать во владении копьем с таким великим предводителем, как ты? — Затем он повернулся ко мне и крикнул: — О Макумазан хитроумный, если я когда-либо сделал тебе добро, приди сюда и дай мне совет.

— Иду, иду, Гроза слонов, — ответил я, подходя к нему.

— Что мне делать?.. Что мне делать?.. — продолжал Умбези, стирая пот со лба и потрясая кулаком. — Вот здесь стоит мой друг, — он указал на разъяренного Мазапо, — который требует, чтобы я убил другого моего друга, — и он ткнул пальцем в направлении ворот крааля. — Если я откажусь, я оскорблю одного друга, а если соглашусь, то руки обагрятся кровью, которая взывает о мщении, ведь у другого друга, без сомнения, есть друзья, которые заступятся за него.

— Да, — ответил я, — и возможно, не только руки твои будут в крови, но и другие части твоего тела, ведь Садуко не из тех, кто будет сидеть спокойно, как баран, пока ему режут глотку. Да и не говорил ли он, что он не один? Умбези, послушай моего совета, предоставь Мазапо самому убить его.

— Это благоразумно, — воскликнул Умбези. — Мазапо, — крикнул он предводителю, — если ты хочешь сражаться, поступай, как знаешь. Я обещаю прилично похоронить павшего в бою. Только советую тебе поторопиться, так как Садуко уже далеко от крааля. У тебя и у твоих людей есть копья, и ворота открыты.

— Что же, мне идти, не поевши, чтобы разбить голову этой гиене? — спросил Мазапо с напускной храбростью. — Нет, он может подождать, пока я поем. Эй, люди, садитесь! Я говорю вам, садитесь. Скажи ему, Макумазан, что я скоро приду, и берегись, если ты с ним заодно, свалишься и ты в ту же яму, что и он.

— Я ему передам, — ответил я, — хотя и не знаю, кто сделал меня твоим гонцом. Но выслушай меня, человек громких слов и малых дел. Если ты посмеешь поднять хотя бы палец на меня, то я насквозь изрешечу твое огромное туловище.

Подойдя к нему, я взглянул ему прямо в лицо, в то же время похлопав по рукоятке большого двуствольного пистолета, заткнутого у меня за пояс.

Он отшатнулся, бормоча что-то себе под нос.

— Извинений не требуется, — сказал я, — только в будущем будь осторожен. А теперь желаю тебе приятно пообедать, предводитель Мазапо, и да будет мир над твоим краалем, друг Умбези.

После этих слов я вышел из крааля, сопровождаемый злобными возгласами разъяренной свиты Мазапо и тихим насмешливым смехом Мамины.

— Интересно, за кого из них она выйдет замуж? — размышлял я, направляясь к моим фургонам.

Подойдя к лагерю, я увидел, что волы впряжены, и подумал, что это сделано по приказу Скауля, который, вероятно, слышал о ссоре в краале и счел нужным быть готовым к отъезду, но я ошибся. Из кустарника вышел навстречу Садуко и сказал:

— Я приказал твоим слугам запрячь волов, инкузи.

— Ты приказал? Недурно! — ответил я. — Так может, скажешь мне, почему?

— Потому, что нам до ночи предстоит большой путь на север, инкузи.

— В самом деле? Мне казалось, что мой путь лежит на юго-восток.

— Бангу не живет на юго-востоке, — ответил он медленно.

— О, я совсем забыл о Бангу, — сказал я, делая слабую попытку увильнуть.

— Разве? — удивился он своим надменным голосом. — Я никогда не знал, что Макумазан принадлежит к тем, кто нарушает обещание, данное другу.

— Будь добр объяснить свои слова, Садуко.

— Разве нужны объяснения? — спросил он, пожав плечами. — Если только мой слух не обманул меня, то ты согласился пойти со мною на Бангу. Я набрал необходимых людей с разрешения короля. Они ждут нас там, — он копьем указал на густой лес, видневшийся внизу в нескольких милях от нас. — Но, — прибавил он, — если ты изменил свое решение, то я пойду один. Только в таком случае нам лучше попрощаться навсегда, так как я не люблю друзей, меняющих свои решения, когда начинают звенеть копья.

Не знаю, с умыслом сказал это Садуко или нет, но он не мог найти лучшего способа заручиться моим согласием, ибо я гордился тем, что никогда не нарушал слова, данного туземцу.

— Я пойду с тобой, — спокойно сказал я, — и надеюсь, что в схватке твое копье будет такое же острое, как твой язык, Садуко. Однако не говори со мной больше в таком тоне, иначе мы поссоримся.

Я увидел, как при моих словах лицо Садуко просветлело.

— Прости меня, Макумазан, — сказал он, схватив мою руку. — Но в сердце моем рана. Мне кажется, что Мамина хочет мне изменить, а тут еще эта история с собакой Мазапо. Умбези теперь меня возненавидит.

— Послушай моего совета, Садуко, — ответил я серьезно, — выбрось Мамину из своего сердца. Забудь ее имя, порви с ней. Не спрашивай меня, почему.

— Может быть, мне и не нужно спрашивать. Может быть, она влюбилась в тебя, и ты ее оттолкнул, как и должен был, конечно, поступить мой друг… Может быть, Мамина сама послала за этой жирной свиньей Мазапо. Я не спрашиваю тебя потому, что знаю, ты мне все равно не скажешь. Кроме того, это не имеет для меня значения. Пока бьется мое сердце, я не выброшу Мамины из него. Пока я жив, я не забуду ее имени. Более того, она будет моей женой! Прежде чем отправиться против Бангу, я пойду с несколькими воинами и заколю копьем эту жирную свинью Мазапо. Таким образом, я уберу его со своего пути, по крайней мере.

— Если ты сделаешь что-нибудь в этом роде, Садуко, то пойдешь против Бангу один, а я поверну сразу на восток. Я не хочу быть замешанным в убийстве.

— Хорошо, пусть будет так, инкузи. Если свинья сама не нападет на меня, то пусть ждет. Она станет еще жирней. А теперь отдай приказание двинуться в путь. Я покажу дорогу. Сегодня вечером нам нужно остановиться на ночлег в том лесу: там ждут меня мои воины. Там я расскажу тебе свой план. И там тебя ожидает гонец.

Шесть часов спускались мы по довольно скверной дороге, протоптанной скотом. Дорог в настоящем смысле этого слова в то время не было, конечно, в стране зулусов. Наконец мы достигли леса. Я хорошо запомнил эту ложбину, покрытую редкими невысокими деревьями, по которой извивалась речка, мелководная в то время года. На берегу ее, в кустах, водилось много цесарок и другой птицы. Это было приятное, пустынное местечко с большим количеством дичи, спускавшейся сюда зимой питаться травой, которой уже не было на холмах.

Мы расположились у реки, в месте, указанном нам Садуко, и принялись готовить себе ужин из мяса голубой гну, которую мне удалось подстрелить.

Ужиная, я заметил, что постоянно прибывали вооруженные зулусы партиями от шести до двадцати человек. Выходя из-за деревьев, они поднимали копья, приветствуя меня ли, Садуко ли, не знаю, и усаживались на открытом месте между нами и берегом реки. Трудно сказать, откуда и кто они. Они появлялись, как призраки, из кустов, но я счел нужным не обращать на них внимания, так как догадывался, что их приход подстроен заранее.