— Каким образом? — спросил он.

— Многие из великих вождей, моих друзей, боятся и ненавидят Дингана. Если бы они знали, что сын Чаки жив и что это — Убийца, они подставили бы ему свои плечи, чтобы, опираясь на них, он достиг власти. Воины чтят имя Чаки, он обращался с ними жестоко, но был щедрым и храбрым царем. Они не любят Дингана, жесток он не менее Чаки, но дары его не так щедры, поэтому они с радостью приняли бы сына Чаки, если бы убедились в его существовании. Но в том-то и трудность, что доказательство — всего лишь мое слово. Надо постараться убедить их!

Вскоре после этого Умелопогас покинул меня и пошел в хижину Зиниты, своей Инкозикази. Она лежала, завернувшись в одеяла, и, похоже, спала.

— Привет, супруг мой, — сказала она медленно, как бы пробуждаясь. — Мне снился странный сон, будто тебя называли царем, и все полки зулусов проходили перед тобой, приветствуя тебя, как царя!

Умелопогас с удивлением взглянул на нее, раздумывая, слыхала она что-нибудь или то был вещий сон.

— Подобные сны опасны, — отвечал он, — и тот, кому они снятся, хорошо делает, если молчит, пока они забудутся!

— Или сбудутся! — возразила Зинита, и снова Умелопогас с удивлением взглянул на нее.

После этой ночи я начал действовать: выслал шпионов в краали Дингана и от них узнавал все, что происходило у царя. Он хотел было собрать войско, чтобы напасть на народ Секиры, но получил весть, что буры — пять тысяч всадников — направляются к его краалю. Поэтому Динган не мог выслать войска к Горе Привидений, и мы, живущие в ее тени, чувствовали себя спокойно.

Буров разбили: Богоза, шпион, завел их в засаду. Убитых было немного, остальные отступили только для того, чтобы собраться с силами, и Динган это понял. Одновременно белые люди из Наталя, англичане, напали на Дингана через Нижнюю Тугелу и были перебиты нашими воинами.

При помощи колдунов я распустил по стране всякие слухи. Пророчествами и неясными предсказаниями старался я воздействовать на умы дружественных мне вождей, посылая неясные вести о том, что вскоре объявится некто. Они слушали внимательно, но дело двигалось медленно, племена жили далеко друг от друга, а многие вожди находились в походах со своими отрядами.

Много дней пролетело с тех пор, как мы вернулись к Горе Привидений. Умелопогас более не ссорился с Зинитой, но она ревниво наблюдала за ним, а он ходил угрюмый. Он все ждал Наду, а та не приходила.

Как-то ночью — на небе светила полная луна — мы сидели в хижине с Умелопогасом и обсуждали свои планы, потом разговор перешел на Наду-Лилию, и он в отчаянии повторял, что девушка уже не вернется.

Вдруг в полной тишине залаяла собака. Мы выползли из хижины. Так поздно не мешало быть осторожным, собака могла лаять на шелохнувшийся лист, но и на отдаленные шаги идущего войска.

Но вскоре стала ясна причина тревоги: перед нами стоял высокий, стройный человек, который осматривал хижины, как бы не решаясь окликнуть живущих в них. В одной руке он держал ассегай, а в другой — небольшой щит. Мы не могли разглядеть лица, оно было прикрыто изорванным плащом. Человек прихрамывал. Мы выглянули из-за хижины, тень которой скрывала нас. Он постоял немного, потом заговорил сам с собой, и мой чуткий слух уловил, что голос его удивительно нежный. То был голос Нады-Лилии, единственной живой из моих детей. Я затрепетал от радости, но, сделав знак Умелопогасу, чтобы он скрылся в тени, сам выступил вперед и потребовал назвать себя. Нада боязливо молчала. Тогда я сорвал плащ, прикрывавший ее.

Нада, увидев, что я открыл ее тайну, бросила щит и копье, и угрюмо опустила голову. Но когда я сказал, что отведу ее к старому начальнику, она кинулась на землю и обняла мои колени, со слезами стала просить меня, чтобы я этого не делал.

Я повернул голову к хижине:

— Начальник, — сказал я, — судьба милостива к тебе сегодня, она дарит тебе девушку, прекрасную, как Лилия галакациев!

Нада испуганно взглянула на меня.

— Подойди же и возьми ее!

Нада нагнулась, чтобы поднять с земли ассегай. Кого хотела она убить? Меня, вождя, которого так боялась, или себя? В своем отчаянии она назвала Умелопогаса по имени, подняла ассегай и снова выпрямилась. Перед нею стоял, опираясь на секиру, высокий вождь.

Нада-Лилия подняла голову, протерла себе глаза и взглянула снова.

— Мне показалось, девица, что голос Нады звал Умелопогаса? — сказал человек, опирающийся на секиру.

— Да, я звала Умелопогаса, но где тот старик, который обошелся со мной так грубо? Впрочем, все равно, оставь его там, куда он ушел. Судя по твоему росту и секире, ты Умелопогас, мой брат. Узнать же тебя совершенно невозможно при слабом свете, но я узнаю секиру, которая когда-то близко промелькнула перед моими глазами!

Так говорила она, чтобы выиграть время и рассмотреть Умелопогаса, пока не убедилась, что это действительно он. Тогда она замолчала, кинулась ему на шею и стала целовать его.

— Надеюсь, Зинита спит крепко! — пробормотал Умелопогас, внезапно вспоминая, что Нада ему не сестра, как думала она.

Несмотря на это, он взял ее за руку и сказал:

— Входи, сестра. Из всех девушек мира ты здесь самая желанная, я думал, что ты умерла!

Я, Мопо, вбежал в хижину раньше нее, и когда она вошла, я уже сидел у огня.

— Видишь, братец, — сказала Нада, указывая на меня пальцем, — вот сидит тот старик, который (если то был не сон) еще так недавно оскорбил меня, да, брат, он поступил еще хуже: он поклялся, что отведет меня к какому-то вождю, он бы сделал это, если бы ты вовремя не пришел. Неужели ты не накажешь его?

Умелопогас мрачно улыбнулся, а я отвечал:

— Как ты назвала меня, Нада, когда просила защитить тебя? Отцом, не правда ли? — и я повернулся лицом к яркому пламени так, чтобы свет падал на меня.

— Да, я назвала тебя отцом, старик. Ничего в этом нет страшного, ведь бесприютной девушке надо обращаться за помощью даже к незнакомым. Но… впрочем… Нет, быть не может. Такая перемена — и побелевшая рука… Кто ты? Когда-то жил человек по имени Мопо, у него была маленькая дочь — Нада. Отец, отец, теперь я узнаю тебя!

— Да, Нада, я сразу узнал тебя, несмотря на мужскую одежду и истекшие годы, я узнал тебя!

Лилия, рыдая, обняла меня, помню, что и я также заплакал.

Когда она выплакала свои радостные слезы, Умелопогас принес ей кислого молока и каши из зерен кукурузы. Она выпила молоко, но к каше не притронулась, говоря, что слишком устала.

После ужина она рассказала нам о своих скитаниях с той минуты, как она рассталась с Умелопогасом возле крепости галакациев. Я не стану повторять этот длинный рассказ, он сам по себе составляет отдельную повесть.

Когда Нада умолкла, Умелопогас рассказал ей о ссоре с Динганом, о том, как передал царю тело чужой девушки под видом Лилии. Она одобрительно кивнула головой, когда же он рассказал об убийстве изменника, она захлопала в ладоши, хотя сердце имела кроткое, она не любила рассказы об убийствах и смерти.

Она вдруг опечалилась и грустно заметила, что, должно быть, судьба преследует ее, и теперь народ Секиры из-за нее подвергнется большой опасности.

— О брат мой! — воскликнула она, беря Умелопогаса за руку. — Лучше мне умереть, чем навлечь несчастье на тебя!

— Это не поправит дела, Нада, — отвечал он. — Будешь ты жива или умрешь, мы уже заслужили ненависть Дингана. Кроме того, Нада, знай, что я не брат твой!

Лилия дико вскрикнула и выпустила руку Умелопогаса, схватила мою и прижалась ко мне.

— Что это за новость, отец? — спросила она. — Он был моим близнецом, нас вместе воспитывали, а теперь он говорит, что вся наша жизнь была обманом и он не брат мой! Кто же он такой, отец?

— Он твой двоюродный брат, Нада!

— Я рада и этому, — отвечала она. — Мне было бы больно знать, что тот, кого я любила, — чужой человек, жизнь которого меня не касается! — и она слегка улыбнулась глазами и углами губ. — Но расскажите мне и об этом!