Смело говорил я истину в лицо царю. Чаке так никогда никто не смел говорить. Моя решимость передалась другим индунам и вождям, и они повторили мои слова, хорошо сознавая, что из всех глупостей самая большая — война с племенем свациев.
Динган слушал, лицо его омрачилось, но он не чувствовал себя настолько сильным, чтоб не обращать внимания на наши слова. Многие в стране оставались преданными памяти Чаки и помнили, что его и Умглангана убил Динган. С тех пор, как умер Чака, люди забывали, как жестоко поступал он с ними, и помнили только, что он был велик и создал народ зулусов из ничего подобно тому, как кузнец делает копье из кусочка железа. Изменился их правитель, но иго не стало легче. Как убивает Чака, так убивал и Динган, как притеснял Чака, так притесняет и Динган. Поэтому Динган уступил мнению своих индунов и не послал войска против галакациев за девушкой Лилией. Но в сердце своем он стремился к ней и с этой минуты возненавидел меня за то, что я восстал против его воли и помешал исполнению его желаний.
Теперь скажу вам, отец мой, что мне и в голову не приходило, что девушка, называемая Лилией, — моя дочь Нада. Я знал, что никто, кроме Нады, не мог быть так прекрасен. Но я был уверен в том, что Нада и ее мать Макрофа умерли, тот, кто принес мне известие об их смерти, видел их обнявшиеся трупы, пронзенные одним ударом копья. Но как потом оказалось, он ошибался. Макрофа действительно погибла, возле нее в крови лежала другая девушка. Племя, куда я послал Макрофу и Наду, платило дань племени галакациев, вождь же галакациев, занявший место Галаци-волка, поссорился с ними, напал на них ночью и перебил их.
Впоследствии я узнал, что причиной их гибели, как позднее и уничтожения галакациев, было не что иное, как красота Нады. Слава о ней распространилась по стране, и старый вождь галакациев приказал, чтобы девушку привели в его крааль, где она и должна жить. Красота ее могла сиять там, как солнце. Она могла выбрать себе мужа среди знатных галакациев. Начальник крааля отказался исполнить приказание потому, что взглянувший на Наду раз, не захочет потерять ее из виду, хоть в этой девушке была какая-то тайная власть, благодаря которой никто не пытался стать ее мужем насильно. Многие сватали ее и в том племени и среди галакациев, но она только качала головой и отвечала:
— Нет, не хочу выходить замуж!
В народе существовало мнение, что лучше ей вообще не выходить замуж, чтобы каждый мог любоваться ею. Нельзя такую красоту запереть вдали от всех в доме мужа. Они думали, что красота ее дана на радость всем, как прелести утреннего рассвета или вечернего заката. Красота же Нады послужила и причиной многих смертей, как увидишь сам. Многие готовы были умереть ради любви к ней и умирали. Сама же Лилия увяла рано: чаша многих ее горестей переполнилась, а сердце Умелопогаса-Убийцы, сына царя Чаки, стало печально, как черная пустыня, опаленная пожарами. Так было суждено, отец мой, и так случилось. Все люди, белые и черные, ищут красоты, когда же находят ее, она быстро гибнет сама и другим несет погибель. У великой радости и великой красоты есть крылья, и не хотят они долго гостить на земле. Они спускаются с неба, как орлицы, и тут же возвращаются опять на небо.
И надо же было так случиться, отец мой, что я, Мопо, думал, что дочь моя Нада умерла, и не подозревал, что Лилия в краалях галакациев — это Нада, и что именно ее царь Динган хотел взять в жены. После того, как я отговорил его посылать войско, чтобы сорвать Лилию в садах галакациев, Динган стал ненавидеть меня. Я, кроме того был посвящен в его тайны: со мною он убивал брата своего Чаку и брата Умглангана, я удержал его от убийства третьего брата Панды. Вот почему он возненавидел меня, как ненавидят люди малодушные тех, кто возвысил их. Он еще не смел отказываться от меня: я пользовался большим влиянием в стране, и народ прислушивался к моему голосу. Он решил хоть на время освободиться от меня, пока не почувствует себя достаточно сильным, чтобы предать меня смерти. И он решил послать меня к Булалио-убийце, некогда оскорбившему Чаку через Мезилу, чтобы убедиться, что Булалио упорно отказывается платить дань.
Я понимал, что Динган решил на время удалить меня, чтобы подготовить мое падение. То, что мелкий вождь, живущий далеко, осмелился когда-то сопротивляться Чаке, мало волновало его. И все же мне самому хотелось увидеть этого Булалио, который собирается мстить за какого-то Мопо и так похож на погибшего Умелопогаса. Поэтому я немедленно согласился.
Итак, отец мой, на следующий день в сопровождении выбранных мною людей я, Мопо, отправился в путь к Горе Привидений. В дороге я вспоминал о том, как шел по этой же тропинке в давно минувшие дни. Тогда жена моя Макрофа, Нада, дочь моя, и Умелопогас, сын Чаки, которого все считали моим сыном, шли рядом со мной. Теперь же я думал с грустью о том, что никого из них более нет в живых, скоро умру и я. Да, люди жили плохо и недолго в те времена, впрочем, не все ли равно? По крайней мере, я отомстил Чаке и успокоил свое сердце.
До пустынною места, где мы ночевали в тот злополучный час, когда Умелопогаса унесла львица, мы дошли вечером. Я взглянул на ту пещеру, откуда он похитил львенка, на страшное лицо Каменной колдуньи, сидящей высоко на горе долгие-долгие века. В ту ночь я спал плохо, печаль терзала меня, я сидел и смотрел на яркую луну, на серое лицо Каменной колдуньи и вглубь леса, растущего на ее коленях. Не в этом ли лесу лежат кости Умелопогаса? Во время нашего перехода много рассказов слышал я о Горе Привидений. Некоторые говорили, что на ней являются призраки, люди, принявшие вид волков, другие же рассказывали, что люди те — умершие, колдовством возвращенные к жизни. Они лишены речи, чтобы не могли поведать смертным страшные тайны умерших, поэтому они могут только плакать, как маленькие дети. Их можно слышать по ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.
Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами. Если у людей есть души, то куда же уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти куда-нибудь, и что ж тут странного, если они возвращаются в места, где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач и знаю кое-что о жизни призраков. Сказать правду, отец мой, я так много занимался освобождением душ людей из тел, что мало заботился о них после освобождения. Успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.
Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на ней, как волосы на женской голове, и вдруг услышал звук, идущий издалека, из самой середины леса, как мне показалось. Слабый звук родился очень далеко, как плач детей в краале по другую сторону долины. Потом звук стал громче, но все же я не различал, откуда он идет. Потом все громче и громче — и я понял, в чем дело: то мчались на охоту дикие звери. Их вой раздавался все ближе, скалы отвечали ему, и от этих голосов кровь стыла в жилах. По-видимому, на ночную охоту пустилась большая стая, вот она близко, там, на противоположном скате, и вой стал таким громким, что спутники мои проснулись. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение ясно обозначился он на светлом небе, стоя на гребне горного хребта, и исчез во мраке. Он мчался по направлению к нам, и вскоре мы опять увидели его, несущегося вперед большим скачками. Потом мы увидели бесчисленное множество зверей, толстых и худых, бегущих вслед за ним. Они показались на хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине. Рядом с ними мчались два человеческих существа.
Большой буйвол проскакал на близком расстоянии мимо нас, и за ним устремились бесчисленные волки с ужасным воем. Но кто эти рослые, сильные люди, несущиеся рядом? Они бежали молча, волчьи зубы сверкали на их головах, волчьи шкуры висели на их плечах. Один держал в руке топор, — месяц отражался на нем, другой — тяжелую дубину. Они бежали рядом, никогда еще я не видел так быстро бегущих людей. Вот они спускаются к нам по откосу, вот они поравнялись с нами и исчезли, а с ними их бесчисленная свора. Вой стал тише, вот он вовсе замер, охота удалилась. Ночь наполнилась тишиной.
