Черная туча собирается и на западе; в Южной Италии Византия владеет небольшими землями на Средиземном побережье — Апулией и Калабрией, однако с севера им угрожает германский император Оттон, с юга на эти фемы без конца нападают арабы с острова Сицилия.

Кольцо замыкается. Византия со всех сторон окружена врагами, они наступают на нее; никогда еще Империя не переживала таких дней, жизнь, существование, будущее висит на волоске.

Тревога, волнение, страх охватывают Константинополь. Малая Азия начинается сразу же за Босфором — там движется со своими легионами Вард Фока; отряды болгар рыскают у северных окраин города; в Средиземном море — на Сицилии, Крите, Кипре подстерегают арабы.

Оттого что Малая Азия и южные фемы Византии в Италии отрезаны от столицы, а Эллада, Пелопоннес, Фракия и Македония захвачены болгарами, задерживается подвоз хлеба в Константинополь, начинается голод, а следом за ним мор, болезни.

Население столицы доведено до отчаяния — кражи, грабежи, убийства свершаются среди бела дня. Император Василий упорно сидит в Большом дворце. Бессмертные день и ночь охраняют его.

Единственным спокойным уголком в Империи в то время оставались Климаты, лишь оттуда подвозят в столицу хлеб, соль, рыбу, вино. Но за Климатами раскинулась Русь, и не дай Боже, она объединится с болгарами.

Комета все еще висит в небе, над Константинополем бушуют удушливые, знойные ветры, на кладбища везут и везут покойников. Живые не знают, что случится с ними завтра.

Неведомая рука пишет и далее на памятниках и гробницах:

«Увы, меч разделяет единую некогда семью, отец порывается убить своих сыновей, и сын обагряет десницу отчей кровью, горе нам, горе, брат поднимает секиру против груди братней… А ты, город василевсов, Византион, скажи, до чего ты дошел — город счастья в прошлом, город несчастья в настоящем?! Не дрожишь ли ты ежедневно? Не рушатся ли твои стены? Ведь дети твои, выраставшие в твоих объятиях, одни стали добычей меча в битвах, другие покинули свои жилища и принуждены весь свой век жить, затаив дыхание, на пустынных островах, в ущельях и среди скал… Затмилось солнце, поник блеск месяца…

…Вижу обезумевшую толпу сынов Амалика, останавливающих безвременно путников, вырывающих у голодного последний кусок хлеба и все имущество, слышу стоны и плач мужей, жен и детей, простирающих к небу свои руки…

…Вижу дело, достойное воздыханий и плача, — нивы, треснувшие до глубин, зияющие от засухи, поникли колосья, поблекшие и увядшие, точно мертвые. А пахари склонились в трудах над землей и говорят: «Умерла надежда, напрасен наш труд, все гибнет, все горит… Кто уплатит лежащие на нас тягости долгов? Кто накормит наших жен и детей? Кто внесет подати и прочие повинности в казну кесареву? Нет, никто! Так чего же ты ждешь, земля, возьми уж лучше вместе с пустым колосом и нас — мы не можем далее терпеть голод, мы готовы, лучше уж скорее конец…»[213]

Послы императора Василия в Киеве? Это трудно было понять — Днепр скован льдом, все дороги на запад и на юг, в Византию, занесло снегом, и все-таки, несмотря ни на что, василики пробились, преодолевая морозы и метели, в Киев и остановились на Подоле в доме купца-грека Феодора и теперь просят Владимира их принять.

Князь назначил время встречи. На второй день недели, на рассвете, велено было прийти в Золотую палату нескольким боярам, воеводам, мужам лучшим и старцам — князь не хотел оказывать послам какую-нибудь особую честь: большая, видать, нужда у императоров, коли послали василиков зимою, от ромеев можно ждать всего.

Так оно и было. Во вторник, задолго до рассвета, князь вышел из своих покоев в Золотую палату, там уже собрались воеводы, бояре, мужи; в тереме было холодновато, потому все надели сапоги на меху, кожушки, когда вошел князь, они низко поклонились.

Князь сел на свой стол под знаменами, мужи стали вдоль стен, дворяне ходили и поправляли свечи.

Василики вошли в палату опасливо: в Константинополе им наговорили много ужасов о неведомой Русской земле; но, увидав небольшое число людей, князя, сидевшего в простом темном платне на помосте, осмелели и направились один за другим к помосту, там они стали в ряд и земно поклонились.

— От императоров Василия и Константина василики, — повели они речь через толмачей, — прибыли, дабы удостоверить любовь и дружбу меж нами… В добром ли здравии князь Владимир и его семья?

— Спасибо императорам Василию и Константину за любовь и дружбу, — ответил Владимир, — передайте, что я и семья моя здоровы. А как ехалось вам, василики, в далекой дороге?

— Благодарим, княже, ехали мы быстро, и в твоих землях принимали нас гостинно,[214] однако холодно ныне на Руси, мерзли вельми…

Мерзли они, правда, не только в дороге. Явившись сюда, в Золотую палату, в легких одеждах — темных шелковых рясах, хламидах, сандалиях, — они даже посинели от холода и дрожали всем телом.

— Что делать? — Князь взглянул на замерзшие окна. — Зима на Руси суровая, злая… В Константинополе небось и сейчас тепло?

— Верно, князь, тепло, очень тепло, жарко…

Тем временем слуги, прибывшие с василиками, внесли и сложили на скамьи дары императоров: богатое оружие, оксамиты, узорочья.

Князь Владимир поблагодарил за дары, понимая, что не только это привело в зимнюю пору в Киев ромейских послов.

Впрочем, они начали сами:

— Императоры велели передать, что, утверждая давние ряды, желают жить в любви и дружбе с Русью.

— Мы такожде хотим лишь мира и дружбы с Византией.

— Но в старых рядах, княже Владимир, сказано, что коли в земле Корсунской либо в иных каких городах над Понтом Евксинским начнется брань и русский князь попросит у нас воинов, то императоры дадут ему, сколько потребуется, и пусть воюет.[215]

— Читал я ряды князей наших, Русь никогда не просила помощи у императоров ромеев.

— Зато император Василий просит днесь эту помощь у русского князя.

— Император Василий просит дать воев?

— Так, княже, император Василий просит дать ему в помощь шесть тысяч воинов.

— Для чего?

Василики поведали, что в Империи неспокойно, что в Малой Азии подняли восстание и провозгласили себя императорами племянник покойного императора Никифора Варда и полководец Склир.

— Эти самозванцы императоры, опираясь на армян и арабов, ведут на Константинополь тысячи грузин, а когда переправятся через Геллеспонт, трудно придется Византии, страшная угроза повиснет и над Русью.

— Я выслушал вас, василики, тотчас ответить не могу, должен держать совет со своей дружиной, — сказал Владимир.

Поверил ли на этот раз князь Владимир василикам ромеев? Нет, не поверил, не мог поверить.

Владимир понимал, что над Византией нависла смертельная опасность, — поражение императора Василия в Малой Азии было бы равносильно гибели. Рядом с Константинополем Болгария: достаточно искры в Малой Азии — и тотчас, собрав последние силы, она поднимется и ударит на Византию.

Нет согласия у императора Василия и с германскими императорами, коли бы он хоть немного рассчитывал на Оттона, то не посылал бы своих василиков в Киев; Германская империя притаилась и ждет, и достаточно императору Василию проиграть битву в Малой Азии, Оттон пойдет на Константинополь. Вместе с ним двинутся и раздерут в клочья Византию Угорщина, Чехия, Польша.

Если бы князь Владимир знал, что Болгария уже поднимается, собирает силы и начинает последнюю битву с Византией, если бы он знал, что Германия после поражений в битвах со славянскими племенами у Варяжского моря и после жестоких сеч в Южной Италии истекает кровью, если бы он имел понятие о том, что Польша, Чехия, Угорщина только и мечтают сбросить ярмо Германской империи, Владимир, имея большую дружину и подмогу всех земель Руси, смело двинулся бы к берегам Дуная, отомстил бы за отца и за кровь многих русских людей и нанес бы последний, и решительный, удар Византии.