– И как мне говорили, ты опять отправляешься в Киев?

– Сейчас зима, и все пути на Русь закрыты, но весной я непременно выеду в Киев.

– Ты – настоящий рус! – засмеялся проэдр.

– Русом я никогда не стану, – так же шутливо отвечал патрикий Феодор, – хотя многие русы считают меня своим ромеем.

– Ты, как мне передавали, даже имущество имеешь на Руси.

Феодор Борей усмехнулся:

– Когда купец торгует в чужих землях, он должен молиться и своим и чужим богам.

– Но веруешь ты в единого Бога?

– Я верую только в единого Бога – и императоры Византии и ты, проэдр Василий, это знаете.

– Да, императоры знают и благодарны тебе. Ты оказал великую услугу, убив Святослава.

– Я никогда никого не убивал, – сурово произнес патрикий Феодор, – князя Святослава убил каган Куря.

– За наше золото…

– Да, золото было наше, – согласился Феодор.

– А тебе не страшно там, в городе Киеве?

– А чего же мне бояться? Не один я сижу в Киеве, есть там наши купцы и кроме меня, дворы у них есть и на севере Руси, в Новгороде. Торгуем, проэдр Василий, и торгуем неплохо. Богата земля русская, у нас есть, что им продать, а еще больше можем купить у них.

– А как русы относятся к нашим купцам?

– Хорошо! Русы, проэдр, очень мирные люди и никогда не обманут, не обидят купца. Они страшны только тогда, когда кто-нибудь с оружием вторгается к ним… А мы, прости меня на слове, вторгаемся и вторгаемся к ним.

– Послушай, патрикий, – проэдр вскочил с кресла и несколько раз прошелся по палате, – сейчас Византия не хочет и сил не имеет вторгаться на Русь. Хватит! Я сам видел войско князя их Игоря под Константинополем[8], Святослава – на Дунае… Благодарение Богу, что этот варвар убит. А что теперь творится на Руси?

– О чем именно ты хочешь знать, проэдр?

– Каков Большой дворец киевских князей?

Патрикий Феодор усмехнулся:

– Такого большого дворца, как наш константинопольский, в Киеве нет.

– Меня интересует не сам дворец, а князья.

– Понимаю… На Руси ныне сидят сыновья князя Святослава.

– Сколько их?

– В Киеве сидит Ярополк, под Киевом на земле Древлянской – Олег, они сыновья Святослава и угорской княжны, а еще один, князь Владимир, сидит в Новгороде, он сын князя Святослава и рабыни.

Проэдр Василий вздрогнул: сыну императора и рабыни тяжело было слышать это.

– А кто из них, – спросил он, – лучше всех, то есть с кем из них легче договориться? Слышишь, патрикий, мы сейчас не можем воевать с Русью, я хочу с ней договориться.

– Ты хорошо делаешь, проэдр, с Русью лучше не воевать, а договориться и вести торг. Прежние императоры наши, к сожалению, этого не делали, если же мы установим такие отношения с Русью, тогда скорее удастся и покорить ее…

– Я вижу, ты меня понимаешь, патрикий! Хорошо, будем действовать. Так какой же из князей русских наиболее пригоден для Византии?

– Только киевский князь Ярополк. Он христианин, очень честолюбив, ненавидит своих братьев, особенно сына рабыни, Владимира.

– Он женат?

– Нет, проэдр. Тебя, я вижу, и это занимает…

– Занимает, и даже очень, потому что ты поедешь весной в Киев не только как купец, но и как наш посол, вместе с тобой поедет посольство, а может быть, и епископ… По дороге в Киев вы должны будете найти печенегов…

– Ты задумал убить Ярополка?

– Отнюдь. Наоборот, ты найдешь печенежского кагана…

– Курю?

– Нет, Курю уже знают, он для этого не годится. Ты найдешь другого кагана, дашь ему золота, чтобы он поехал в Киев и заключил мир с Ярополком.

– Мир с Ярополком? Подожди, проэдр! Найти кагана, который возьмет наше золото и заключит мир с Ярополком, очень легко, но зачем это? Я ничего не понимаю, проэдр!

– Потом все поймешь… А вы тем временем поедете вслед за печенегами в Киев, повезете князю Ярополку дары, заключите с ним мир, а кроме того, повезете, возможно, князю и жену.

– О проэдр, я вижу, ты хочешь затеять с князем Ярополком брань бо́льшую, чем покойный император.

– На этот раз брань будет без крови.

– Кровь ни к чему! Золотом, проэдр, да если еще к нему прибавить жену, можно достигнуть большего, чем на поле брани…

На самом берегу Тибра, на каменистом холме Ватикане, окруженное рвом и валами, стоит мрачное каменное сооружение с башнями, высокими стенами, мостом, который поднимается на ночь, с тяжелыми железными воротами.

Такие же сооружения виднеются и на других холмах – Авентине, Квириналии, Капитолии, – все эти крепости охраняли когда-то древний Рим, раскинувшийся над Тибром и в долинах, его величественные храмы, дворцы, форумы, базилики, памятники, сокровища.

Но здание на Ватиканском холме над Тибром не только крепость. Когда-то у его стен велись жестокие бои, лилась человеческая кровь, ныне же тут живет со своим конклавом наместник Бога на земле – римский папа.

В поздний ночной час папа Бенедикт VII не спит. Он сидит и беседует с епископом Львом, который только этим вечером прибыл в Рим из Константинополя, куда ездил негласно, под видом купца.

– Итак, императора Иоанна не стало…

– Да, всесвятейший, Господь Бог призвал его к себе.

– Уверен, что Господь Бог отдаст его душу только дьяволу. Этот армянский полководец натворил нам столько бед в Средиземном море, как ни один из императоров Византии. Значит, теперь на престоле в Константинополе сидят Василий и Константин.

– Над ними стоит все тот же проэдр Василий.

– О, – усмехается папа, – этот проэдр – хитрая лиса, но он не поведет легионов, как Иоанн.

– Это верно, – соглашается епископ, – он, разумеется, легионов не поведет, но в Константинополе я слыхал, что проэдр освободил кесаря Бориса и тот уже выехал в Болгарию, а на Русь он собирается послать своих послов и епископов.

Епископ умолкает. В палате, где они сидят, царит тишина. Через некоторое время слышится звон сторожевых колоколов на башнях Ватикана, вот долетели такие же, но более глухие звуки – откликнулись Квириналии, Капитолий… Поздно. Скоро, должно быть, начнется рассвет, епископу нестерпимо хочется спать.

Но папа не отпускает его, склонив голову к столу, он думает. Внешне ничто не говорит о том, какие тяжкие и сложные заботы тревожат душу наисвятейшего, на безбородом, высохшем, бледном лице не шевелится ни один мускул, глаза папы полузакрыты, на тонких синеватых губах – мягкая усмешка.

В голове у папы роится тысяча мыслей, старческое его сердце учащенно бьется от напряжения, спрятанные под скатерть пальцы разжимаются и сжимаются в кулаки.

С Ватиканского холма днем видны горы, долины, Рим. Но папа Бенедикт видит отсюда дальше и больше, он вспоминает прежнюю Римскую империю, ее цезарей и императоров, ее мощь, перед которой когда-то содрогался весь мир.

Римская империя! О, ее уже нет, вся северная и центральная часть былой Империи захвачена германцами, Юг полуострова и прилегающие к нему острова принадлежат Византии. Германская империя на севере и Восточная Римская на востоке – эти две империи господствуют теперь в мире, они угрожают уничтожить и все то, что осталось от империи цезарей, угрожают самому Риму.

Поэтому папа Бенедикт с глубокой благодарностью вспоминает своего предшественника папу Иоанна XII; в то время когда германский король Оттон I захватил Северную Италию, брал города Средней Италии и уже угрожал Риму, папа Иоанн XII одним взмахом руки сумел остановить орды Оттона, не допустил их к Риму.

Это напоминало чудо, но на самом деле о чуде здесь не было и речи: Оттон и сил-то не имел продвигаться по Италии дальше, гонцы с севера сообщали, что там все чаще и чаще происходили стычки с уграми. Но больше всего беспокоила Оттона Византия: императоры ромеев, по-видимому, насылают на них угров, чтобы потом ударить самим.

Оттон I пишет папе Иоанну XII, что он согласен остановить свое войско и не пойдет на Рим, но требует, чтобы папа короновал его как императора Германской империи, которая отныне будет называться Священной Римской империей.