Как и прежде живет Гора. На стенах ее день и ночь стоит стража, время от времени несутся над городом протяжные звуки медных бил. На Днепре и в поле спокойно; перед заходом солнца зажигаются огни во дворищах и в тереме князя; рано на рассвете он спускается в сени, идет со старшей дружиной в трапезную, потом чинит суд и правду в Людской палате, беседует с послами, купцами, воеводами и боярами в Золотой палате.

Сеча окончена, мир пришел в город Киев, но сколько еще нужно сделать, чтобы залечить раны, чтобы ратай свободно вышел в поле пахать.

Когда князь Владимир был у Олафа Скетконунга и нанимал у него дружину, они твердо условились, что свионские воины помогут ему дойти до Киева, а там князь даст каждому воину золота и отпустит их.

Брань с Ярополком окончена, не свионы, а русские воины решили ее успех, это они честно проливали свою кровь за Русскую землю, княжеский стол, за Владимира-князя. Но, одержав победу, князь Владимир выполнил условие — дал свионам золота, якоря, новые ветрила.

Однако они не торопятся оставлять Киев, лодии их стоят в Витичеве, сами воины каждый день приезжают в город, бродят по Подолу, продают на торге всякие заморские диковины, пьют вино, затевают свары, а чуть что — хватаются за мечи.

Князь Владимир зовет к себе ярла Фулнера, и тот рано утром входит в Золотую палату. Князь ждет ярла, в палате сидят воеводы и бояре.

— Я думал, — начинает Владимир, — что ты со своими воинами уже в Русском море.

— Мы выйдем в Русское море, когда рассчитаемся с тобой, княже, — дерзко отвечает ярл.

— Но ведь я дал тебе, Фулнер, золото, якоря, ветрила.

— Мы пробыли в походе дольше, чем ты условился с конунгом Олафом, а скоро уже и осень — мы не сможем вернуться в Свеарике.

— Припоминаю, — говорит князь Владимир, — что ты и не собирался возвращаться в Свеарике по Днепру, а думал выйти в Русское море.

— Викинг гуляет где хочет, могу поехать и в Русское море.

— Чего же ты хочешь?

— Еще по десять золотых на каждого воина.

Князь молчит. Фулнер — наглый, лживый, дерзкий ярл. Ссориться с ним, силой гнать с Днепра — конунг Олаф может причинить беды в землях.

— Хорошо, — соглашается князь Владимир. — Я дам твоим воинам по десять золотых, но, надеюсь, завтра ты покинешь Витичев, а мои воины проводят тебя до низовьев.

Ярл сверкает своим единственным глазом: он хотел взять дерзостью — князь Владимир угрожает ему силой.

Низко поклонившись, он выходит из палаты.

Золото! Владимир обещает и дает свионам награду. Золота требуют и собственная дружина, тиуны, емцы — вся Гора.

Но после Ярополка княжеская скотница осталась почти пустой: князь раздавал свои сокровища слишком щедрой рукой, много поглотила и брань.

Выручают бояре Горы — брань не только не разорила, а, наоборот, обогатила их, они дадут князю необходимое золото. Вот в Золотой палате встает боярин Воротислав, за ним поднимаются Коницар, Вуефаст, Слуда.

— Мы поможем тебе, княже.

О, с какой радостью отказался бы князь Владимир от этой помощи, за которую ему потом придется расплачиваться и давать пожалованья. Ему хотелось бы, чтобы воеводы, бояре, мужи лучшие и нарочитые не были так богаты и сильны.

— Спасибо, — отвечает он им. — Ты, Воротислав, дашь дань Фулнеру и проводишь его до порогов.

Но не только свионов должен остерегаться князь Владимир: где-то там, в поле, блуждают печенежские орды; путь по Итиль-реке отрезали и не пускают купцов из верхних земель к Джурджанскому морю черные булгары; на берегах Русского моря точат ножи ромеи, что-то замышляют их императоры Василий и Константин; снова лезут на Дон вместе с недобитыми хазарами херсониты.

— Мыслю я, что мы не должны ждать вражеских ударов в городе Киеве, — говорит Владимир, — надо опередить их в поле, на Днепре, подальше отсюда.

Воеводы и бояре слушают каждое слово князя, глухо стучат посохами, одобрительно шепчутся. Князь Владимир смотрит в окно, за Днепр, где уже занялась заря, продолжает:

— Хочу выкопать рвы и насыпать валы от западных украин до самой Итиль-реки, а возле них построить города.

Бояр привлекает замысел князя. Разумеется, лучше положиться не на полевую стражу, которая бродит за Днепром и за милую душу может пропустить вражескую орду, а насыпать вдоль Полянской земли высокие валы, поставить у них города, отгородиться от предательского юга, в полной безопасности сидеть в городе Киеве.

Однако боярство думает по-своему, оно знает, как трудно выкопать ров и насыпать вал вокруг своего дворища, — как же думает князь Владимир огородить всю землю, кто выкопает эти рвы и насыплет валы, кто за это заплатит?

— Хорошо задумал, княже, — раздаются голоса в палате, — но как это выполнить?

— Скоро осень, — отвечает Владимир, — и вой верхних земель уже не смогут попасть на Волок. Что ж, я пошлю их в поле, там они и пробудут, станут копать рвы, насыпать валы.

Новгородские воеводы, сидящие тут же, в палате, поддерживают князя — лучше уж перезимовать в полянской стороне, чем пробираться по осенним рекам и болотам на север. Они и не помышляют о том, что воинам верхних земель, да и им самим придется, как то случилось позднее, сидеть в поле за Киевом долгие годы…

А мужи Горы молчат: им не жаль воинов верхних земель, из которых многие полягут на валах и во рвах в поле, но они знают, что эту большую полунощную рать придется одевать и кормить, — мужи Горы молчат, им жаль одежды и хлеба.

Князь Владимир понимает, почему молчит Гора, ему невыразимо тяжело оттого, что мужи, над которыми висит постоянная опасность с юга и востока, не думают о том, как избежать брани и защитить всю землю, а пекутся только о своем богатстве.

— Дружина моя! — с болью говорит князь. — Не об одном городе Киеве думаю, а обо всей Руси… По закону отцов все земли платят Киеву дань, валы вдоль земли воздвигать станут все племена.

— Мы, княже, не против того, — сразу веселеют лица, — пускай все земли строят валы, копают рвы, пошлем и рать в поле.

Трудно приходится Владимиру: ненадежна, не сплочена не только Гора — нет ладу во всех землях Руси. И молодой Святославич не скрывает этого.

— Воеводы и бояре, мужи мои! — обращается князь Владимир к дружине. — В то время, когда шла усобица на Руси, вы сами знаете, польские князья взяли города наши Перемышль и Червень, захватили много русских земель. Ныне были у меня мужи нарочитые — радимичи и вятичи отказались платить дань городу Киеву…

О, как сразу зашумела Золотая палата, какой гул и рев Поднялись в ней! Отказались платить дань? Откуда же князь Владимир возьмет золото, серебро, хлеб, меха, чтобы Давать все это Горе, воеводству, гридням?

Князь Владимир встал, поднял руку.

— Потому думаю я, мужи мои, что должен весной идти в земли радимичей, вятичей, а, там — до Итиль-реки, к черным булгарам, и дальше на Тмутаракань, чтобы устроять землю, беречь Русь.

Палата молчит: тут сидят мужи, которые помнят князей Игоря, Ольгу, Святослава, они знают, как трудно приходилось, когда устроялась Русь.

А князь Владимир, который тоже знает, какая гроза надвигается на Русь, видит, как много еще надо пролить крови, стоит спокойный, только слишком бледный, и говорит:

— Должен идти стезей отца моего Святослава, должен устроять, защитить, сделать единой Русь.

Князь Владимир не только велит строить валы в поле, в один из ближайших дней он с небольшой дружиной выезжает из Киева, переправляется через Днепр, оставляет по правую руку Соляной путь и едет прямо через погосты в Басане, Бобровицких гонах[166] и Носовом на Нежатые Нивы.

Он не спешит. Стоит предосенняя пора, доцветают травы, седые нити ковыля обвивают все вокруг, под самыми ногами испуганно кричит и удирает, заманивая все дальше и дальше, коростель, далеко в поле гордо выступают, пасутся драхвы. У небосклона, словно облачко, пробегает табун диких коз, — любо ехать в такое время по степному приволью, вдыхать сладкие, слегка терпкие запахи цветов и трав…