Филипп нагнулся, чтобы скрыть смущение.
— Если б была справедливость, ты вкушал бы из золотых чаш…
Люций усмехнулся:
— Самый богатый тот, кто ни в чем не нуждается…
Они закусили.
Девушка молча убирала со стола. Она не была красива — высокая, худощавая, с большими кистями рук, — но во всей фигуре ее было какое-то непередаваемое изящество. Люций что-то спросил: она, обернувшись, ответила. Филиппа поразило их сходство. У обоих — узкие породистые лица, кажущаяся надменность и внутренняя застенчивость. Когда она вышла, Люций объяснил:
— Ее родители погибли во время проскрипций. Фаустина моя дальняя родственница…
— Она достойна царской короны, — горячо отозвался Филипп.
— Она достойна лучшего, — с той же усмешкой прервал его Люций.
Навестив мать, Филипп со всеми подробностями рассказал ей о житье ее бывшего мужа. Не забыв упомянуть о ячменных лепешках, вине и юной патрицианке.
— Наверное, разведенная жена? — с деланной небрежностью уронила Тамор.
— Она совсем еще молоденькая, — подзадорил Филипп.
— А… нищенка!
Тамор была раздосадована. Она полагала, что Люций по-прежнему безутешно томится по ней.
V
Дворец возвышался над городом. Главный вход охраняли посменно колхи в тигровых шкурах, персы в длинных дорогих одеждах, усыпанных жемчугом, скифские лучники с позолоченными колчанами. Начальники стражи по двое стояли у дверей в личные покои Митридата.
Зной усиливался. Было заметно глазу, как воздух, густой и плотный от нестерпимой жары, колышется над безлюдной улицей, над мрамором портиков, над плоскими крышами домиков, лепившихся на холмах предместий.
Безмолвие и зной, полуденная тишь, когда все мысли становятся неясными, все тревоги призрачными… Разморенные солнцем, царские телохранители мирно дремали, опершись на копья. Вдруг стража засуетилась. Ко дворцу во весь опор подскакал молодой перс. Дворцовые ворота поспешно распахнулись. Перс круто осадил коня и легко спрыгнул. Филипп замер от восторга. Такой красоты он еще не встречал. «Это посланец Зевса!» — пронеслось у него в мыслях. И юный перс, казалось, был тоже поражен, увидев Филиппа. Проходя мимо, он радостно улыбнулся:
— Боги милостивы, мы снова встретились…
Это было похоже на сновидение.
— Она отметила тебя, — с завистью сказал страж, закрывавший ворота.
Филипп не мог опомниться:
— О ком ты говоришь? Я никого не видел, кроме молодого перса.
— Ты первый раз увидел Гипсикратию, всесильную любовь Митридата? — в свою очередь удивился воин.
— Гипсикратию? Этот юный перс — Гипсикратия?
— Она всегда носит мужскую одежду и владеет мечом не хуже любого воина.
Филипп не верил своим ушам. Девочка, спасенная им при взятии Котиея, стала богиней. Она только что промелькнула перед ним — точеные черты лица, строгий вдохновенный взор, порывистость Артемиды…
Филиппу не пришлось долго раздумывать. За ним вскоре прислали. Раб провел его во внутренние покои дворца. Лабиринт переходов и галерей, небольшие комнатки, узкие окна-бойницы — здесь за шесть лет своей службы Филипп не бывал ни разу. В знак высшей милости Митридат принял его в своей опочивальне. Царь сидел на низком кованом ларце. За ним стояла Гипсикратия, одетая как юноша-этер: зеленая туника, расшитая золотом и алмазами, короткий меч у бедра и подстриженные густые кудри.
— Вот, царь, о ком я тебе говорила, — Гипсикратия приветливо обернулась к Филиппу. — Он спас мне жизнь и честь…
— Я не думал, что ты сгодишься на что-нибудь путное, — благосклонно пошутил Митридат. Без доспехов, в просторной восточной одежде, он был лишен всякого величия. — Я слышал — ты сын купца?
— Нам нужен человек, который разбирался бы в сортах пшеницы и других товарах, — вставила Гипсикратия.
— Царица, я воин.
— Знаю, — Гипсикратия улыбнулась. — Но воюют не только на путях Арея, бога битв, но и на путях Гермеса, бога торговли.
— Различать сорта пшеницы научишься, — перебил ее Митридат. — Гипсикратия мне сказала, что ты храбр и честен. Мне нужны храбрые воины. Ты учен и сообразителен, легко нравишься людям, а опыт приобретешь. Тебе известно имя Олимпия?
— Олимпия? Пирата?
— Владыки Морей, — поправил Митридат. — Ты поведешь в Египет караван кораблей. У Киликии попадешь в плен к пиратам…
— Государь, да сохранят боги!
Митридат усмехнулся.
— Ты сдашься им. Сам! Добьешься лицезрения Олимпия и передашь ему привет!
Он взял факел и дал знак следовать за ним. Все трое углубились в нишу, а затем по крутым ступенькам пошли вниз. Гипсикратия опустилась на колени у нижней ступеньки и с трудом приподняла плиту. Филипп помог ей. В свете факела мелькнули переливчатые груды золота в слитках и в россыпи, а чуть в стороне — горки драгоценных камней. Филипп, ошеломленный, застыл. Его покровительница кинула несколько щедрых пригоршней в разостланный плащ.
— Я сама обеспечу всем твой караван. А это тебе, — она завязала плащ в узел и протянула Филиппу, — денег не жалей.
Они вернулись в опочивальню.
— Три, нет, пять широкодонных бирем глубокой посадки ты поведешь с зерном мимо берегов Киликии в Египет.
— Зерно в Египет? Житницу мира?
— Ты до сих пор не все понял, — досадливо поморщился Митридат. — Под зерном будут самовозгорающаяся смесь в бочках, мечи, кольчуги, самострелы… Если завидишь вдали косой латинский парус, пускайся наутек. Нельзя убежать — сжигай корабли. Теперь ты понял, куда я тебя направляю?
— Да, государь.
— Ты посетишь Египет, Сирию, Счастливую Аравию, Пергам, Вифинию, Тир, Утику, далекие Балеары… Под видом купца проникай в глубь этих стран, выспрашивай у людей, как они живут, о чем они мечтают, узнай, чего жаждут владыки Востока и цари пустынь.
Гипсикратия проводила Филиппа до наружной двери пата иных покоев.
— Завтра на вечерней заре будь у дома, где каменные львы Персиды терзают сирийского джейрана, — шепнула она еле слышно.
VI
— Неблагодарный варвар! — набросилась Аглая на своего возлюбленного. — Каждую ночь шатается, бесстыжий скиф! Где был?!
— На карауле…
— Лжешь! Я до полуночи сидела с твоими товарищами. Тебя не было у Тамор, Люция… Я обежала весь город, все рабы разосланы на поиски.
Аглая отвесила ему звонкую пощечину.
Филипп в бешенстве схватил ее руку.
— Я убью тебя!
— Убей!
Аглая рванулась, черные кудрявые волосы рассыпались и упали почти до колен.
«Какая все-таки она хорошенькая! — невольно подумал Филипп. — Если б не навязчивость!»
Он поймал Аглаю и, несмотря на сопротивление, поцеловал в губы.
Потом высыпал на постель пригоршню рубинов.
— Это мой дар. Я люблю тебя, Аглая.
— Не лги. Ты никогда не любил меня, — она грустно покачала головой. — Ты теперь в милости у царицы Гипсикратии…
— Я?
— Ты. Я знаю…
Аглая горько заплакала.
Филипп прижал к груди ее голову.
— Я всегда буду другом твоим, Афродита.
VII
Два льва Персиды из серого камня терзали сирийского джейрана. Над каменным порталом был прибит щит побежденной Мидии. Ни прихожая, убранная рогами оленей и кабаньими клыками, ни трапезная со старинной утварью и низкими жесткими ложами — ничто не говорило, что в этом доме живет молодая прекрасная женщина, любовница царя.
Гипсикратия вышла к ужину в женском одеянии — в простом белом пеплосе.
— Мой дорогой гость, ты здесь для того, чтобы я могла пояснить тебе великую мысль царя, — начала она сразу же после приветствия. — Всюду, где только ни ступит твоя нога, ты должен будить в сердцах ненависть к Риму и любовь к Элладе. Рим насилием, пожарами и кровью утверждает свою власть. Мы должны защитить свою свободу! — Гипсикратия пододвинула к нему наполненную вином чашу. — Ты благороден душой и поймешь нашу мысль: царь стремится воплотить в веках мечту Александра Македонского… Мы должны ему помочь в этом великом деле. Разве мы пожалеем для него наши маленькие, ничтожные жизни?
