— Да, Тирезий, они боятся нас, — проговорил он. — Но мы тоже не должны спать. Проверь дозоры…
Он махнул на прощанье рукой и пошел к реке. Ему хотелось побыть одному.
В лагере было тихо. Всходила луна. Он остановился на берегу. Чем привлекала его эта бурная горная речка? Почему каждую ночь он приходил сюда и вслушивался в говор ее струй целыми часами? Казалось, что он вот-вот найдет ответ на какой-то очень важный вопрос. Река ворочала по дну камни, искрилась в личном свете, вздымалась на перекатах. «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку», — вспоминались почему-то слова мудрого философа. Нун любил повторять их. Нун… Аридем вздохнул. Нет, что-то мешает ему додумать очень важную думу. Он отвернулся от реки и уже собирался идти в свой шатер, как вдруг снизу, от воды, его кто-то окликнул:
— Государь! Я узнал тебя!
Это был голос Филиппа.
— Ты что тут делаешь? — удивился Аридем.
— Собирался играть на кифаре, — насмешливо ответил Филипп. — А увидел тебя — притаился: боялся спугнуть твои мысли. — Он уже стоял рядом. Кифары в руках у него не было. — Какие новости, государь? Ты чем-то опечален?
Аридем поморщился: понтийский легат спрашивает о его печалях, а сам беспечно улыбается. Представляет ли он всю меру нависшей над ними опасности? Все бегут перед римлянами. Митридат лукав, у него свои цели… Гелиоты в одиночестве.
— Если не возьмем Котией… — Аридем неожиданно в упор глянул в глаза Филиппу, — у тебя и твоих скифов всегда найдется выход — сдаться в плен, я не упрекну вас, — проговорил он тихо. — Вы — законная воюющая сторона, вас римляне пощадят…
Филипп перестал улыбаться. Лицо его заострилось.
— Государь, ты оскорбил меня. Я клялся тебе в верности. Скифы мужественные воины. Они видят во мне своего царевича. Я думаю, как помочь тебе. Ты, может быть, засмеешься, но… — Он кинул взгляд на реку. — Если бы боги помогли нам повернуть поток на город…
Аридем вздрогнул. «Прорыть новое русло и обрушить водный таран на крепость? И такая мысль первой пришла в голову беспечного понтийца! Я — глупец!» Он обеими руками обхватил голову Филиппа и радостно засмеялся:
— Ты — великий воин, ты — мудрец! Я буду слушать твою игру на кифаре!
На другой, третий, четвертый и пятый день в стане осаждающих стояла тишина. На крепостных стенах римляне бахвалились, осыпали гелиотов насмешками. Никто не отвечал им. В шатрах резали плащи, кроили палатки, шили мешки.
Ночами, до восхода луны, гелиоты, как муравьи, двигались к реке. Одни осторожно опускали в бурные воды камни, мешки с землей, другие намечали и рыли новое русло, резали тростники и маскировали путь будущего потока. И вдруг однажды на заре римские часовые заметили: собравшись у горной реки, гелиоты совершают богослужение. С чего бы это? Никто ничего не понял.
V
Родилась новая луна. Река вздулась. Защитники Котиея решили, что с гор идет паводок. Но вздувшийся поток вдруг ринулся в сторону города.
Сметая травы и камыши, горная речушка (теперь уже река), ударяясь о крепостную стену, забилась, заклокотала у ее основания, и стена вскоре рухнула. Защитников города охватила паника. Вода заливала городские кварталы. Ополченцы, побросав оружие, кинулись спасать свои семьи. Растерянные римляне тоже отступили. Начались пожары. Не щадя чуждого им населения, легионеры подожгли нагорную часть города и заперлись в храме.
Котией был в руках гелиотов. Кое-где еще закипали схватки. Филипп, размахивая мечом, бежал по улице. Он еще никого не убил, но весь был охвачен воинственным пылом. Первыми ворвались в город его скифы. Эту честь Аридем уступил войску царя-союзника, и войско теперь неудержимым валом катилось к стенам храма, где засели римляне.
Филипп неожиданно остановился. Двое молодых киликийских пиратов — их отряд недавно влился в армию гелиотов — волочили за руки девочку-подростка. Она извивалась по земле, билась, кричала. Растрепанные волосы цеплялись за кусты. Увидя скифского военачальника, насильники на минуту растерялись и отпустили пленницу. Она вскочила и кинулась бежать, но добыча была слишком привлекательной, один из киликийцев схватил девочку за косы.
— Пусти ее! — дико, не своим голосом закричал Филипп.
Девочка уже не пыталась бежать. Вся сжавшись, она комочком упала на землю и, казалось, затаила дыхание: может быть, уйдут страшные люди?.. Филипп поднял ее на руки. Пленница снова забилась у него на груди.
— Она кусается, — проговорил патлатый киликиец и ухмыльнулся.
Филипп топнул на него ногой.
В шатре пленница, кажется, что-то поняла.
— Не убегай, я не причиню тебе зла, — сказал Филипп. — Если ты убежишь, тебя снова обидят.
Девочка молчала. Сквозь лохмотья смуглело худенькое полудетское тело. Ей было не больше четырнадцати-пятнадцати лет. Филипп сходил за водой, открыл ларец, выбрал хитон и, показывая на таз и одежду, коротко приказал:
— Обмойся и переоденься.
Через полчаса он заглянул. Пленница сидела не шелохнувшись. Он молча поставил перед ней чашку с накрошенным мясом, положил две лепешки.
Когда заглянул снова, девочка жадно ела. Увидя его, она доверчиво улыбнулась. Филипп сел на землю и начал разглядывать свою добычу. Она была не очень красива. Правильные черты портили худоба и нездоровый, землистый цвет кожи.
— Как тебя зовут?
— Гипсикратия.
— Уже ночь, Гипсикратия, — Филипп улыбнулся. — Спи! Я пойду к друзьям. — Он хотел выйти, но девочка с мольбой протянула в нему руки:
— Не покидай меня… Мне страшно!
Филипп успокоил ее:
— Хорошо, я лягу у входа.
Утром его разбудил часовой.
У шатра в рваном плаще стоял сгорбленный старик. Увидев Филиппа, он рухнул на колени.
— Господин, у тебя в плену моя дочь. Мое единственное дитя, Гипсикратия. Я скульптор. Статуи мои все разбиты, дом сгорел. Мне нечем дать тебе выкуп. Возьми меня в рабство. Ты сможешь дорого продать меня. Молю, не смотри, что я стар. Глаз мой еще остер, рука верна. Отпусти мое дитя! Отпусти… — Плечи старика сотрясались от рыданий.
Филипп поспешно нырнул в шатер и вывел оттуда пленницу.
— Мне не надо выкупа. Двадцать моих скифов проводят вас до безопасного места, — проговорил он и, избегая благодарности, быстро пошел в сторону.
VI
Узнав о взятии Котиея, Анастазия отвесила пощечину Дейотару Галатскому.
— Трус! И я ношу под сердцем… от тебя! Я отправляюсь навстречу Мурене. Римляне — мужи, а ты и все твое войско — переодетые танцовщицы!
Она выполнила свою угрозу.
Мурена принял Анастазию милостиво. Ему понравились мужской ум и решимость вдовы Антиоха-младшего.
Уверена ли Анастазия, что в Сирии можно поднять восстание против гелиотов? Уверена ли она, что цари Востока не будут поддерживать самозванца Аридема, объявившего себя внуком Аристоника?
— Уверена! Даже старый Понтиец не очень заинтересован в этом беглом рабе. Их дружба до поры до времени. Поддерживать Аридема значит для Митридата навсегда потерять надежду вернуться в Грецию. Зачем эллинам Понтиец, когда от Рима их может защитить сосед — Пергамец?
Мурена ухмыльнулся. Азиатка не так глупа. Надо помочь ей вернуть трон.
Анастазия ушла от римского полководца с внутренним ликованием.
Вечером она позвала к себе Бупала.
— Плут! — встретила она на пороге своего клеврета. — Ты продавал мел, выдавая его за муку. За это Мурена хочет тебя повесить.
Тот побледнел, выпучив глаза. Насладясь страхом купца, Анастазия медленно уронила:
— Ты можешь избежать кары доблестью. С золотом и тайными письмами я посылаю тебя в Антиохию.
Этот план Анастазия давно вынашивала. Бупал поведет караваны, груженные оружием. Сверху оно будет засыпано египетским зерном. Сирия голодает. Народ благословит Анастазию.
— Муку продавать по полцены. И не добавлять мела! За обман казню! Свободнорожденной бедноте дневное пропитание бесплатно. Это мои будущие воины. На моей службе никто не прогадает, — закончила она, улыбаясь Бупалу.
