С этими словами он вновь положил руку Кангасска на перевязь и, поднявшись со стула, с наслаждением распрямил спину, в которой после долгого неподвижного сидения что-то тихонько хрустнуло.
— Отдыхай пока, — велел Орион непреклонным тоном врача и добавил, уже дружески: — Скоро должен быть настоящий завтрак. А там, поверь, тебе будет не до отдыха…
Слишком многое вместилось в этот день, Орион был прав. И весь день Кангасска не покидало какое-то тягостное чувство. Каждый взгляд, обращенный в его сторону, только добавлял в это чувство горечи…
…Завтрак прошел в обеденном зале, где собрались ученики Астэр и Ориона. Многие были совсем юны, Кан их не помнил, а кого-то и вовсе видел впервые, но старых знакомых было куда больше. Особенно поразил Кангасска состав нового Алого Совета.
Глава совета — подумать только! — Надин Мианна. Та белокурая малышка с чудесными синими глазами, хрупкая и волевая, словно Северный первоцвет, за тринадцать лет превратилась в ослепительной красоты девушку. Она говорила спокойно, разумно, ровно, но Кан чувствовал внутренний трепет ее души; он ничего не мог поделать с этим: два харуспекса и чаша амбассы, наполнившаяся вновь, обострили все его чувства до предела… Надин любила его когда-то, а первая любовь никогда не забывается…
Вторым в Совете был тот самый героический паренек — Мейли Виренс, — что выпрыгнул из окна при штурме Цитадели, чтобы предупредить Алую Стражу. Взрослый Мейли остался тонким и нескладным, как подросток — ненависть к оружию и тяжелым тренировкам, видимо, сказалась; даже в такой торжественном случае меча он с собой не взял. Истинный пацифист.
Что же до третьего советника, то им оказался Айнан Смальт! Тяжелые же, должно быть, времена настали для Омниса, если Верховная Фрументария допустила в Совет Алого Стражника. Но что-то подсказывало, что Айнан и в мирное время выступает в роли советника не хуже, чем любой фрументар.
Кангасск отвесил вежливый полупоклон повзрослевшему другу, на что Айнан громогласно рассмеялся и радостно сгреб Кана в охапку, крепко обняв его и дружески нахлопав по спине. Да, это все еще тот самый Айнан: людей искренних время совсем не меняет. Но даже в его взгляде было нечто, что заставило сердце болезненно сжаться…
…Потом был город. Юга разительно изменилась, если смотреть вблизи. Многое просто исчезло, многое — обветшало. Строительные леса высились всюду, порой заслоняя небо и расчерчивая его в клеточку. Еще немного — и город приобретет совершенно иной облик и все, что Кан помнил, будет так или иначе исправлено, замазано или снесено…
Процессия, которую возглавлял последний Ученик миродержцев с ликующим Игнисом на плече, получилась немаленькая (дети звезд, Милия, Джовиб, Странники и советники), так что прошлись только по центральной улице и по набережной, но впечатлений хватило с избытком.
Изменился не только город, но и сами люди — обладатели моряцких камзолов и городских оливково-зеленых рубашек: за исключением детей, почти все были отмечены панацеей Гердона. Порой по жутким шрамам и болезненной, скованной походке становилось ясно, что раны, которые человеку лечили аноком меллеосом, были наверняка смертельны.
«…Анок меллеос — штука страшная, — сказал на все это Орион, сын звезд. — Его последствия даже магией править тяжело…»
Кангасск отрешенно кивнул, подумав, что и война для больного мира оказалась такой же «панацеей». Провал, который Максимилиан назвал нарывом на теле Омниса, был вскрыт, вычищен, залечен… но последствия… Не только внешние: сама духовная атмосфера в Юге стала тяжелой, и лишь маленькие дети, знающие о войне только по рассказам взрослых, сияли в этих чувственных сумерках, как светлячки…
После обеда Кангасска оставили одного. Советники откланялись и вернулись к своим делам, Странники решили еще посмотреть город, Милия отправилась на занятия вместе с другими юными учениками Астэр.
Что же до двух Орионов, то те решили устроить себе хорошую тренировку с оружием. Кангасск сначала отказался идти с ними, подумав, какой там от него толк, от однорукого (правая рука все еще не двигалась и безжизненно висела на перевязи, представляя собой жалкое зрелище), но, оставшись наедине со своими мыслями и чувствами, чуть не взвыл от отчаянья и бросился в тренировочный зал со всех ног.
— Я передумал! Возьмите потренироваться! — заявил Кан с порога.
Оба Ориона удивленно переглянулись и, вновь обратив взоры к седому Ученику с душой мальчишки, расхохотались.
— Что я сказал-то? — смутился Кангасск.
— Ничего, — махнул рукой Джовиб. — Просто не ожидали от тебя такой прыти.
— Я, помнится, обещал научить тебя с саблей обращаться, — сказал Орион, сын звезд. — Катану тебе еще долго использовать не придется…
Передняя стена тренировочного зала была увешана самым разнообразным оружием. Не долго думая, сын звезд снял с нее приглянувшуюся ему саблю и с беспечным «Лови!..» бросил Кангасску.
— Ох… — перевел дух Кан, сумев ухватить летящую в него саблю за рукоять, и лишь присмотревшись, добавил весело: — Она не заточена, а я-то испугался…
— Конечно, не заточена, — невозмутимо заявил Орион, сын звезд. — Мы в тренировочном зале, а не на поле боя. — с этими словами он снял со стены еще одну саблю. — Эх, не жалую абордажных, — заметил он. — Хорошо, что нет тут этих тесаков… А теперь смотри и повторяй за мной…
Обращаться с саблей Кангасск немного умел, ибо хороший оружейник всегда имеет представление об оружии, которое делает и продает. Но это «немного» не шло ни в какое сравнение с тем, что показал ему сын звезд. Итак, учиться, учиться и еще раз учиться. И, быть может, через пару тысяч лет удастся сразиться с Орионом на равных… сейчас о паре тысяч лет думалось легко…
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15002 от п.м.
январь, 7, Юга
Она умерла. Умерла, Кангасск! И мы оба виноваты в этом, в равной степени — и ты, и я. Мучительная, бессмысленная смерть… Эдна, милая Эдна… она не заслужила такого…
Но если я любил ее, то ты… ты ее даже не знал!
Я держал на руках твою дочь. Я хотел бы обмануться и думать, что она моя, но я даже соврать себе не могу: у нее твои глаза, и детское личико хранит твои черты. И только имя, которое Эдна дала дочери перед смертью, говорит о том, что она помнила обо мне.
Милия…
Бедная Эдна считала, что Милиан — мое настоящее имя, а Максом я называюсь лишь чужакам. И она назвала твою дочь в мою честь.
И, если бы я не гнался за этим проклятым бессмертием, Эдна не отвернулась бы от меня… и это была бы моя дочь…
И, если бы я не лишил Омнис магии, Эдна радовалась бы рождению Милии вместе со мной. Она была бы жива… как была бы жива, не встреться ей ты…
Я боролся. Я пытался исправить что-то. Но всего исправить нельзя.
Моя любовь мертва. И Омнис похож на мечущегося в бреду больного — непонятно, выкарабкается ли… А я сижу в полутьме, при зашторенных окнах в своей пустой комнате и ничего не предпринимаю. Моя армия ждет приказа; родители ждут ответа, а я опускаю руки. Я с места не могу сдвинуться. Я слышу единственный в мире звук — детский плач… крошка Милия плачет, словно тоже в чем-то виновата… Астэр и Надин уже час не могут ее успокоить.
Что бы ты сделал на моем месте, Ученик миродержцев?..
Я просто пойду и возьму дочку Эдны на руки и постараюсь смириться с тем, что произошло. Я должен.
Макс М.»
Стоящий на затененном смотровом балкончике детского тренировочного зала одинокий наблюдатель никому не был заметен. Короткая детская тренировка давно кончилась, потому часть юных учеников Астэр разошлась, а те, что остались, либо весело болтали, либо не менее весело валяли дурака, играючи рубясь на маленьких деревянных мечах и представляя себя великими воителями.
