Над Югой занималось утро, и золотые назарины на всех Холмах приветствовали его. Бирюзового цвета тримаран покидал тихую гавань, величественный и одинокий. Поодаль от берегов спокойное море, казалось, было усыпано белым крошевом, покачивающимся на волнах. Кангасск не сразу сообразил, что это чайки… Целые стаи их вспархивали перед тремя носами бирюзового тримарана и с протяжными криками кружились над ним.

Глядя в открытое окно на всю эту красоту, Кан здорово замерз, а потому, бросив последний взгляд на утренний город и море, он задвинул шторы и сел на кровати, накрыв плечи одеялом.

На тонконогом прикроватном столике лежала книга с письмами Максимилиана; прочтя сегодня еще одно, Кан решил повременить со следующим: итак перед глазами до сих пор стоит мерзлый февраль 15003 года и мерещится дым павших городов на горизонте… Определенно, откровения Макса можно адекватно воспринимать только в малых дозах… при этом невольно задумываешься: как он сам-то жил со всем этим?..

Взгляд упал на горящий обсидиан, что покоился рядом с книгой. Алая сердцевина харуспекса отражалась в лакированной поверхности столика. Свет, неподвижных, мертвенный… «Как в Провале,» — подумалось вдруг.

Повинуясь странному чувству, Кангасск поднял Горящий со стола и надел цепочку на шею… Миг назад этот харуспекс был мертв и холоден, но, коснувшись живой груди, немедля начал мерцать в такт бьющемуся сердцу.

Кан беззвучно рассмеялся… Ничего особенного он не почувствовал. Прежний же его харуспекс тоже никак не отозвался на появление рядом с ним Горящего; кажется, эти двое собирались мирно сосуществовать вместе, тактично не замечая друг друга.

И что дальше?.. Кангасск чувствовал себя потерянным как никогда. Раньше, когда рядом были Влада и Серег, Ученику миродержцев не приходилось особо задумываться над чем-либо. Великие и мудрые решали за него почти все.

Теперь же придется искать свой путь в жизни самому. С чего начать?..

Орион, сын звезд проснулся раньше, чем обычно: ему снилось что-то тревожное.

Дабы развеять оставшуюся от ночного сна тревогу, он направился на кухню — с твердым намерением выпить горячего чаю и закусить чего-нибудь. То, что чай уже вовсю кипел, а по кухне разносился приятный запах холостяцкой яичницы с салом, его приятно удивило… как и, то, что Кангасск Дэлэмэр, который вовсю хозяйничал на пустой кухне, проснулся в такую рань: обычно провинциального кулдаганца утром и вестью о конце света не поднять.

Бедняга Кан… Орион все никак не мог привыкнуть видеть его мужчиной за тридцать, седовласым и отмеченным панацеей Гердона. Ну не шел Дэлэмэру новый облик, да и в душе он, наверняка, до сих пор остался парнем двадцати одного года, у которого все впереди… ну ничего… лет через десять все сравняется — что значат для бессмертного какие-то десять лет?..

— Доброе утро! — приветствовал друга Орион.

— Утро доброе! — отозвался Кангасск. Надо признать, с лопаточкой для жарки левой рукой он управлялся довольно ловко. — Присаживайся, будем завтракать. Я как знал, что ты придешь — зажарил двойную порцию.

«Знал…» Понимающе кивнув, сын звезд привычно перевел взгляд на харуспекс Кана — и увидел, что теперь на груди друга рядом с обычным холодным обсидианом висит Горящий. И мерцает, в такт биению сердца. «Ну, Макс, нашел кому оставить Око Войны!» — ругнулся про себя Орион, но, подумав, что маленькому миродержцу виднее, вслух ничего не сказал.

Завтрак прошел безмятежно; все-таки в раннем утре есть своя прелесть — даже яичница кажется вкуснее, а чай — ароматнее.

— Как твоя рука, Кан? — поинтересовался Орион к концу чаепития.

— Ноет, — пожаловался тот, бросив краткий взгляд на свою руку, которая по-прежнему безжизненно висела на перевязи, распухшая настолько, что едва помещалась в рукав рубашки.

— Это хорошо, что ноет, — оценил сын звезд. — Значит чувствительность частично осталась. Думаю, лучше начать восстанавливать все как можно скорее.

Кангасск тихо усмехнулся.

— Ты чего? — спросил Орион.

— Вспомнил, как ты вылечил моего Игниса, — отозвался Кан. — Ты и меня планируешь положить на операционный стол?

— Нет, — сын звезд отрицательно покачал головой. — В этом нет необходимости. Коль уж стабилизатор у нас теперь естественный, даже большая доза магии тебе не повредит. К тому же, магическое воздействие куда тоньше, чем скальпель и нити.

— Уговорил, — засмеялся Кангасск. — Да, впрочем, я и так был согласен.

— Тогда не будем терять время даром, — не долго думая Орион одним большим глотком допил чай и поднялся из-за стола. — Пошли в лабораторию.

Кнопочка на панели спрунг-машины в Цитадели Влады была точно такая же, как в Серой Башне: кристальный кубик с заключенным в него значком, напоминающим по форме след птичьей лапки. Вот только в самой лаборатории Влады Кангасск ни разу не был и сейчас созерцал все это великолепие впервые. Здесь не было бьющего в глаза белого электрического света, нависающих потолков, однотонных стен… А были высокие, возносящиеся под потолок арчатые окна; изящные кованые подставки под Лихты, где эти трепетные белые огоньки казались заключенными в золотые клетки; металлические столы с витыми ножками, окрашенные под серебро… множество древних книг стояло в прозрачных, высоченных шкафах — и казалось, они парят в пространстве сами по себе. О Небеса! Если бы хоть один из тех, кто писал столь любимые когда-то Кангасском фантастические книжки, побывал здесь и видел все это великолепие своими глазами! Эдакий приют алхимика, несмотря на то, что техники здесь было не меньше, чем у Серега: просто каждый громоздкий аппарат был в то же время и произведением искусства: кто-то не поленился украсить его литыми узорами из летящих драконов, рычащих львов и гибких стеблей диадем… Здесь все дышало очарованием древности и восхищением наукой, подлинной, животрепещущей, вовсе не такой, какой ее представляют себе люди вроде Нея Каргилла.

И если святая святых — лаборатория Серега была отражением того, что он знал и видел в своем мире, то лаборатория Влады являла собой воплощенную мечту. Кангасск понятия не имел, откуда знает это. Почувствовал…

— Красиво? — довольно осведомился Орион, подбоченившись.

— Да, — отозвался Кан.

— Я здесь вырос, — весело усмехнулся сын звезд. — Кто еще может похвастаться таким волшебным детством, какое было у меня, даже и не знаю. Астэр первые десять лет жилось куда скучнее: все-таки, Серая Башня — не самое подходящее для ребенка место.

— Давно хотел спросить… — замялся Кангасск. — Насколько ты старше Астэр?

— На сорок лет, — беспечно пожал плечами сын звезд. — Какое это может иметь значение…

Действительно. Сорок — и многие тысячи… Никакого… И все же: когда-то Астэр была девчушкой десяти лет, и каким же взрослым ей тогда казался пятидесятилетний Орион…

— Присаживайся, — Орион пододвинул Кангасску стул и сам сел напротив. — Посмотрим, что можно сделать, чтобы вернуть твоей руке подвижность…

С истинно ученическим терпением Кан просидел так три часа, пока сын звезд колдовал над его рукой. Пожалев друга, боль он снял вообще, так что Кангасск не чувствовал ни как магия Ориона прокладывает крови новое русло, ни как ломаются и сращиваются вновь — уже правильно — кости, ни как тянутся связки…

Орион, сын звезд работал, как ювелир. Взгляд его был сосредоточенным и неподвижным; на лбу выступила испарина… Для него эти три часа, верно, и вовсе растянулись в вечность.

Наконец он поднял голову и сообщил:

— На сегодня все, Кан. Что-то я сломал и срастил, что-то поправил… всего за один раз не сделаешь. Сегодня пусть все заживает, завтра продолжим.