К примеру, Кан знал, что его приезд здорово переполошил руководство Академии. Гердон все гадал, чего хочет от него Ученик миродержцев, и все больше склонялся к тому, что тот всерьез взялся за установление своей власти на Ничейной Земле и теперь плетет некую хитрую интригу, в которой он, Гердон, тоже получил роль. Оставалось лишь горько усмехнуться всем этим рассуждениям…
Не только у стигов в девяти случаев из десяти коварство не отличается от глупости — у гадальщиков порой тоже.
Мост опустили бесшумно. Ни скрежета механизма, ни грохота окованных железом досок о землю… впечатляет, что и говорить!.. По мосту к Кангасску размеренным шагом направились двое. Амбасиаты.
— Приветствуем тебя, Ученик миродержцев, — с прохладной строгостью произнес старший амбасиат.
— И вам привет, — беспечно усмехнулся Кан. — Могу я видеть Гердона Лориана?
— Да, — кивнули оба, затем старший уточнил: — Он ждет тебя. Только одна просьба: оставь чаргу здесь.
— Хорошо… — Кангасск обернулся к Эанне. — Посиди здесь, Эа, — попросил он, — только не уходи никуда. Я скоро вернусь.
…Чарга в жилом помещении, или в саду, где растут ценные травы, как у Гердона, — сокрушитель тот еще: все-таки зверь большой и любопытный (вместе эти два качества дают порой ужасающий эффект). Так что запрет был ясен.
Кангасску и раньше доводилось оставлять Эанну ждать его на улице; она относилась с пониманием. Но теперь… Едва дослушав до конца просьбу хозяина, чарга порывисто подалась вперед, словно собираясь остановить его, уходящего. И в глазах у котенка была такая мольба, что Кан смутился и даже подумал, а не начхать ли на запрет Гердона и не применить ли ту самую эгоистичную власть, о которой лже-Немаан так жалел…
Кангасск и сам не знал, что его остановило. Возможно, он просто не привык так поступать.
Ученик вздохнул и, подойдя к чарге, ласково обнял ее за шею. «Ну что ты, Эа, — с виноватой усмешкой произнес он, — прям как в последний путь меня провожаешь. Не надо так. Вернусь через час-другой. А может, и раньше вернусь…»
Решение. Маленькое, простое, но судьбоносное. Кангасск знал сейчас одно: он выбрал один из двух путей на развилке, и это мелкое событие не такое уж мелкое в плане его собственной судьбы. И не уверен был Ученик миродержцев, что выбрал правильно.
…Переходя мост, он спиной чувствовал отчаянный взгляд Эанны и с трудом заставил себя не обернуться. Решил так решил. И будь что будет…
Академия Палюстрис — противоречие, выраженное в стекле и камне. Взгляни на многочисленные узкие лестницы, нависающие друг над другом; на изящные изогнутые мостики, что соединяют островерхие башни — красиво! замысловато и сказочно. Но есть и другая сторона: на каждой такой лестнице один человек может сдерживать целую армию; на каждом таком мостике развернет сегмент щита боевая семерка… Стоит тревоге прозвучать над Академией, как все, что просто радовало глаз миг назад, покажет свою обратную сторону…
Взгляни на пышные сады, раскинувшиеся под стеклянными колпаками, сберегающими влагу для болотных растений. Красиво? О да, это похоже на окно в иной мир; только тот, кто жил на болоте или вблизи него, не будет восхищен. Почему? Потому что знает, какая смерть ждет того, кто заденет ненароком цветущий алый бахдэр или вздумает пройти мимо взрослой формы Puer unoculus… Даже выросшие вдали от Зеленой Дельты, даже запертые под стекло, эти растения заставляют бояться себя, бояться и уважать…
И, наконец, взгляни на хозяина Академии, Гердона Лориана, именуемого также Палюсом. На вид ему лет тридцать, обычное его настроение — нахально-жизнерадостное, как у молодого пирата. Палюс обаятелен и красноречив. У него молодая жена, двое детей; сыну шесть лет, дочери — пять. Примерный семьянин, даром что заслужил в свое время запрещающие браслеты.
Но есть вещи, о которых мало кто знает ныне, (и семья Гердона в число этих знающих не входит) — что на самом же деле этому человеку восемьдесят два года; что за плечами его война, Орден Горящего Обсидиана и Черный Алтарь девятерых… Когда он снисходительно улыбается, подумай, не лучше ли тебе бежать со всех ног, нежели улыбаться и шутить в ответ…
«Перестань… хватит…» Когда Гердон вслед за женой представил Кангасску своих детей, тот не удержался — коснулся пальцами висков и тихонько застонал: мелочные озарения, не оставлявшие Кана уже добрых два часа, хлынули с новой силой.
…Как он назвал детей! Сыну дал имя Марин — в память о «погибшем» ученике… А дочери — имя Нани… тоже в память…
Лица, слова, чувства… все чужие и давние… их было так много, что Кангасску показалось, еще миг — и он захлебнется в них. Плохо было уже физически: появились тупая боль в висках и то и дело подступающая к горлу тошнота. Ученик понятия не имел, зачем харуспексу (одному или всем трем сразу) так издеваться над ним.
Не стоит думать, что Гердон не смекнул, в чем дело. Быстро свернув разговор, полный отвлеченных тем и нейтральных вопросов, какие задают, присматриваясь к собеседнику, он выпроводил жену и детей за дверь. Теперь в просторном кабинете, где гулял прохладный весенний ветерок, остались только он и его гость.
…Кабинет… Высокий потолок, узкие полосы света, льющегося из приоткрытых окон… Кангасск смутно припоминал путь сюда: замшелые лестницы и короткие коридоры со множеством дверей и арок. О Небеса!.. кажется, он прошел все это один, не спрашивая дороги…
…Найдя взглядом кресло, Кан тут же плюхнулся в него; сейчас было не до соблюдения приличий.
— Скверно выглядишь, Дэлэмэр, — скрестив на груди руки, хмуро заметил Гердон. — Впрочем… — он пожал плечами, — это неудивительно, учитывая, что ты носишь три обсидиана сразу: если не ладят они, мучаешься ты.
Кангасск уже думал возразить, причем возразить резко, но вовремя вспомнил, с кем говорит: этот обманчиво-молодой человек, стоящий перед ним, на самом деле всего на пару лет младше его отца, и, судя по всему, он, а не Сайнар, был в свое время истинным главой Ордена Горящего Обсидиана, приведя его к цели и разрушив до основания. Уж в чем, а в харуспексах Гердон разбирается лучше многих гадальщиков и спорить с ним неразумно.
— Я не за тем пришел, — сказал Кан, ясно давая понять, что происходящее с ним Гердона не касается.
— Я понял, — как ни в чем не бывало согласился тот, сопроводив свои слова нарочито безразличным зевком. — Только мой тебе совет: сними обсидианы. Оба. И Горящий, и Холодный. Полегчает.
Просто, как все гениальное…
Сняв с шеи шнурок, на котором висели оба обсидиана, и сунув их в карман плаща, Кангасск действительно почувствовал себя намного лучше. Впрочем, облегчение соседствовало с усталостью, точно у человека, которого долго трепали, а потом выбросили на берег морские волны.
Несколько приободрился и Гердон: все же разговаривать с гадальщиком, да еще вошедшим в раж, — развлечение не для слабонервных, если у тебя есть что скрывать. Теперь Холодный и Горящий молчат. Конечно, остается Нарра — Дымчатый, — но его Гердон прозвал «ленивым обсидианом» уже давно. К тому же, далеко он. Очень далеко отсюда…
— И вправду лучше. Спасибо, — сухо поблагодарил Кан, попутно сотворив простенькое заклинание для восстановления сил.
— Пожалста, — хмыкнул Гердон в ответ. — Ну так чем могу помочь?
— Я слышал, ты занимался проблемой стигов… — начал Кан.
— Да, я единственный живой специалист по стигам, — бесцеремонно перебил его Гердон. — Спрашивай уже.
— Я видел стига, использующего магию, — сказал Кангасск прямо. — И хочу знать, как такое возможно.
Палюс задумался надолго. В полном молчании побродив по комнате, он присел на подоконник и подставил солнцу безупречное, молодое лицо. О, он выглядел даже моложе Кангасска, и лишь глаза, темные, глубоко запавшие, выдавали в нем старика.
