— Не желаете ли отведать? Не стесняйтесь… окажите мне честь.

— Спасибо, приятного аппетита, — доброжелательно отвечает инженер.

Дон Винченцо подходит к нему. Шары, привязанные старой веревкой к его правому предплечью, раскачиваются над автомобилем, расцвечивая все вокруг приятными и наивными красками, которые располагают к доверительности.

— Ваша светлость, ну чем вам не пасха? Какое ясное небо! Господи Иисусе, три дня подряд лил дождь, а сегодня на рассвете, я чувствую, что-то произошло, постепенно начинаю ощущать на подушке какую-то весточку; я выглядываю на улицу и вижу картину семи чудес света. Дай бог вам здоровья, ваша светлость, не желаете ли что-нибудь купить? Шарик — дирижабль? Шарик — чепец акушерки? Шарик — череп шута? Вы только прикажите, и Винченцо Имбастаро тотчас же все исполнит.

— Винченци, не беспокойся, у меня, к сожалению, нет детей. Ты куришь?

— Какая жалость. Господи, да у вас «Кэмел»! Очень вам признателен. Как это говорится? Красив да умен — все в нем. Вы позволите? Я считаю, что своя семья, истинная родная семья нужна каждому человеку. Жена — это святое дело. Почему вы, ваша светлость, лишаете себя этого? Без жены счастливому нет полного счастья, а несчастный никогда не узнает, что он потерял. Я не прав, ваша светлость?

— Нет, нет. Ты меня насмешил, но ты прав. Молодец, Имбастаро. А кроме того, у меня есть жена…

— Я хотел было сказать… Такой человек, как вы… Примите мои наилучшие пожелания, ваша светлость… и… и…

Дон Винченцо, видно, что-то прикидывает в уме, пытаясь взвесить богатство и положение собеседника, и говорит:

— Извините мне мою назойливость. Вы, конечно, вхожи в круги, которые ведают военными пенсиями. Вероятно, одно ваше слово, замолвленное в Риме… Знаете ли… Святая Мария дель Кармине!

Эта внезапная перемена тона более чем оправдана. Какой-то мальчишка, ученик кузнеца, который держит на плече острую железяку, обернулся на проходившую мимо блондинку, угодил железякой прямо в веревку с шарами и перерезал ее.

Шары подпрыгнули и плавно поплыли в сторону Ривьеры-ди-Кьяйя. Имбастаро издал нечеловеческий вопль и бросился к Вилле Комунале: именно над ней пролетал его товар.

— Я тебе набью морду! — кричит инженер Z убегающему мальчишке.

Шары, которые еще не совсем оправились от ночного воздуха нижнего этажа дона Винченцо, медленно парят в небе, подгоняемые морским бризом и огибая ветви высоких дубов.

— Плюнь на них, Имбастаро, я тебе возмещу убытки, — кричит инженер.

Но дон Винченцо бежит, охваченный отчаянием, ничего не слышит, не понимает, и если у него не прорежутся крылья, то он умрет с молитвой и проклятьем на устах.

— Бедняга! — вздыхает Z.

Нелепо и противоестественно, что сегодня произошла беда именно с таким человеком, который воплощает в себе все признаки весны. Увы! Инженер покачивает головой и включает мотор. Черт возьми, ведь надо ехать на фабрику! Но у него из ума не идет выражение лица дона Винченцо, перекошенное от ужаса в тот миг, когда перерезали веревку с шарами. К дьяволу Кампи Флегреи! Z не хочет бросать несчастного Имбастаро в такую минуту, всего несколько тысяч лир, совсем пустяк, могут спасти дона Винченцо и это великолепное утро. Машина инженера возвращается на площадь Витториа и сворачивает в сторону Ривьеры-ди-Кьяйя. Там вдали возле подъезда он видит Имбастаро, который, дергаясь словно дервиш, показывает на балкон пятого этажа человеку в ливрее, вероятно, швейцару этого палаццо. Чудом зацепившись за спутанные ветви глицинии и за верхний карниз, шары прекратили свой побег. Дон Винченцо был уже в вестибюле, когда швейцар схватил его и выгнал на улицу. Дон Клементе Туарилья настоящий цербер, его не проведешь, в 1951 году он, представьте себе, был кадровым офицером.

— Я тебе сказал и повторяю, — ледяным тоном заявляет он, — туда нельзя. Четверть часа назад синьор граф приказал мне его не беспокоить. Понял? Никого не пускать — ни поставщиков, ни визитеров. Тебе ясно? Проваливай отсюда!

— Дон Клеме, уберите руки и отойдите с дороги! — кричит в ярости Имбастаро. — Я хочу забрать свое. Разве это беспокойство? Шары мои! Этим я зарабатываю себе на жизнь.

— Да? А я зарабатываю тем, что исполняю приказания синьора графа, хозяина этого палаццо. В последний раз говорю тебе, Винченци: убирайся подобру-поздорову!

— Нет. Я кормлю своих пятерых детей, пятерых отпрысков. Пропустите меня! Никто не собирается беспокоить вашего хозяина. Я только протяну руку на балкон и все. Дон Клеме, умоляю вас!

— Кончай это! Ты нарываешься на скандал?

Тут надо было вмешаться. Взволнованный инженер Z выскочил из машины.

— Прекратите! Что это за манеры? Продавец шаров прав. К чему весь этот пыл? Зачем зря тратить время? Люди мы или нет? Вы боитесь? Не беспокойтесь, всю ответственность я беру на себя. Я его провожу, понятно? И не путайтесь под ногами.

Имбастаро уже на втором этаже. Z следует за ним. Швейцар сдается, он надавал бы оплеух Винченцо, но гордый вид и уверенность инженера сбили его с толку. Он даже забыл предупредить графа по телефону.

Имбастаро с силой жмет кнопку звонка единственной квартиры на пятом этаже. Мертвая тишина. А какой запах глицинии, мимозы и лилий исходит от этой немой квартиры, в которой, вероятно, разместили целый сад. Тогда дон Винченцо начинает стучать кулаком в дверь.

— Откройте сейчас же, — ревет он.

Приглушенный мужской голос, в котором звучат гневные нотки, из-за двери отвечает:

— Не мешайте. Обращайтесь к швейцару.

Инженер Z догоняет Имбастаро, когда тот уже кидается на дверь. Продавец шаров уже ничего не соображает, скрежещет зубами, брызжет слюной и рычит, что все люди бессердечны, что любой, кто бы он ни был, не заслуживает уважения в этом грязном мире. Инженер просит его успокоиться:

— Винченцино, ради бога утихомирься, я сам скажу графу, в чем дело.

В эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая красивая женщина. Она вскрикивает. Выходит сам граф в халате, он поддерживает женщину под руку. Путь свободен, дон Винченцо врывается в квартиру. Инженеру показалось, что он там шипит: «Ах вы канальи!», затем раздаются пистолетные выстрелы. Он наугад находит нужную комнату, подбегает к застекленной двери и распахивает ее. Мамочка моя! Как только он выскочил на балкон, порыв ветра подхватил шары и кинул их в пустоту. Понапрасну ты плачешь, Имбастаро, эти шары уже никуда не годятся.

Уже много лет я не встречал донну Джулию Бове с улицы Фонтанелле, женщину без возраста, заурядной внешности, известную в нашем квартале под странным прозвищем «Матушка скелетов».

Когда от туфовой стены отделяется темный силуэт и две тени, накладываясь одна на другую, обретают третье измерение, получается донна Джулия во плоти. Она вздыхает и очень медленно бредет по своим делам.

Улица Фонтанелле — отдаленный уголок Неаполя; дома вековой давности прилепились к мрачным склонам горы Каподимонте и замерли без всякой надежды вскарабкаться выше; время здесь остановилось, оно агонизирует и засыпает, чтобы уже больше не проснуться.

Когда по улицам Толедо и Кьяйя несутся сотни роскошных автомобилей, не хотите ли вы встретить рыжего ленивого ослика, запряженного в повозку? Пожалуйте в Фонтанелле, тут он есть. Когда все дома на улице Милле заполонили электрические стиральные машины, не желаете ли вы посмотреть на старинный чан из шершавой глины для стирки белья? А хотите увидеть дровяную печь, кузнеца, точильщика с допотопной педальной машиной, гадалку или знахаря, огород на подоконнике, козу и корову возле центральной площади, толпу полуголых ребятишек, столпившихся вокруг жалкого фокусника, слепого кота на коленях у невесты, курицу, дремлющую на спинке кровати, горбуна, на теле которого спрятаны два килограмма контрабандного табака, художника, малюющего сценки из жизни марионеток? Хотите получить поклон в ответ на косой взгляд, либо пинок — взамен улыбки? Хотите увидеть казарменную будку или здание тюрьмы, превращенные в домашние часовни святого Януария и святого Викентия? Хотите встретить проститутку у входа в бордель, монахиню «на дому», юродивого, птичьего лекаря, составителя посланий правительству, муниципалитету, епископату? На улице Фонтанелле все это есть.