Хотя Джагфар уверен, что умеет глубоко прятать свои потаенные мысли и стремления, достаточно проницательный Дидаров хорошо понимает его. Он отчетливо видит скрытый эгоизм своего дружка, его осмотрительность, а также ревнивые старания уберечь жену от посторонних влияний и от каких-либо неожиданных, непонятных для него поступков. Трудно определить, давно ли Дидаров начал с любопытством присматриваться к приятелю, но можно сказать определенно: в тот вечер, когда она гуляли компанией по берегу Волги, у него уже было довольно точное представление о характере Джагфара. И он тогда еще больше укрепился в своем мнении. Одно оказалось неожиданным для него: мнение Гаухар бывает в некоторых случаях далеко не безразлично для Джагфара.

Как и всегда, Дидарова встретили приветливо. Квартира наполнилась оживленными голосами хозяев и гостя. Гаухар тоже несколько приободрилась — это впервые за последние столь тяжёлые для нее дни. Она сейчас же принялась хлопотать на кухне. В маленьком белом передничке, она, на взгляд Дидарова, была очень хороша. Правда, Гаухар несколько похудела и побледнела, но это делало ее еще привлекательнее. Исрафил Дидаров не хотел показывать, что Гаухар нравится ему. Ведь тогда, на даче, он не проявил особого внимания к ней. И на этот раз он был любезен не больше того, чем требовало хорошее воспитание. Но с глазами своими он ничего не мог поделать. Глаза каждый раз загорались у него, как только молодая красивая хозяйка проходила мимо.

— Почему вы один, Исрафил-абы? — спросила Гаухар. — Почему не позвали с собой Фанузу?

— Ах, Гаухар-ханум, поди пойми вас, женщин! Мне показалось, что Фануза даже на свежий воздух не желает сегодня выйти. Хочет подомовничать. К тому же вы… у вас такое несчастье… В той же школе преподает моя свояченица, — может быть, вы ее знаете: Фаягуль Идрисджанова. Она называет себя Фаей, Фаечкой: так, мол, больше к лицу, раз преподаю иностранный язык. Так вот, Фаягуль и говорила моей жене об этом прискорбном случае.

Короткий этот разговор произошел уже за столом, когда хозяйка подала чай. Выслушав ответ гостя, Гаухар промолчала. Тень мелькнула на ее лице. Вскоре хозяйка опять вышла на кухню.

— Кажется, я нечаянно расстроил Гаухар-ханум? — забеспокоился Дидаров.

— Если бы женщина не была так изменчива, ее не называли бы женщиной, — с улыбкой ответил Джагфар любимой своей поговоркой. — Это пройдет. Он все еще не может успокоиться. Но, слава богу, начинает оживать понемногу.

Когда Гаухар вернулась к столу, Дидаров больше не напоминал ей о гибели ученика. Он говорил о всяких мелочах, порой забавных, стараясь развлечь хозяйку.

Гаухар не могла не заметить этого, подумала: «Он все же умеет быть тактичным». Она почувствовала было себя несколько спокойней. Но ненадолго. Кончилось тем, что она, боясь испортить настроение гостю, оставила мужчин одних, сославшись на головную боль.

Исрафил проводил ее сочувственным взглядом, вздохнул.

— Если хозяйка плохо себя чувствует, уют покидает дом. Не правда ли?

Джагфар ответил полушутливой любезностью;

— Уют возвращается вместе с приходом желанного гостя.

— Спасибо, — кивнул Дидаров.

И продолжал уже деловым тоном:

— Прости, Джагфар, мою забывчивость. Я ведь намеревался с первых же слов поздравить тебя с избранием в депутаты райсовета. Всем сердцем рад!.. Нет-нет, не скромничай. Это ведь очень большая честь и немалая ответственность — быть депутатом райсовета. Я всегда думаю: для того чтобы подняться на более высокую ступень, надо крепко стоять на низшей. Но, друг мой, прими совет: не переставай быть просто человеком, не задирай нос, — мол, я теперь видный общественный деятель. Удача… как бы тебе сказать… не вечно сопутствует нам: сегодня есть, а завтра нет. Но я уверен, Джагфар, — тебя не ослепит суетная слава. Ты человек интеллигентный, образованный. Только невежественные, темные люди, едва возвысятся немного, уже думают, что достигли вершины мира. А между тем наше общество подняло их не для зазнайства… Ты вот говоришь: быть депутатом райсовета — ничего особенного. Конечно, если рассуждать трезво, это всего лишь деятель районного масштаба. Но общество оказало тебе доверие, вот что важно! И если будешь действовать с умом… Скажем, тебя выбрали в какую-нибудь комиссию. Приходишь, заседаешь, когда надо, высказываешься, подписываешь какой-нибудь там акт или постановление. Предположим, об улучшении жилищных условий. Так ведь? Наш народ такой: потерпит, подождет, была бы подана надежда… Это не мои слова. Так говаривал один мой знакомый, бывший депутат… Так вот, глядишь, и удобный случай выдастся тебе. Ведь жизнь не всегда поворачивается спиной к человеку… Впрочем, хватит. Слишком разболтался я. Еще раз поздравляю, дорогой Джагфар. И желаю удачи. — Он взглянул на часы. — Ну, мне пора домой, Гаухар-ханум, кажемся, прилегла, Ладно, не будем тревожить ее. Передай привет и пожелания здоровья… Да, чуть не забыл напомнить. Ты, конечно, придешь к вам на завод с лекцией? Это на пятницу запланировано… С начальством своим договорился? Отпустят, не возражают? Ну и отлично! Аудитория будет избранная — только инженеры и техники, — то есть командиры производства. Разумеется, надо подготовиться… Впрочем, ты и сам превосходно знаешь это. До скорого свидания.

Проводив Дидарова, Джагфар заторопился к жене, Гаухар была в спальне, сидела, задумавшись.

— Тебе что, нездоровится? — забеспокоился Джагфар. — Ты совсем бледная, Гаухар.

Будто не слыша мужа, она спросила настороженно.

— Зачем Приходил Исрафил-абы?

— Просто так, навестить. Я думал, ты сама это поняла.

Гаухар покачала головой.

— Навряд ли он сделает что-либо просто… Он и на работу к тебе захаживает?

— Очень редко. Сама знаешь, у нас нет особенно близкой дружбы. Исрафил пригласил меня читать у них на заводе лекции по политэкономии. Один раз в месяц, для инженерно-технического состава. Он только что напомнил мне об этом.

Гаухар молчала несколько минут, потом уже без всякой неприязни к мужу, скорее озабоченно проговорила:

— Исрафил-абы почему-то все больше беспокоит меня, даже тревожит. В тот раз, на Волге, я впервые как-то особенно остро почувствовала это.

— Мне кажется, это у тебя от нервов, — осторожно сказал Джагфар.

Еще помолчав, Гаухар спросила:

— А что за человек этот… в очках с золотой оправой? Я даже имени его не запомнила.

— Я его не видел с тех пор, — неохотно ответил Джагфар. — Это приятель Исрафила. Он немного помог, когда мы покупали машину. Там, знаешь, такая очередь была.

— Ты ведь говорил, что дождался своей очереди.

— Дождался бы, конечно. Почти дождался… А зачем тебе понадобился этот очкарик? Чтобы говорить об искусстве? — В голосе Джагфара послышались неприязненные нотки.

Гаухар, пожав плечами, промолчала. — Пожалуй, хватит. Не будем думать о всякой ерунде. — Джагфар взглянул на ручные часы. — Чего нам ломать голову из-за Дидарова или из-за этого… в очках? Надо поберечь себя для более серьезных забот. Ложись-ка, отдохни, Я сам уберу со стола.

Но Гаухар медленно поднялась с дивана, молча принялась наводить порядок. Муж помогал ей. Когда посуда, была убрана, стулья расставлены вокруг стола, Джагфар открыл портфель, достал книги с бумажными закладками внутри.

— Ты, право, отдохни, Гаухар, а я посижу немного, — надо подготовиться к лекции.

Все так же молча она направилась в спальню. Но когда Джагфар, уже в первом часу ночи, тоже пришел в спальню, жена все еще не спала.

— Почему не спишь? — с тревогой спросил Джагфар. — Зачем изводишь себя?

— Мне кажется, у Исрафил-абы есть какое-то дело к тебе, — глухо проговорила Гаухар. И добавила после молчания: — К тебе как к депутату.

Джагфар рассмеялся. Это был неумеренно громкий смех для столь позднего часа.

— У кого есть дело, Гаухар, тот не станет целый вечер болтать о пустяках… Давай-ка отдохнем, уже час ночи. Не проспать бы, завтра столько всяких дел.