Катя чувствует, как у нее перехватило дыхание. Радистка продолжает читать и называет ее имя. Кате кажется, что она ослышалась, но все смотрят на нее, и она не может скрыть волнения. А радистка называет уже Дашу Нечаеву. Где Даша? Вот она стоит, наклонив пылающее лицо. Радистка продолжает читать список награжденных самой высокой наградой страны.
— Разрешите лететь? — спросила Катя. Ей хочется поскорее остаться одной, в своей кабине. Она догадывается, что такое же чувство и у Даши. Но все обступают их и поздравляют с высокой наградой.
Через час Катя со своей летчицей снова в воздухе. Мысли ее неожиданно устремляются в Москву. Что-то делает сейчас мама? Слышала ли она по радио Указ? Если не слышала, так, наверное, слышал отец на заводе. А если и он не слышал, так, возможно, кто-нибудь ему сказал, что его дочери Екатерине Румянцевой присвоено звание Героя Советского Союза.
Черной лентой на сером фоне появляется река. Катя мгновенно выключает все посторонние мысли. Внизу Одер. Пришла пора — и они летят над фашистской Германией.
До того дня, пока не пришли газеты, Катя все не верила, что получила высокую награду. Она думала: «Ну Даша и другие — это понятно, но мне-то за что? Я работала совсем обыкновенно». Но вот в полк прибыла «Правда», и Катя увидела на первой полосе девять портретов Героев Советского Союза, и свой портрет — второй слева. Эту «Правду» видела мама! Видел отец! Видели девушки в университете!
Катя смотрит на портреты, и ей кажется, что это совсем незнакомые ей девушки. Но, во всяком случае, это очень счастливые девушки.
Командир предупредила их:
— Сегодня у нас в полку будет командующий воздушной армией. — Она сделала паузу, потом добавила: — И другие товарищи.
Все уже готовились к празднику, но, услыхав сообщение командира, забеспокоились, что костюмы не так уж тщательно выглажены, прически не очень аккуратны. Чулки надеты не самые лучшие.
Началась суматоха. В баню — очередь, за утюгом — очередь. Все волновались, торопились. Почему-то стали говорить тихо, будто боялись, что кто-то услышит секреты красоты.
— Щетку!
— Зеркало!
— У кого есть запасные шнурки?! — закричала Марина, вбежав в комнату. Она стояла на одной ноге, другую, в чулке, поджала, в руке туфля. На ней новая форма, на груди тщательно начищенные ордена. Волосы аккуратно уложены волнами: хотя и не полагалось завивать их, но они сами вились.
Зал торжественно убран для собрания: стол президиума накрыт красной бархатной скатертью, из помещичьих оранжерей собраны самые лучшие цветы. Торжественно и красиво. Сама Маршанцева дивилась на своих девушек — какие же они красавицы! Спокойные, гордые, уверенные в себе. Но в этой гордости нечто большее, нежели просто сознание своей женственности; нет, это гордость за свою трудную работу, это ощущение своей необходимости в самом трудном деле — войне. Это уже не щебечущая стая девушек, а передовой отряд патриоток, прославившихся своим бесстрашием, своими боевыми подвигами, знающих себе цену. Они были не где-нибудь во вспомогательных частях, они выросли и повзрослели на передовой, нанося непрерывный урон врагу.
И генерал-майор Высоков тоже как будто не ожидал такой парадности. Он уже вроде и привык к этой воинской части, привык видеть постоянно сосредоточенные, суровые лица, привык к тому, что девушки всегда заняты делом, всегда возле своих машин. Аэродром порой напоминал ему какой-то муравейник, на котором все трудятся, никто не остановится ни на минутку — труд, труд, труд, тяжелый, напряженный. А сейчас у этих девушек и лица другие! Глаза их сияют от сдержанной улыбки, все они расцвели, как будто их сбрызнули живой водой, и до того красивы, что каждую хочется увековечить в бронзе или мраморе. Да ведь это так и есть, они заслужили памятники, потому что не только прошли трудную дорогу войны, но и показали лучшие качества советских людей, воспитанных партией: решимость, отвагу, мужество, стойкость, железную волю, готовность к самопожертвованию, бесстрашие, патриотизм. Да, каждая из них стала словно бы примером того, какими могут быть люди нового, коммунистического мира.
Генерал-майор смотрел и, сам того не замечая, тоже улыбался, совсем не похожий на себя всегдашнего, сурового, немного замкнутого, как будто и сам стал чуть-чуть иным в этой атмосфере товарищеской чистоты и сердечности. И девушки тоже не узнавали своего строгого, требовательного начальника.
Маршанцева стала читать список награжденных. Девушки сдержанно поднимались, шли в президиум и получали из рук командующего орден Ленина и Золотую Звезду Героя.
Получив награды, Катя пожала руку командующему и взглянула ему в лицо долгим, запоминающим взглядом. Его большие серые глаза с улыбкой смотрят на нее. Она чувствует его крепкое рукопожатие, рукопожатие мужественного и добросердечного человека. Катя смотрит на него, старается запомнить его на всю жизнь. Она стояла бы неизвестно сколько, но подошла Даша и отодвинула ее. Потом ордена получали Марина, Наташа, все брали коробочку, четко поворачивались, шли на свое место.
Когда все прошли в столовую и сели за пышно убранный стол, командующий встал и произнес тост:
— За славных дочерей русского народа! За Героев Советского Союза!
Все поднимают бокалы. Хотя майор Речкина дала на этот счет всем строгую инструкцию — только пригубить вино, — Катя, не спускавшая глаз с командующего, тянула-тянула из своего бокала и пустой поставила на стол. В этот момент Наташа толкнула ее, но Катя смогла только шевельнуть бровью: раз поздно, так уж поздно, вино выпито, раскаяние потом! Как раз в этот миг она уловила строгий взгляд майора Речкиной и, виновато опустив глаза, стала торопливо закусывать фруктовым компотом, приняв его за салат.
Раздались звуки «Офицерского вальса». Командующий подошел к Маршанцевой, пригласил ее танцевать. Вслед за ними закружились и другие пары, сначала робко — сдерживало присутствие высокого начальства, — потом разошлись по-настоящему, от всей души.
В перерыве все окружили Маршанцеву, и она начала читать поздравительные телеграммы.
— От ЦК комсомола, — читала она. — «Поздравляем участниц Отечественной войны, воспитанниц ленинского комсомола с высокой наградой».
Куча телеграмм лежала на столе.
— От летной школы города Энгельса!
Все вспомнили суровую осень 1941 года, когда они прибыли в Энгельс учиться.
— От Батайской летной школы!
Из этой школы вышла сама Маршанцева и большинство летчиц полка.
— От Четвертой воздушной армии. От гончаровского полка, — читала Маршанцева, и девушки радостными аплодисментами встречали каждую поздравительную телеграмму.
— От Московского университета, — продолжала Маршанцева, взглянула на Катю и прочла: — «Гордимся своими студентками, отважно защищающими нашу науку и культуру».
Маршанцева передала телеграмму Кате, и та чуть не расцеловала дорогое приветствие от подруг.
Маршанцева читала все новые и новые телеграммы:
— От «Комсомольской правды»!
Маршанцева сделала паузу и, когда все утихли, отчетливо и медленно сказала:
— А вот телеграмма от мамы Марины Расковой и от ее дочки Тани.
— Тише, — прошелестело по залу.
— «Поздравляем славных девушек-комсомолок, которые откликнулись на призыв Расковой и пошли защищать Родину. Поздравляем вас от всего сердца с высокой наградой.
А. М. Малинина и Таня Раскова».
Маршанцева умолкла, и наступила тишина. Раскова! Все вспомнили о ней, и всем казалось, что она была повсюду вместе с ними. Она вела их в бой. Учила их, заботилась о них. Раскова! Взгляды всех были устремлены на командира. Она заменила им Раскову.
Кате и раньше казалось, что Маршанцева похожа на Раскову, а теперь она увидела в ней черты Расковой, которые бережно хранились в ее памяти. Катя смотрела на дорогое лицо и вдруг почувствовала, что еще не поблагодарила ту, которая сделала из них героев.
И она, забыв все рамки субординации, подбежала к Маршанцевой, обняла ее и поцеловала.
