На носу у него очки недавней покупки. Раньше нужда в них сказывалась только при чтении священного писания, а теперь в руке Егора Анныч увидел «Кооперативное слово», орган губсоюза.

— Иди выпей чашечку, — приглашал Канашев, — самовар не успел остыть, а гости у нас — редкость.

«Когда же это они дела обернуть успели? — думал Анныч, слушая Егора. — И как это надо понимать — замыслил ли он тут другую увертку или это он вправду? И газета в руках... Нет, не бывает таких перерождений! А может, и бывает?»

— Сколько же членов обнимает ваша артель? — спросил он. — Как это все точно чудом?

Канашев вздохнул:

— В чужих землях кооперирован каждый богатый человек, один редко чем владеет. Вот он настоящий кооперативный лозунг — в единении сила! Раньше у нас тоже проба была, друг с дружкой соединялись. К примеру, акционерное общество «Самолет». Пароходство братьев Кашиных тоже на соединении людей держалось... Только при новой власти поняли мы, какое это в самом деле подспорье нашему промыслу. Век живи, век учись.

— Зарегистрирована где-либо артель? — перебил Анныч.

— Мое дело теперь рядовое, а делами правления ведает теперь вон он, председатель, — Канашев указал на Яшку. — Устав сочинил и зарегистрировал по всем там положенным ранжирам. Смена смене идет... А про меня одно сказать: молод был — конем слыл, стар стал — одром[133] стал. И никак того не понимал, что истинное успокоение найду при артельном житье. Теперь все добро сдал артельной братии на попечение — живи зажиточно, а промотаешь добро, тебе же хуже.

Подошел Яшка, разгоряченный работой. Стирая пот со лба подолом рубахи, сказал:

— Вызываю, Анныч, твою артель на соревнование. И при случае на буксир возьму. Свой своему поневоле брат.

Они сели на бревна подле окна, из которого глядело бородатое лицо Канашева. Для Анныча понятна была ехидная приветливость победителя, и он уж был занят решением: сейчас ли прямо суждено ему идти в волость или можно погодить немного. Дороги были неустановившиеся, санный путь кончился, а на телегах по причине грязи тоже не проедешь... Но дело требовало расторопности.

— Непогоды такой никогда не было, — сказал Анныч, бросая окурок под ноги.

— Деды не припомнят, — поддакнул Канашев.

Емельян взял за черен лопату и молча указал к тому месту, где работали. Яшка и Филя поднялись вслед за ним.

— Я хотел спросить, — заторопился Анныч, — который тут у вас начальник теперь?

— Все одинаковые, начальники, народная власть, — ответил Емельян.

— Артельщики наши молоть мешочка четыре привезут вам. Велика ли тут очередь?

— Вам без очереди, — сказал Яшка, — родная кровь и вообще. Привозите. Обделаю. На три камня пушу.

Он плюнул в пригоршни и пошел вслед за Емельяном, Анныч же тронулся к дому.

Через трое суток свой человек, отправленный на мельницу с зерном, доложил: присмотр за всем ходом дела по-прежнему лежит на Канашеве, и слух, что якобы Яшка там глава, — сплошная афера.

Тут Анныч не стерпел и ринулся в волость. Отсек[134] волкома рассказал: дело Канашева после передачи его кооперативному объединению не вызывает подозрений; артель соблюла все правила для оформления, а теперь подобные артели плодятся повсеместно год от году, и дискредитировать артели в самом их зародыше разными подозрениями или тем более неисчислимыми ревизиями не годится.

Кончилось тем, что отсек послал Анныча к Петру Петровичу, который ведал всеми такими делами в волости.

Анныч на этот раз воздержался от употребления даже таких слов, как «бюрократист» «аппаратчик» и «портфельщик», которыми он обычно оделял несогласных с ним работников. Он махнул рукою, сердито хлопнул дверьми и пошел отыскивать Обертышева.

Обертышев был в отъезде и вернулся только вечером. Невесело и расторопно Анныч задал ему вопрос: отчего колхозные намерения немытовцев не находят в ВИКе поддержки? Ведь было определенное решение в уезде?

— Раньше всех твоих отписок Канашев нарушил свое частновладельческое хозяйство и отдал его в кооперативное пользование, — ответил Петр Петрович. — Чудак человек, само правительство за это ратует. Торговая и производственная кооперация — опора новой экономической политики.

— Шантаж! — вскричал Анныч. — Хитрее этого мужика только один черт! Это очевидный шантаж, выдумка его, он мошною кого хочешь задавит. Пойми, он в город за советом по этой части ездил, я знаю!

Задор Анныча был столь неожидан, что Петр Петрович даже перепугался.

— Шантаж, не иначе как шантаж, — согласился он вдруг. — Я сам это дело на заметку взял и уверен, что этот старый пес укрыть свою аренду хочет. Иначе какой же ему смысл, подумай ты, артели в кредит добренькое свое отдавать? Ведь он добренькое-то вам мог под векселя запродать! Но вот история какая — ведь никакими данными ты это не докажешь. Бумаги, у него все в порядке, а на каторгу или к присяге людей не погонишь. Мужик он крепко оборотливый.

— Он крот, — согласился Анныч. — Но все равно, упускать это дело никак нельзя.

— Вестимо! Тебе вот разузнать это и поручим. Мне примерно некогда, да от Немытой досюда изрядно далеконько. А ты молодежь в ход пусти и документиками обзаведись. Главное, документиками о фиктивности его дел! Сам подумай, во времена революционной законности вдруг стали бы мы явный поход чинить с бухты-барахты.

«Баламут, писаришко», — подумал Анныч и сказал:

— А кто классовую линию будет проводить, мы или дядя?

— Классовая линия нами проводится. Ты вот попробуй классовую линию провести, когда оказывается на поверку, что организаторы этой мукомольной артели не кто иные как бедняки, сироты, вдовы и прочие трудящиеся в союзе с крепкими мужиками.

Он вынул из стола список артели, зачитал его: в списке большинство членов были беднота. Петр Петрович ткнул пальцем в список:

— Ну, скажем, эта Устинья Квашенкина, кто она такая? Или Яков Полушкин? Голь перекатная. Верно. И вот возьми я да и разори их кооперацию.

Петр Петрович с шумом задвинул ящик стола и победно поглядел на Анныча:

— Мы всегда на страже Октября. Мы установочки знаем.

Голова шла кругом у Анныча. Все надо начинать сначала. Круг замкнулся.

Анныч отправился в кооперативную чайную — там висела волостная газета, и он увидел в ней статью:

НОВОЕ НАЧИНАНИЕ НАШИХ МУЖИКОВ

Новое начинание на социалистическом фронте у наших мужиков имеет задачу самую дружную. Настоящее дело наших десяти семей выявилось в первых начинаниях при мельнице бывшей Егора Канашева в селе Немытая Поляна. Та мельница им сдана в общее артельное пользование, и теперь это дело решено расширять, а самой мельнице дать название «Победа социализма». Расширение произойдет по той линии, как пристроить к мельнице лесопилку по случаю даровой воды и ближнего леса, который хорошую содержит осину и сосну для распилки досок и кровельного теса. От того большая местному населению произойдет польза и волости тоже. Пора расширять народную промышленность и давать ей поддержку. Кооперативное объединение «Победа социализма» — очень молодое. Просим к нему отнестись со вниманием и начинание поддержать для революции и нового быта.

Батрак

Анныч переписал статью и сел пить чай. На следующее утро пришагал Анныч домой, собрал комсомольцев и сказал им:

— Кулацкий актив своих селькоров выдвигает. Кулацкий актив обгоняет нас в каждом деле, хотя мы исполнители заветов Ленина. Это ли не позор нам?

Он показал статью и продолжал:

— Надо взять всю молодежь на буксир комсомолу. Треплетесь вы много, а дельной работы не ведете. Время у вас хоть отбавляй, лбы крепкие! Тебе, Санька, такой от меня наказ: набирай больше в комсомол и оправдай звание и доверие как отсек. Человек ты смышленый, грамотой не обижен, может быть, и девок втянешь. Есть книжки хорошие про деревенских баб — книжки про серость нашей убогой жизни, про мордобойство мужей, — эти книжки глаза девкам раскроют. Время на носу рабочее, примерным трудом следует врага покорять. Вот настоящий фронт. Приглядитесь к компании Канашева. Он втирает очки и мужикам и властям. И настоящую правду, ленинскую правду — земля крестьянам, фабрики рабочим, хлеб беднякам, мир хижинам, война дворцам — спрятал в карман, а тот карман зашит белыми нитками.