— Что тогда?

Сначала попробуйте слезоточивый газ, а если не поможет — используйте оружие. Но не думаю, что они будут сопротивляться. Никого не арестовывайте. Обыщите весь дом. Если найдете мадемуазель Прево, приведите ее сюда.

— Могу я попросить вас сделать все так, чтобы не причинять беспокойства гостям? — спросила Мари Огюстен.

— Боюсь, мадемуазель, что определенный элемент беспокойства неизбежен,— улыбнулся Бенколин.— Во всяком случае, Дюран, осмотрите всех гостей при выходе. Слуг задержите. Мадемуазель Прево, возможно, все еще в комнате номер восемнадцать. Вот и все. Идите и действуйте побыстрее.

Дюран отсалютовал и вышел с четырьмя полицейскими, остальных он отправил на улицу.

Наступила тишина. Я испытывал блаженство: теперь дело близилось к концу, я сидел в удобном кресле, горел камин, я немного выпил, рядом находился друг. Он уставился в пол и задумчиво постукивал тросточкой по ноге. Мари Огюстен, с обнаженными плечами, с какой-то цинично-жалобной усмешкой вязала. Потрескивали дрова в камине и дружелюбно тикали часы...

Потом я вспомнил о старом Огюстене. Его серая фланелевая рубашка висела на нем до пят. Он выглядел до абсурдности нелепым в этой обстановке.

— Прикрой плечи, Мари,— тихо проскрипел он.— Ты замерзнешь.

Казалось, она еле сдерживается от смеха. Но отец ее был очень серьезен.

— Что ты волнуешься, папа? Теперь же все всем известно.

Он поглядел на нас.

— Да, да, конечно, Мари. Теперь все в порядке. Я буду защищать тебя. Ты должна доверять своему старому отцу. .

— Хорошо, папа. Но тебе лучше лечь в постель.

— Ты всегда пытаешься уложить меня в постель, дорогая! А я не хочу! Я останусь, чтобы защищать тебя. Да, да!

Бенколин медленно снял шляпу, положил ее на стол и посмотрел на старого Огюстена. Что-то в его взгляде привлекло мое внимание.

— Мсье,— спросил он,— вы очень любите свою дочь, не так ли?

Он говорил лениво, но Мари Огюстен схватила отца за руку, призывая его молчать.

— Что вы имеете в виду? — резко спросила она.

— Ну, вы правы,— произнес старик.— Он прав, Мари. Отпусти мою руку. Я...

И что бы она ни сделала, вы будете ее защищать, так ведь?

— Да, конечно. Почему вы спрашиваете?

Бенколин опустил голову.

— Все это понятно,— сказал он.— Я не знаю, но иногда люди становятся сумасшедшими. Я чувствую...— Он потер лоб и хотел продолжить, но Мари перебила его.

— Я не знаю, что все это значит, мсье, но мне кажется, что ваше дело арестовать убийцу, а не сидеть здесь и болтать.

— Да,— согласился Бенколин.— Мое дело — арестовать убийцу.

Он произнес это почти печально, разглядывая свои ботинки.

— Мы знаем первую часть всей этой истории. Мы знаем, что Одетту Дюшен сюда заманили,.и знаем, кто это сделал. Мы знаем, что она упала из окна и Галан заколол ее... Но кто наш убийца? Мадемуазель, кто заколол Клодин Мартель и Галана?

— Я не знаю! Это ваше дело, а не мое. Я объяснила мсье Марлю, почему я считаю, что это сделала женщина.

— А мотив?

Девушка нетерпеливо передернула плечами.

— Разве это неясно? Вы не согласны, что это была месть?

— Да, это была месть,—подтвердил Бенколин.— Но очень любопытный вид мести. Я не знаю, сможет ли кто-нибудь понять это, я даже не знаю, сумею ли я понять все. Это странное преступление. Вы объяснили кражу ключа, сказав, что женщина, мстившая Клодин Мартель за убийство Одетты Дюшен, взяла его, чтобы проникнуть в клуб. Гм...

В дверь вдруг постучали. Стук произвел огромный эффект.

— Войдите! — крикнул детектив.— А... добрый вечер, капитан! Вы не знакомы, кажется?

Шамон, очень прямой и бледный, вошел в комнату. Он поклонился, с удивлением оглядел мою завязанную голову, затем повернулся к Бенколину.

— Я взял на себя смелость,— сказал, детектив,— пригласить сюда капитана Шамона после того, что узнал от тебя, Джефф. Я подумал, что это его заинтересует.

— Я... я, надеюсь, не помешаю? — спросил Шамон,— Вы очень взволнованно говорили по телефону. Что... Что случилось?

— Садитесь, мой друг. Мы обсуждаем кое-какие дела,— Бенколин продолжал смотреть в пол. Голос его звучал очень спокойно.— Нам, например, стало известно, что ваша невеста, мадемуазель Одетта Дюшен, умерла в результате подстрекательских действий Клодин Мартель, а также Этьена Галана. Пожалуйста, не волнуйтесь...

После долгой паузы Шамон пробормотал:

— Я... я не волнуюсь. Я не знаю... Вы объясните?

Oн откинулся в кресле, сжимая кулаки. Бенколин медленно и подробно рассказал ему все, о чем я узнал в эту ночь. 

— Теперь вы понимаете, мой друг,— продолжал он,— что Галан считал вас убийцей?

Он задал вопрос спокойно. Шамон замер в кресле. Он очень долго молчал, а потом воскликнул:

— Они подозревают меня? Меня? О, боже! Послушайте, вы думаете, что я способен сделать что-либо подобное? Заколоть девушку в спину и...

— Не волнуйтесь,— успокоил его Бенколин.— Я знаю, что вы не делали этого.

В камине затрещали дрова.

— Вам кажется, что вы знаете, кто виноват? — неожиданно крикнула Мари Огюстен.— А все самое важное вы просмотрели!

Бенколин поморщился.

— Ну, это не совсем... точно, мадемуазель. Нет, я бы этого не сказал.

В воздухе повисла какая-то неприятность. Я это ясно почувствовал.

— В вашей версии, мадемуазель, есть одна брешь,—> сказал Бенколин.— Гм... Даже две.

Девушка пожала плечами.

— Во-первых, мадемуазель, вы не можете назвать разумной причины, по которой убийца хотел пройти в клуб после убийства... Во-вторых, я просто знаю, что ваша версия неверна.

Он медленно встал. Мы замерли. Бенколин спокойно прошелся по комнате. Громко тикали часы.

— Вы говорили что-то насчет моей глупости, мадемуазель. Благодарю вас! Я действительно очень плохо начал работать. О, да! Только сегодня днем истина дошла до меня. Сам убийца дал мне ключи. Сам убийца дал мне возможность обо всем догадаться. Потому-то это самое странное в моей жизни преступление... Дурак! — Бенколин неожиданно расправил плечи. Шамон откинулся на спинку кресла. Мари Огюстен наклонилась вперед, продолжая сжимать руку отца.— Дурак! — повторил Бенколин.— Ты помнишь, Джефф, днем я говорил, что надо найти ювелира? Ну, так я это сделал. Выяснил, где он чинил часы.

— Какие часы?

Бенколин, казалось, удивился моему вопросу.

— Ну, ты же помнишь те крошечные осколки стекла, которые мы нашли в коридоре, не так ли? Они лежали возле стены...

Все молчали.

— Видите ли,— продолжал Бенколин,— почти невероятно, что убийца мог разбить стекло на своих часах, когда заколол Клодин Мартель... Да, это почти невероятно... Но это было неизбежно, потому что...

— Черт возьми! О чем вы говорите?

— Потому что,— задумчиво произнес Бенколин,— у полковника Мартеля всего одна рука. 

Бенколин продолжал обычным тоном. 

— Да, это он убил свою дочь. Я никогда не прощу себе, что был настолько глуп, что не сразу заметил это. Я знал, что она стояла спиной к стене. Я знал, что в таком узком месте убийца должен был удариться рукой об стену, когда наносил удар. Чего я не мог понять, это как он умудрился носить часы на той же руке, в которой держал нож.

Голос Бенколина доносился до меня откуда-то издалека. В голове у меня билась только, одна мысль, выраженная словами Бенколина: «Да, это он убил свою дочь». Я молча уставился в камин. Это утверждение было настолько нереальным, настолько невероятным, что вначале я даже не испытал никакого волнения. Все, о чем я мор вспомнить, — это мрачная библиотека с окнами, залитыми дождем. Я видел мужчину с лысой головой и пышными усами, его тяжелый взгляд.

Резкий возглас оборвал мои мысли. Я пришел в себя.

— Вы донимаете, о чем говорите? — воскликнул Шамон.

— Видите ли, — продолжал Бенколин,— любой человек носит часы на левой руке. Если, конечно, человек не левша. Если он левша, то носит часы на правой руке. Другими словами, часы находятся на руке, противоположной той, которой производят основные действия— пишут, держат ложку, вилку и... нож. Потому я и не мог понять, как человек мог носить часы на руке, в которой он держал нож. Но, конечно, когда у человека одна рука...