Коннорс рассмотрел окурки, лежащие в пепельнице. Половина их была испачкана губной помадой. Сквозь открытые занавески гардеробной Коннорс увидел много мужской одежды. Дональд Хайс не имел времени уложить свой чемодан, как и Тамара,
Эд сел на кровать и взял Библию, старую и потрепанную. Она сама раскрылась на главе четвертой со стихами восемь, девять и десять. Страница оказалась чуть испачканной: как видно, читающий часто водил пальцем по строчкам. Коннорс положил револьвер на кровать и стал читать.
«8. И задал Авель вопрос брату своему Каину, но Каин не стал отвечать, а бросился на него и убил его.
9. Сказали родители Каину: — Где брат твой, Авель? Тот ответил: — Разве я сторож брату моему?
10. И сказал Бог: — Что ты сделал? Кровь брата твоего взывает ко мне с земли!»
Коннорс положил Библию и взял револьвер. Потом, слишком взволнованный, чтобы сидеть, он стал расхаживать по маленькой комнате, время от времени бросая взгляд в прихожую, чтобы убедиться, что никто не поднимается по лестнице.
В ящике туалетного стола, стоящего в углу, он обнаружил связку писем. Они были перевязаны красной лентой, и это напоминало ему те черновики, что хранила Элеана. «Скажем, это на память. Я перевяжу их красной лентой».
Коннорс снова сел на кровать и развязал ленту. Первое письмо было от Дональда, которое тот написал вскоре после свадьбы. Почерк — твердый, мужской — походил на тот, которым было написано письмо, показанное ему Джоном Хайсом в банке.
Коннорс отложил его и принялся за другое. Оно было написано на следующий день после рождения Элеаны. В нем Дональд Хайс говорил о своей любви к жене и радости по случаю рождения дочери. И на первом, и на втором письмах остались следы слез.
Коннорс положил второе письмо и хотел уже взяться за третье, но тут ему показалось, что какая-то дверь внизу открылась и тут же закрылась. Схватив свой револьвер, он вышел на лестничную площадку и спустился по лестнице.
У него возникло ощущение, что струя свежего воздуха смягчила затхлую атмосферу гостиной. Но входная дверь все так же была заперта на ключ. В гостиной никого не оказалось. Весь в холодном поту, Коннорс обследовал столовую и кухню, но и здесь никого не обнаружил. Видимо, шум, который ему послышался, явился результатом его расшалившихся нервов. Совершенно измученный, словно после тяжкого труда, Коннорс снова поднялся по лестнице и вернулся в комнату.
Два следующих письма не заинтересовали его — в них он не нашел ничего, чего бы уже не знал. В одиннадцатом, предпоследнем письме Дон усиленно молил Селесту о прощении за то, что ударил ее. Это письмо Дон написал из отеля в Оклахома-Сити, но, поскольку на конверте не было ни почтового штампа, ни погашенной марки, Коннорс предположил, что Дональд Хайс подсунул его под дверь комнаты жены или подложил на столик в комнатушке цирка, где Селеста переодевалась. Как и другие письма, оно также было залито слезами.
Коннорс положил его на уже прочитанные письма и принялся за последнее. На бумаге стояла марка отеля в Балтиморе, а на конверте — почтовый штамп от 16 февраля 1931 года. Письмо начиналось в радостном тоне:
«Моя дорогая!
Похоже, дело в шляпе. Я сегодня завтракал с Мак Гивни в „Голливуд Браун Дерби" и мне показалось, что он вполне удовольствуется теми гарантиями, которые мы можем предложить и...»
Письмо продолжалось в деловом тоне — об интересах его и Джона относительно срока платежей. Потом Дональд Хайс переходил к общим впечатлениям. Он впервые оказался в Калифорнии, некоторые вещи его ошеломили, и он детально описывал их Селесте. Он рассказал об одном визите на киностудию, о рыбной ловле в Каталине, о вечере, который он провел на китайской вилле, и об Оливер-стрит. Он ездил в Голливуд-Бойл и нанял машину, чтобы отправиться в Таузанд повидать лучших друзей по цирку. Эта последняя встреча оставила у него наиболее сильное впечатление. Он с энтузиазмом говорил о маленьких городках и о кинозвездах, которые начинали покупать ранчо и земли в Черман-Уэк, Энсиноте и Тарциане. Но особенное восхищение Дональда вызвала калифорнийская флора:
«Необходимо, чтобы ты повидала этот край, Селеста. Он весь из гор и долин, теперь совершенно зеленых, так как здесь лето. Я проехал на машине вдоль прекрасных роз, вьющихся по деревьям, эвкалиптов и цветущих акаций. Здесь есть такие разновидности маков, которые, как мне сказали, могут расти где угодно, если климат хоть немного соответствует местному. В Таузанде я нашел нашего старого приятеля Джимми Келли. Ты помнишь Джимми? Мы встретились о ним в Милбахе, в Канзас-Сити, где он держал цирк, и он шутя сказал мне, что мы выбиваем у него землю из-под ног. Возвращаясь к тому, что я уже писал, хочу сообщить тебе, что его жена дала мне семена маков, целый пакет, чтобы попробовать посадить их в нашем саду. И Джимми сказал, что если это удастся, то он постарается доставить нам также саженцы эвкалиптов и акаций...»
Коннорс прочел это место, потом надел свою мокрую шляпу и остался так сидеть, держа письмо в руках. Значит, так! И все эти долгие годы доказательства были тут, на глазах у всех жителей Блу-Монда. И никто этого не понял!
Дождь усиливался. Коннорс собирался положить письмо к другим, когда внезапно, одним движением, вскочил на ноги. Теперь это уже точно не нервы. Шум исходил не с улицы, а из дома. Он ясно расслышал глухой удар, потом грохот, от падения тяжелой вазы, разлетевшейся на куски. Коннорс взял со стола лампу и направился к лестнице. Там, внизу, при бледном желтом свете лампы он увидел большой осколок какой-то вазы, которого раньше не видел.
Одной рукой сжимая револьвер, другой держа лампу, Коннорс стал осторожно спускаться по лестнице. Сильный удар сзади выбил из его рук лампу, и, прежде чем он успел обернуться, ему показалось, что его голова разлетается на куски от страшного удара чем-то железным, нанесенного твердой рукой. Револьвер последовал за лампой.
Шум, услышанный в первый раз, был не в его воображении. Это убийца Пабло, Санчеса и Макмиллана вошел через переднюю дверь. Увидев спускающегося по лестнице Эда, преступник спрятался за креслом или, может быть, за портьерами в гостиной. Потом, воспользовавшись тем, что он обследовал столовую и кухню, убийца поднялся по лестнице и ждал его .в комнате Элеаны,
Снопы красных искр вырвались из лампы, полетевшей вниз и упавшей у окна. Загорелись занавески. Ослепнув от льющейся крови, отупев от боли и неожиданной атаки, Коннорс повернулся на полу, полубессознательным движением схватил напавшего на него. Эду стало не по себе. Значит, он не ошибся!
Тело, до которого дотронулась его рука, было нежным и мягким. Дональд Хайс был мертв. Мертв уже двадцать лет. Что касается Джона Хайса, если только он продолжал держать в руке трубу, оглушившую Коннорса, то нужно было признаться, что у него оказалась грудь женщины...
То, что схватили пальцы Коннорса, было голой грудью, теплой и нежной грудью женщины. Грудью, которая должна выкармливать ребенка. Грудью, о которой мечтает мужчина. Грудью самой Евы...
Глава 16
Благодаря притоку воздуха в открытую дверь, пламя быстро охватывало все вокруг. Коннорс пришел в сознание и почувствовал, что задыхается. Он лежал на полу лицом вниз. Плотные клубы дыма поднимались над лестничной клеткой, в гостиной 'полыхало. Жара стояла невыносимая.
Эд лежал почти у самого края лестницы.
Он взглянул на прихожую и комнату Элеаны. Когда он упал, пламя-уже лизало лестницу. Через несколько минут огонь перекинулся наверх. И вдруг загорелся весь этаж. С трудом восстановив дыхание, Коннорс встал и попробовал открыть окно. Шпингалеты не поддавались. Он попробовал еще раз.
Новая порция свежего воздуха увеличила пламя. Гудение усилилось. Коннорс взобрался на подоконник, и в лицо ему хлынули потоки воды. Он подставил дождю голову и плечи и, повернувшись, упал вниз. Клумба с лилиями смягчила его падение, и, собрав все свои силы, Эд откатился подальше от горящего дома. Затем, на четвереньках, он постарался отползти еще дальше, вдыхая свежий воздух и наполняя им легкие. Потом он растянулся, прижавшись щекой к «земле, и смотрел на коттедж, объятый огнем.
