При одной из наших последних встреч с Шихановичем, когда мы разговорились с ним о моем желании эмигрировать, он прочел изумительное стихотворение Чичибабина. Название я забыл, но запомнил последние слова:

Однако пора перейти к рассказу о Сахарове.

Знакомство с Сахаровым было одним из важнейших событий моей жизни, большим счастьем для меня. Идеи и деятельность Сахарова и без прямого контакта с ним наверняка сильно повлияли бы на меня, но личное знакомство и общение дали более глубокую основу для их восприятия, понимания, придали особые краски.

У Фрейда есть понятие «сверх-я». Это то, что закладывается в наше подсознание от образа людей, которых мы любили или очень уважали, чаще всего от образа наших родителей или кого-то из них. «Сверх-я», по Фрейду, хочет видеть нас такими, какими хотели бы видеть любимые и уважаемые нами люди. Так вот, образ Сахарова стал для меня второй составляющей моего «сверх-я», наряду с образом моего отца. Я понял это, когда осознал, что предпринимая какие-либо социально значимые действия или при работе над какими-либо важными публикациями я непроизвольно сверяюсь в глубине сознания: как бы поступил или что бы в этом случае сказал Сахаров?

Мое знакомство с Сахаровым началось с того, что через общих знакомых он пригласил меня подписать составленные им обращения к юбилейной сессии Верховного Совета СССР об амнистии политических заключенных и об отмене смертной казни.

Тогда я впервые очутился на знаменитой сахаровской кухне в его квартире на Земляном Валу. В первый момент Сахаров показался мне человеком суховатым и замкнутым, но это впечатление скоро рассеялось. В дальнейшем, встречаясь с Сахаровым, я не раз поражался тому уважению, с каким он относился к своим собеседникам. Временами становилось даже неловко: возникало ощущение, что Сахаров смотрит на тебя, что называется, снизу вверх.

Удивляло полное отсутствие в нем видимых качеств вождя или борца. Сахаров не «вдохновлял», не поучал, не призывал, не стремился категорично обо всем судить. Он скорее являл собой тип антивождя.

Осенью 1972 года, как уже знает читатель, мною занялся «генерал Карпов», и я пришел к Сахарову посоветоваться, что мне делать.

Сахарова очень испугал мой рассказ о звонках Карпова, он с грустью смотрел на меня и высказал предположение, что дело серьезное. Не пытался меня приободрить, на что я в душе надеялся, и не решился мне ничего посоветовать. Посоветовал только поговорить с Юрием Шихановичем.

Потом Сахаров мягко поддержал совет, данный мне Шихановичем: «Да, наверное, Юра прав. У него большой опыт, он мужественный и умный человек».

Таким был Сахаров, что называется, в «политическом» быту.

И еще один эпизод. Осенью 1972 года, когда палестинские террористы захватили, а потом и убили в Мюнхене группу израильских спортсменов, мы решили организовать митинг около ливанского посольства и вручить на имя посла письмо протеста с требованием убрать с территории Ливана базы палестинских террористов. Я сообщил о митинге Сахарову, и он пообещал прийти.

В назначенный час оповещенные нами люди стали собираться около ливанского посольства. Оно находилось на Садовом кольце напротив образцовского театра кукол. Люди вырастали как из-под земли! В течение нескольких минут собралось около ста человек, по тем временам очень много. Пришли главным образом «отказники» (на эмиграцию по израильским приглашениям) и некоторое число «чистых» диссидентов. И как только пробил назначенный час, из переулков, расположенных по бокам посольства, скорым шагом вышли полчища солдат внутренних войск и охватили плотным кольцом всех собравшихся. За ними из тех же переулков выкатились автобусы. В КГБ, разумеется, знали о нашем митинге и хорошо подготовились. Началась «погрузка» собравшихся в автобусы. Проводилась она с усердием: тех, кто пытался сопротивляться, неслабо били и заламывали руки. Математика с мировым именем, профессора Мойшезона (который был среди подписантов сахаровских обращений в Верховный Совет) протащили мимо меня за ноги — голова его стукалась об асфальт — и закинули в автобус, в котором его приняли солдаты, предусмотрительно там размещенные. Но Сахарова нигде не было видно, и я был этому, конечно, очень рад: не дай бог, и он бы попал под горячую руку чекистам.

Автобусы отвезли всех жаждущих демократии и израильских виз в знаменитый вытрезвитель на Войковской улице. Знаменитый тем, что в него, как правило, отвозили всех задерживаемых участников диссидентских митингов. Среди милиционеров он получил прозвище «еврейского вытрезвителя». Среди диссидентов было много евреев, а среди милиционеров — антисемитов! Нас рассовали по палатам, уставленным кроватями, держали под охраной и под конвоем водили в туалет. Пошел и я в туалет в сопровождении милиционера, и вдруг увидел, что навстречу мне из туалета милиционер выводит Сахарова — «на минуточку», как говорят в Одессе, создателя советской водородной бомбы!

— Андрей Дмитриевич! — кинулся я к нему. — И вы здесь! Как вы... — я запнулся, не зная, как спросить, не попал ли он под горячую руку «блюстителей порядка»? Но Сахаров понял меня и сказал, что он опоздал, и что милиционеры обращались с ним «вполне корректно».

Как я узнал потом, он, опоздав на несколько минут, наткнулся на оцепление, и оказавшиеся рядом, за оцеплением, демонстранты воспроизвели потом замечательный диалог между Сахаровым и офицером милиции, преградившим ему путь.

— Будьте добры, — спросил офицера Сахаров, — скажите, пожалуйста, где здесь ливанское посольство?

— А вам зачем туда надо?

— Я хочу выразить протест против убийства израильских спортсменов в Мюнхене, — ответил Сахаров.

— Тогда вам вон в тот автобус! — показал офицер и знаком велел двум милиционерам «проводить» туда академика.

Диалог этот замечателен был и тем еще, что напоминал знаменитый ответ царя Николая I одному из декабристов, ведшему своих солдат свергать его. Когда декабрист, не узнав в лицо нового императора, в ответ на его вопрос, куда и зачем он идет, ответил, что идет устанавливать Конституцию, Николай находчиво указал ему: «Тогда вам вон на ту площадь!». Площадь была уже окружена верными царю войсками и артиллерией!

Поздно ночью «клиентов» вытрезвителя стали по одному вызывать на допрос. Прибыла целая бригада из КГБ. После допроса нас предупреждали, что в случае дальнейшего участия в подобных противозаконных мероприятиях мы будем привлекаться к суду по какой-то там статье, и выпускали из здания. Однако по традиции все освобожденные дожидались остальных своих товарищей на улице, чтобы в случае задержания кого-либо немедленно поднять тревогу. Когда выпустили меня, перед зданием милиции уже толпилась довольно большая группа освобожденных демонстрантов, в которой выделялась высокая фигура Сахарова. Вместе со всеми он простоял на улице часов до двух ночи, пока не выпустили последнего демонстранта.

О том, что Сахаров не пропускал почти ни одного политического судебного процесса и целыми днями вместе с друзьями и близкими подсудимых в любое время года и в любую погоду простаивал возле закрытых дверей «открытых» процессов, хорошо известно. «Зал переполнен», — обычно говорили охранники. Составлял или подписывал Сахаров и огромное число обращений в защиту преследуемых диссидентов. Приезжал на обыски, чтобы подбадривать обыскиваемых своим присутствием в самые трудные для них первые часы. Чаще всего чекисты не пускали друзей в обыскиваемую квартиру, и им приходилось часами стоять на лестнице. В 1974 году Сахаров даже держал голодовку в защиту Владимира Буковского и ряда других политзаключенных.