При этом известность и заслуги диссидентов не играли для Сахарова никакой роли. Он так или иначе помогал всем, кому мог. А ведь Сахаров имел основания ценить свое время не меньше, чем кто-либо другой. Солженицын, к примеру, не только не приезжал на суды, митинги и обыски, но и не подписывал обращений в защиту преследуемых. Солженицын объяснял это необходимостью не допускать девальвации своего имени и подписи, которые, подразумевалось, нужны были для более важных целей. Анатолий Левитин-Краснов рассказывал мне, как он в 1974 году просил Солженицына подписать обращение в защиту Буковского, находившегося тогда в очень тяжелом положении, и получил отказ с упомянутым выше обоснованием.
Отсутствие элитарного подхода и самоотверженность в поддержке преследуемых представляются мне характерными чертами Сахарова, отличавшими его, увы, от большинства советских диссидентов. Не будь Сахарова, диссидентское движение было бы куда менее заметным и подавлено было бы наверняка значительно раньше, чем это в конце концов случилось.
Валентин Турчин, один из лидеров правозащитного движения в 60—70-х годах, как-то написал, что Сахаров «демонстрирует новую модель поведения, влияние которой огромно и по-настоящему проявится лишь в будущем».
Я совершенно согласен с этим. И теперь уже можно сказать, что влияние Сахарова проявилось прежде всего в развитии международного правозащитного движения, которое, в свою очередь, повлияло на процесс выхода западного мира из эпохи средневековья, в которой он пребывал, по моему убеждению, до 1945 года. (А наша страна — и до сих пор!) Влияние Сахарова, как это ни парадоксально, меньше всего сказалось на советском диссидентстве и почти совсем не отразилось на российско-советском обществе.
Говоря о «модели поведения» Сахарова, надо не забывать (а это часто забывается) и то исключительное обстоятельство, что Сахаров ради исполнения своего долга перед людьми, начиная с протестов против испытания термоядерных бомб, лишился того, чего люди чрезвычайно редко решаются лишиться по собственной воле: возможности эффективно заниматься главным делом жизни — наукой, исключительно высокого, привилегированного положения и своих немалых сбережений, которые он в 1969 году пожертвовал на строительство детских медицинских учреждений, онкологического центра и в Красный Крест. От заседаний с руководителями страны «опуститься» до защиты прав человека! Я лично не припомню подобного прецедента.
Забывается и еще одна важная вещь. Все знают, что Сахаров внес решающий вклад в создание советской водородной бомбы (и некоторые даже ставят ему это в вину!), но мало кто знает или помнит, что Сахаров был и одним из инициаторов «Московского договора» ядерных держав о запрещении ядерных испытаний в трех средах: в атмосфере, под водой и в космосе. Подобные испытания, например, взрыв самой мощной за все времена советской ядерной бомбы на Новой Земле, через радиоактивное загрязнение окружающей среды губили миллионы людей, много больше, чем взрывы атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки вместе взятые. С протестов против таких испытаний и началось отчуждение Сахарова от власти и режима.
Наряду с «моделью поведения» отличают Сахарова, конечно, и его политические взгляды, и стиль их изложения. За любым, даже самым маленьким текстом Сахарова видится гуманный, мудрый и чистый человек. И мягкий, скромный — до самоуничижения. Цитирую наугад: «Я пытался изобразить какой-то идеал»; «Мне по-прежнему совершенно непонятны наши взаимоотношения с Китаем. Ну, а раз непонятно, то лучше бы и не писать» (это о себе, о том, что писал ранее!); «Постепенно я многое перестал понимать...»; «Это, пожалуй, непосильный для меня вопрос».
Но лучше всего гуманизм Сахарова высвечивается в сравнении.
Солженицын, к примеру, призывая к созданию «жертвенной элиты», писал: «Ян Палах сжег себя. Если бы она (эта жертва) была бы не одинокой — она бы сдвинула Чехословакию».[19]
Ян Палах совершил акт самосожжения в 1969 году в знак протеста против оккупации ЧССР войсками СССР и его сателлитов.
Эту мысль в том же сборнике поддерживал и развивал единомышленник Солженицына академик Игорь Шафаревич: «Самое существенное для спасения России может быть сделано лишь на единственном пути — через ЖЕРТВУ! ...Если до готовности к жертве подымутся не только единицы, это очистит души, взрыхлит почву, на которой может взрасти религия. Жертва может дать силы, чтобы преодолеть многие препятствия, стоящие на пути России!».
Сахаров на это отвечал: «Необходимы демократические реформы, затрагивающие все стороны жизни... Нельзя ограничить пути возрождения только религиозной или националистической идеологией. ...Никто не должен рассчитывать на быстрое и универсальное решение великих проблем. Все мы должны набраться терпения и терпимости, соединяя их, однако, со смелостью и последовательностью мысли, но нельзя призывать наших людей, нашу молодежь к жертвам; люди в нашей стране тотально зависимы от государства, и оно проглотит каждого, не поперхнувшись, а что касается жертв, то их уже было более чем достаточно».[20]
«Успех, — говорил Сахаров в интервью газете «Монд»,— может принести лишь совокупность различных видов деятельности. Это и правозащитное движение, и честный труд педагога, крестьянина, рабочего, ученого, и умеренное, но последовательное давление Запада. Это и борьба за права национальных меньшинств и за свободу вероисповедания, за право на эмиграцию и свободного выбора местожительства внутри СССР, это и борьба за свободу творчества. Большое значение имеет и борьба с несправедливостью на предприятиях».
Как видим — другой мир, другая цивилизация. Вновь противостояние людей Света и Тьмы. Кроме всего прочего, утверждение Солженицына (если бы примеру Яна Палаха последовали другие, то это сдвинуло бы Чехословакию...) по сути — просто жестокий бред!
Отметим попутно. Солженицын и Шафаревич заявляют себя постоянно и с гордостью православными христианами, демонстрируя при этом качества, весьма далекие от христианских. Сахаров же не религиозен, но по своему отношению к людям и по своим взглядам он — воплощение лучших идеалов христианства.
Иные люди, признавая это (и на этом основании!), говорят об идеализме Сахарова, наивности, утопизме и т. п., на самом же деле Сахаров был трезвым, но нравственным прагматиком, что хорошо видно и из приведенных выше текстов.
Очень важными для понимания личности Сахарова, его «модели поведения» мне представляются два его поступка, стоящие в стороне от его общественной деятельности.
Первый — это голодовка с требованием предоставить его невестке Елизавете Алексеевой возможность эмигрировать, выехать в США к своему жениху, сыну Елены Боннэр. Голодовка проходила в ноябре-декабре 1981 года и продолжалась 17 дней. Тогда очень многие не поняли и даже осудили эту голодовку, в том числе и некоторые диссиденты: Сахаров, мол, не должен был уделять внимание такому «мелкому» и личному делу и рисковать из за него своим престижем и здоровьем. На Сахарова давили, он получал много неодобрительных писем, в том числе от уважаемых им людей, но остался непреклонен и повел здесь себя вновь как человек, который не может допустить, чтобы из-за него кто-либо страдал. Ведь Е. Алексеева была фактически заложницей в руках КГБ, который таким образом мстил Сахарову и шантажировал его. И для Сахарова было опять же совершенно неважно, какой общественный статус имеет страдающий из-за него человек. Вместе с Сахаровым держала голодовку и Боннэр, и они в конце концов добились победы: Лизу Алексееву выпустили в Америку.
Особенно абсурдной и злой была реакция на эту голодовку со стороны Солженицына. Выступая 11 мая 1983 года на пресс-конференции в Лондоне, он сказал по поводу голодовки Сахарова: «...В декабре 81-го года, последние 10 дней, когда шла самая напряженная подготовка к военному положению в Польше (для разгрома «Солидарности». — В. Б.), мировая пресса все это пропустила, а занята была тем: соединится ли Лиза Алексеева со своим женихом. Этим были все заняты. И так пропустили всю подготовку к военному положению в Польше».
