Информация о рабочих выступлениях не распространялась еще и по той причине, что в стране тогда не было диссидентского движения и не возникало цепочки: диссиденты — иностранные корреспонденты — «радиоголоса». Диссидентское движение возникло в 1965 году. (С протестов против суда над Синявским и Юлием Даниелем.) Факт протестных выступлений рабочих в начале 60-х годов разбивает утверждения многих диссидентов о холопской пассивности рабочих, их согласии с существующим режимом. Вопреки такому представлению «простой народ» в действительности пытался подняться против режима раньше, чем интеллигенция.

Но наткнувшись на жестокую реакцию властей и отсутствие солидарности в стране, выступления рабочих, естественно, прекратились. Они оказали минимальное влияние на атмосферу в Союзе, а на самих рабочих произвели даже негативное, деморализующее действие. Во время поездок по стране я неоднократно слышал от рабочих высказывания такого рода, что в случае новых серьезных выступлений власти не преминут использовать войска, «как то было в Новочеркасске». На заводах о волне возмущений начала 60-х знали и помнили лучше, чем в среде интеллигенции. И память эта стала служить тормозом. Терпеть поражение и погибать без какой-либо поддержки общества, без какого-либо отзвука, без смысла — подобное никогда еще никого не вдохновляло. И кто знает, заканчивал я, может быть, в начале 60-х из-за отсутствия солидарности в обществе была упущена возможность «польского развития» в Советском Союзе.^[62]

В «отмеренное время» (как сказал бы Солженицын) я также издал «Самоуправление» (Мюнхен,1985) – усовершенствованный вариант книги «Свобода, власть и собственность».

Она открывается предисловием Иржи Пеликана, в котором он пишет: «В пестром спектре направлений и взглядов советского инакомыслия Вадим Белоцерковский представляет собой исключительное явление: в центре его внимания стоят идеи самоуправления и «инженерно-рабочий класс» — еще один, по мнению Белоцерковского, новый класс, сложившийся в специфических условиях государственного капитализма».

В заключение Пеликан высказывает мудрое предвидение будущего: «Что же касается СССР, то хотя я и являюсь сторонником самоуправления, считаю, что изменения к лучшему, по крайней мере в обозримой перспективе, могут произойти там скорее всего в результате борьбы в ведущей группе партийной номенклатуры между сторонниками ограниченных реформ и консервативным догматическим крылом партаппарата. Реформы должны прийти сверху, чтобы мог возникнуть простор, в котором станут возможными поиски новых решений и сможет найти свое место идея самоуправления. Но, разумеется, в конечном итоге все будет зависеть от того, выйдет ли на арену политической борьбы в России в качестве самостоятельной, «самоуправляющейся» силы «инженерно-рабочий класс», чтобы определить окончательное направление событий. Книга Вадима Белоцерковского, его идеи способны дать для этого мощный импульс».

Все так и получилось, за одним исключением — мой «новый класс» на арену не вышел, и «окончательное направление событий» до сих пор неясно, страна продолжает звереть, вырождаться и вымирать.

В приложении к «Самоуправлению» содержался ряд важных материалов, в частности, интервью с зарубежным представителем «Солидарности» Ежи Милевским и директором Национального исследовательского центра предприятий, принадлежащих работникам (США), Кари Розеном.

Книгу эту я издал за свой счет. Предложил было «Самоуправление» в издательство Валерия Чалидзе («Хроника-пресс»), который перед тем печатно заявил, что готов издавать книги, которые по политическим соображениям отвергаются другими эмигрантскими издательствами, в том числе и социалистической направленности. Я написал ему, предлагая даже оплатить половину стоимости издания, имея в виду, что моя книга вряд ли окупится для него в русской эмиграции. И получил ответ, что его издательство принимает «необусловленные пожертвования любого частного лица с исследованием, однако, вопроса о том, являются ли эти пожертвования действительно личными или деньги получены от государственной или политической организации — последнее, как известно, для нас неприемлемо».

Можно подумать, что Чалидзе не знал, из каких денег я могу оплачивать издание! И я не знал, в какую графу он запишет мою зарплату на радио? Ведь я ее получал от государственной и одновременно политической организации — Конгресса США.

Короче, иди гадай, что означает этот ответ Чалидзе — кокетство «князя» (его «партийная кличка») или подготовку почвы для отказа? Я решил не терять времени и издать книгу полностью за свой счет.

И такой ответ Чалидзе дал мне после того, как я в течение долгого времени передавал в своих программах его статьи и брошюры. И Чалидзе, получая за эти передачи гонорары со «Свободы», по всей видимости, не исследовал, из каких они источников происходят!

К концу лета 1980 года взоры всего цивилизованного мира обратились к Польше. Всеобщая забастовка польских рабочих, ее мощь, сплоченность, решительно мирный, ненасильственный характер, поддержка всего польского общества — это было каким-то чудом. Чувствовалось, что первые требования рабочих — стабилизация цен и повышение зарплат — только повод, а сутью было стремление порушить тлетворный режим крепостного социализма. Поражало и то, что во главе этой борьбы стояли исключительно сами рабочие, и не было над ними и за ними каких-либо политических партий или иных «руководящих сил», стремившихся использовать забастовку в своих целях, как это часто случалось в истории.

Для меня дни и месяцы борьбы польских рабочих были временем великой радости и счастливых потрясений. С самого начала я немедленно связался с польской редакцией «Свободной Европы» и с польской эмиграцией и стал насыщать свои передачи новостями из Польши. У меня к тому времени осталась программа «Рабочее движение», и под напором событий мне удалось даже добиться двух получасовых передач этой программы в неделю вместо одной.

Польские рабочие хоронили «теорию» российских «либеральных» диссидентов об «уходе рабочего класса с корабля истории». На станции и в эмиграции на меня стали смотреть с некоторым страхом, как на черта. Большинство эмигрантов до того насмехались над моими взглядами на инженерно-рабочий класс и его возможную роль, и вдруг — я оказывался прав!

Омрачалась моя радость лишь тревогой, не вмешается ли опять кремлевская нечисть?

Точно так же, как и я, воспринимали польские события большинство политэмигрантов из Чехословакии, Венгрии и других восточноевропейских стран. В нашей же эмиграции, как среди ее национал-патриотического большинства, так и среди немногочисленных «либералов», жило опасение: вдруг дело опять пойдет к «социализму с человеческим лицом», как в Чехословакии! В 68-м наши эмигранты, как я уже рассказывал, достаточно страху натерпелись, что пражские реформы могут оказаться успешными.

Национал-патриоты к тому же подозревали «Солидарность» в антирусских настроениях, в стремлении вырваться из «великой империи», а «либералы» — морщили нос по поводу того, что движение возглавляли рабочие. Нашим «патриотам» не нравилось и то, что борьбу «Солидарности» поддерживала католическая церковь, которую они считали (и считают) врагом России номер два, после «мирового еврейства».

А польские рабочие тем временем шли к победе. Все новые круги польского общества включались в поддержку их борьбы, крестьяне подвозили к бастующим заводам продовольствие, видные польские интеллектуалы-диссиденты помогали им в качестве экспертов. (Не претендуя при этом на роль лидеров! что тоже очень примечательно и поучительно для российских интеллектуалов.)

Власти извивались, пытались действовать и кнутом угроз и пряниками обещаний, создали даже антисемитское «Патриотическое общество Грюнвальд», которое провозгласило лозунг ««Солидарность» должна быть польской!». Это в то время, когда среди активистов профобъединения было, как шутили поляки, «всего лишь пол-еврея» — знаменитый диссидент Адам Михник, у которого к библейскому народу принадлежал кто-то из родителей. Напомню, что после поражения первой польской «револьты» в 1956 году и поворота правительства бывшего реформатора Гомулки к антисемитской пропаганде и погромам подавляющее большинство польских евреев покинули страну.