Вооруженный фашистско-коммунистический мятеж в Москве будет подавлен в самые кратчайшие сроки».

Это был язык Сталина, язык 37-го года, и такое Ельцин говорил об избранниках народа, о людях, которые дали ему все: выбрали его Председателем Верховного Совета, учредили для него пост Президента, помогли подавить путч ГКЧП.

Ельцин все время вставляет в текст своей речи эпитеты «кровавый», «кровавую» и т. д., а через год он, став фактически самодержцем, развяжет для поднятия своего рейтинга воистину кровавую бойню в Чечне, которая будет проводиться с жестокостью, сопоставимой со зверствами гитлеровской армии. Причастен он будет вместе со своей «семьей» и преемником и ко второй бойне в Чечне.

А теперь самый важный «штрих": реакция элиты творческой интеллигенции. Приведу почти в полном объеме обращение писателей от 5 октября, т. е. уже после разгрома Верховного Совета. Для тех, кто читал это обращение, перечитать его будет очень полезно! Такое никогда нельзя забывать!

«Писатели требуют от правительства решительных действий.

3 октября произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости, — фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть. Слава Богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом, не раскололись, не позволили перерасти кровавой авантюре в гибельную гражданскую войну, ну, а если бы вдруг?.. Нам некого было бы винить, кроме самих себя. Мы «жалостливо» умоляли после августовского путча не «мстить», не «наказывать», не «запрещать», не «закрывать», не «заниматься поисками ведьм». Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. Добрыми... К кому? К убийцам? Терпимыми... К чему? К фашизму?

Что тут говорить... Хватит говорить! Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?

Мы не призываем ни к мести, ни к жестокости, хотя скорбь о невинных жертвах и гнев к хладнокровным палачам переполняет наши (как наверное и ваши) сердца. Но хватит! Мы не можем позволить, чтобы судьба демократии и дальше зависела от воли кучки идеологических пройдох и политических авантюристов.

Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и президента то, что они должны были (вместе с нами) сделать давно, но не сделали». (Известия. 5.10.1993)

Далее идет перечень требований: о запрете (без суда!) оппозиционных организаций и изданий, о суровом суде над «организаторами и участниками кровавой драмы» и о разгоне «не только съезда народных депутатов и Верховного Совета, но и всех образованных им организаций, включая и Конституционный суд».

«История, — заканчивают свое обращение писатели, — еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс еще раз, как это было уже не однажды!».

Под заявлением стояло 42 подписи, среди которых красовались подписи Алеся Адамовича, Беллы Ахмадулиной, Григория Бакланова, Василя Быкова, Даниила Гранина, Сергея Каледина, Юрия Карякина, академика Дмитрия Лихачева, Юрия Нагибина, Булата Окуджавы, Анатолия Приставкина, Роберта Рождественского, Виктора Астафьева.

И другой документ — фрагмент из статьи писателя Юрия Нагибина, опубликованной незадолго до разгона Верховного Совета. Цитирую по подборке журнала «Век ХХ и мир» (1994. №5-6), который редактировал тогда Глеб Павловский, ставший затем «политтехнологом» Путина.

«Ничто не кончилось.

…Сброд хасбулатовских прихвостней. Вы пропустили мимо ушей вещие слова Лермонтова: «Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». И он приполз, этот злой чечен, на берег Москвы-реки, наводнив город своими воинственными соплеменниками, которые... вывозят из Москвы несметные сокровища... А может, русскому народу захотелось по мазохистски после норманнов, татар, ляхов, французов, остзейских немцев, евреев, грузин и украинских кацапов попробовать чеченской плети?»

Ну вот, все эти милые документы хорошо иллюстрируют, что все качества российской эмиграции, до того мною описанные, были следствием и отражением уровня морали и интеллекта российской гуманитарной интеллигенции.

Иллюстрируют приведенные документы, и что это такое — интенсивное разрушение, в данном случае нравственное, о котором предупреждал Сахаров в своем последнем выступлении. Причем происходит это разрушение в том слое общества, которого оно должно было бы коснуться в последнюю очередь.

У меня нет никакого сомнения, что если бы сила (ГБ, армия) была в руках Верховного Совета, то в число «кровавых бандитов» подписанты обращения зачислили бы Ельцина и его подчиненных.

Итак, 1 октября 1993 года я прекратил работу на «Свободе». Двадцать лет от звонка до звонка! Ни грусти, ни радости я не испытал, только некоторое облегчение.

Подведу итог работы «Свободы», каким он мне представляется, а также и моей работы на радиостанции.

Итог работы станции, с одной стороны, позитивен: она внесла свою лепту в ликвидацию смертельно опасного для мира тоталитарного режима, но с другой стороны, перемены в жизни страны, которые РС в той или иной мере стимулировала, привели к созданию такого строя, который примерно для 2/3 населения оказался еще хуже прежнего. Нищета, голод, вымерзание, вымирание (по миллиону в год!) — удел этих двух третей.

В России сейчас часто можно слышать, что «Свобода» сыграла большую роль в развале Советского Союза — а это многими воспринимается как крайне негативное событие. Но, на мой взгляд, никакой пропаганды за развал СССР «Свобода» осознанно не вела. Американское руководство, как и власти других западных стран, очень боялись такого развала, ибо он способен был вызвать в СССР междоусобную войну югославского типа, да еще с ядерным оружием! И в то же время я считаю, что руководители РС, сами того не сознавая, действительно работали на развал СССР, предоставляя в течение долгого периода большую часть эфирного времени русским шовинистам и великодержавникам, особенно после выезда на Запад Солженицына. В нерусских республиках, где глушение «Свободы» было значительно слабее, чем в Москве или Ленинграде, эти передачи вызывали, точнее, усиливали страх перед русскими и Россией и желание отойти от нее подальше. Так что в целом итог работы «Свободы» считать позитивным, на мой взгляд, трудно.

Еще труднее мне оценить свою работу на «Свободе». Когда велось глушение, мои непростой фактуры передачи (о синтезном социализме) воспринимались тяжело, были, наверное, мало понятны для слушателей, а когда глушение прекратилось, «глушить» мои передачи принялись эмигрантские начальнички станции!

Между прочим, примерно в то же время, что и я, ушел со «Свободы» и Андрей Бабицкий, совсем молодой еще тогда человек, который девять лет спустя стал одной из первых жертв путинской «управляемой демократии» — был похищен бандитами из ФСБ.

В дни августовского путча 1991 года Бабицкий (вместе с другим московским сотрудником РС Михаилом Соколовым) сидел в Белом доме, осажденном войсками путчистов, и вел оттуда репортаж. После победы Ельцин лично наградил Бабицкого и Соколова какими-то орденами или медалями за мужество. А в дни ельцинского путча в 1993 году Бабицкий вновь вел репортаж из вновь осажденного Белого дома, но теперь уже ельцинским войском! И его репортажи, как и мои передачи, перестали тогда пропускать в эфир эмигрантские начальники. Выйдя 4 октября из Белого дома, Андрей Бабицкий уволился со «Свободы», фактически был уволен. Вернулся он на «Свободу» через несколько лет, когда станция перестала безоглядно поддерживать ельцинский режим, и снова стал работать репортером в «горячих точках», в том числе в Чечне, где и был задержан сотрудниками ФСБ, которые поначалу поместили его в страшный пыточный изолятор в селе Чернокозово, а затем инсценировали его обмен на «якобы» плененных чеченцами российских солдат, и он оказался в руках чеченских агентов ФСБ. Под давлением западной общественности и существовавших еще тогда независимых органов СМИ команда Путина разжала свои когти, но Бабитский вынужден был переехать с семьей в Прагу, чтобы не подвергать семью опасности мести со стороны ФСБ.