Все это, очевидно, от врожденного холопства. Но вот ведь парадокс: в XIX веке такого не было среди творческой интеллигенции! Великий Гоголь, не сравнимый с Солженицыным по таланту и роли в русской литературе, начинает в умопомрачении заявлять нечто реакционное и — получает сокрушительный ответ Белинского, позицию которого разделяют большинство писателей того времени.

И ведь что еще устрашает, так это то, что в стране имеется лишь одна организация, которая с самого начала верно оценила суть Солженицына. Это — КГБ! Мало того, что его с максимальным (рекламным) шумом выставляют из страны, так потом еще выпускают весь его архив, собранный и сопровождаемый его супругой, — целый контейнер! А Сахарова отправляют в ссылку и крадут его рукописи! В КГБ, очевидно, рассчитывали, что Солженицын на Западе своими выступлениями скомпрометирует советских диссидентов и оттолкнет от них западную общественность. И люди из упомянутой организации не ошиблись! В самых респектабельных западных газетах его взгляды неоднократно характеризовались как фашистские, скандалов было выше крыши, и либеральную интеллигенцию Запада, ранее поддерживавшую российских диссидентов, Солженицын оттолкнул максимально. Я помню, как после одного из его мракобесных выступлений знаменитый на Западе фельетонист Зейферт написал в «Нью-Йорк таймс»: «России и миру нужен новый Толстой, а не Распутин!». Вот даже и для борьбы против радиостанции «Свобода» пригодился наш великий борец с коммунизмом.

Можно сказать, беда стране, в которой охранка оказывается самой умной!

Один из основателей сионизма — Владимир Жаботинский — прославился своей формулой: «Каждый народ обладает правом иметь своих (скажем вежливо) нехороших людей». И все народы таких людей имеют. Но где еще в цивилизованных странах таких людей числят в духовных лидерах?

В своих последних мемуарах «Угодило зернышко промеж двух жерновов» Солженицын расправляется со множеством своих обидчиков и недругов, и в их числе с Владимиром Войновичем.

К слову, как любит Солженицын в мемуарах себя маленьким и обиженным представлять: почти все время рассказывает, как на него безжалостно со всех сторон нападают. И заголовки: «Бодался теленок с дубом», «Угодило зернышко промеж двух жерновов». В этом мне видится что-то от блатных нравов. Прежде чем ножичком полоснуть, надо слезы размазать: «Забижают!».

Остановлюсь на сюжете с Войновичем. На мой взгляд, Войнович был одним из немногих писателей, который достойно вел себя в эмиграции: ни к кому не пристраивался и не прислуживался, в шовинизм и мракобесие не впадал, демократию и Запад не поносил, в эмигрантскую политику не лез.

Очерк в «Зернышке» о Войновиче следует сразу же за комментарием по поводу моего письма Солженицыну, и предваряет его уже известная нам фраза, которая относится как бы и ко мне, и к нему: «И собаки облаяли, и вороны ограяли. Ну, какое, какое еще рыло обо мне не судило?».

И далее следует:

«А вот — сатирик Войнович, «советский Рабле». В прошлом — сверкающее разоблачение соседа по квартире, оттягавшего у него половину клозета, — дуплет! — сразу и отомстил и Золотой фонд русской литературы. Теперь — отомстить Солженицыну. (Перед ним я, сверх того что существую, провинился тем, что как-то, на неуверенном старте его западной жизни, передал через друзей непрошенный совет: не пользоваться судом для решения его денежных претензий к эмигрантскому издательству, поладить как-нибудь без суда; он буквально взорвался, ответил бранью.) Отомстить — и снова же будет Бессмертное Создание русской литературы».

И дальше Солженицын в том же стиле расправляется с Войновичем за его книгу «Москва 2042» (не называя ее!), прототипом одного из главных героев которой он выступает. Обвиняет Солженицын Войновича в злобе, мести, в «пошлости фантазии» и «мелкости души» и т. д. в том же духе. (Что называется, обвиняет, глядя в зеркало!)

А вот как рассказывал Войнович про эпизод, упомянутый Солженицыным в скобках. Оказавшись на Западе (в Мюнхене), Войнович узнал, что Имка-Пресс, издававшая его произведения, намерена уплатить ему очень маленький гонорар. Усовестить издательство ему не удалось, и он пригрозил судом. И тогда раздался из Америки звонок порученца Солженицына, известного читателю Юрия Штейна, знакомого с Войновичем по Москве.

— Старик, Исаич передает тебе телефонограмму!

— В чем дело?

— Бери ручку и записывай!

— Ну взял.

— Диктую: «Передать Войновичу: стыдно русскому писателю судиться с русским издательством из-за гонорара. Надо поладить миром». Записал?

— Записал. А у тебя есть бумага и карандаш?

— Есть.

—Тогда записывай ответ: «Передать Солженицыну, чтобы шел на ...!»

И Войнович продиктовал всемирно известное сочетание из трех букв.

В «Москве 2042» Штейн выведен под именем Зильберовича, которого Сим Симыч Карнавалов время от времени для порядка приказывает пороть на конюшне. Той самой, в которой стоит Белый конь, на котором Сим Симыч намеревался въехать в Москву после падения там коммунизма.

Ответ Войновича — невероятный героизм в русской эмиграции, все равно что грудью на амбразуру. Как, напомню, и выступление Виктора Файнберга против НТС. Хотя, по сути, какой тут героизм: что мог Солженицын сделать Войновичу — соли на хвост насыпать? Но российские эмигранты боятся любого «начальства», как волки красных флажков, в том числе и начальства виртуального, выдуманного ими самими.

Сергей Довлатов написал мне в письме от 29 октября 1984года:

«Что касается нью-йоркской жизни, то она во всех своих разделах и формах затухает, если не считать холуйства, которое вопреки всеобщему упадку — ширится, крепнет и превращается в доминанту нашей «культурной» жизни. Людей, которые почему-то еще не стоят раком, можно пересчитать уже даже не по пальцам, а по ушам.

Откровенно говоря, я все еще этому удивляюсь. Мне казалось, что уж на Западе-то мы все станем прямыми, открытыми и храбрыми. Хотите верьте, хотите нет, но я знаю людей, которые в московских и ленинградских редакциях вели себя более смело и независимо, чем здесь. Это почти невероятно».

Мне тоже трудно найти объяснение этому феномену. Я вспоминаю, как Эренбург когда-то писал, что люди, геройски воевавшие на фронте, терялись и робели в кабинетах начальства. Но в те времена начальство имело в своих руках колоссальную власть, не было виртуальным...

К слову, когда было опубликовано мое письмо Солженицыну, я получил строгий письменный выговор от супругов Копелевых за то, что взял недопустимый тон по отношению в Великому писателю!

Войнович в романе «Москва 2042» «осмелился поднять руку» не только на духовного, но и на реального, нынешнего вождя России, на что многие не обратили внимания. Роман, напомню, начинается в Мюнхене, и там выясняется, что за героем романа следит местный резидент КГБ, который даже вступает в прямой контакт с героем. Когда же последний прилетает в Москву 2042 года, он узнает, что у власти в стране стоит уже не ЦК КПСС, а ЦК КГБ во главе с его мюнхенским знакомцем, бывшим резидентом этой «конторы» в Германии.

После прихода к власти в нашей стране в 2000 году КГБ (ФСБ) во главе с Владимиром Путиным, бывшим резидентом КГБ в Германии, я позвонил Войновичу и поздравил его с блистательной реализацией его фантазии. (Я, кажется, сделал это первым!) Но шутки шутками, а ведь факт-то на самом деле поразительный. Тем более, что во главе «духовной власти», православной церкви, тоже стоит бывший сотрудник КГБ. Теперь, задним числом, мы должны признать, что приход к власти чекистов соответствовал внутренней логике развития нашей страны. И эту логику уловил Войнович. Возможно, на подсознательном уровне. Умом ведь Россию не понять!

Но что касается совпадения с приходом к власти бывшего резидента КГБ в Германии, то тут уже — мурашки по коже! Тут уже мистика! Я еще сопротивляюсь впадению в мистику, однако случайным совпадением такое тоже трудно назвать!