СТИХОТВОРЕНИЯ «Подвал сырой…» Подвал сырой, Негде уснуть, У жены больной Отощала грудь. Голод — мой брат, Детям — отец. Или назад, Или конец… Стану к станку, Выбью тоску. «Не ходи работать, Папа, не ходи! Потерпи заботу, Счастье впереди! Я ли не задорна, Я ль не молода? В улицах просторно, Много ли труда?» «Позабыла бога?» — «Я не знаю бога, Знаю голод я». — «Позабыла стыд?» — «Нет стыда на свете, Нет и у меня. Голодают дети, Печка без огня. Не ходи работать, Папа, не ходи! Наше счастье впереди». <1906> «Завяла жизнь. На гобелены…» Завяла жизнь. На гобелены Похожи краски наших дней. От гордых замков — только стены, И алый уголь от огней. Я не хочу, чтоб жизнь живая Была жива умершей красотой, Чтоб, в море сонно уплывая, По глади стлался парус мой. Где ветер, ветер быстрый, вольный! Примчись! И облака примчи. Коль ночь — так ночь. И мрак бездольный Милей, чем серые лучи. <1908> Микеланджело Когда Матвей безумным оком Из глыбы мрамора взглянул, Я в строе космоса высоком Заслышал сил дремучих гул. Мне показалось, что колонны Не сдержат здания: такой Был этот взор неутоленный, Горящий гневом и тоской. И показалось мне: трепещут Несотворенные сердца, И камни молниями плещут От мук безвыходных творца. Вокруг Матвея горы, глыбы, Едва початые, стоят. Они быть радостью могли бы, Но полонила скорбь их взгляд. Четыре пленника, четыре Вдруг взбунтовавшихся раба, Почуяли, что в дольнем мире Нечеловечья есть судьба. Они заламывают руки И рвутся из глухого сна, Смертельные приемля муки На мраморные рамена. Один почти освободился, И на Зевеса он похож. Другой спиною в мрамор впился И в мускулах почуял дрожь. Ногами третий и руками Уперся, чтоб свободу взять, Но неразрывными цепями Успела жизнь его сковать. А женщина вся изогнулась Невероятно, и в локте Рука бессильно извихнулась, Скривились губы в маете. Из плену рвущуюся силу Я вижу, вечный вижу спор… Так папе римскому могилу Украсить замышлял скульптор. <1912> Пиза
На Арно каменная риза Надета вновь. Река течет Дугой, и призрачная Пиза Лежит, веков забывши ход. Пускай взволнованно толпятся В тени колонн биржевики: Дремучим, давним сном томятся Седые берега реки. Там, под стеной, в конце аллеи, Уютный домик тихо спит. В нем Галилео Галилеи Родился — надпись так гласит. Там в церкви небольшой знамена Чуть шелестят о прежних днях, Мечту свободы немудреной В шелку изорванном храня. Там поросла травою площадь, Где мрамор с бронзою немой Ведут рассказ библейский проще, Чем строки Библии самой. Там молчаливый баптистерий, Девятый начиная век, Все тем же эхом звуки мерит, Когда поет в нем человек. Там колокольня наклонилась, Чтоб поглядеть за край земли, Как будто ей планета снилась, Где виснуть тяжести могли. Но видны только Апуаны, Поляны, взморье, виноград, Лениво дремлющей Тосканы Все тот же безмятежный сад. 1912 Флорентийский рассвет На Фьезоланские холмы Туманы алые бредут. О, как же одиноки тут С тобой, возлюбленная, мы! Зелено-млечную струю Качает Арно в берегах Высоких. В легких небесах Последнюю звезду ловлю. Ты спишь по-детски. Простыня Родное тело облекла, Как будто в мрамор ты легла, Диан изваянных дразня. Гремит телега под окном, Возница щелкает бичом. Стал сам себе я палачом, Покинув северный свой дом. О милая малютка дочь! О замыслов любимых хор!.. За цепи невысоких гор Бескрылая сбегает ночь. И бег ее напомнил мне Твой девичий скользящий бег, Ломавший звонко-белый снег В каком-то невозвратном дне. 4 июля 1912, Флоренция |
