10. Серый вечер Отчего ты, вечер, серый и простой, Как ребенок малый с тихою мечтой, Мальчик сероглазый, увидавший свет В первый раз на склоне отроческих лет? Отчего и звоны, вечер у церквей, Словно стаи сизых, ранних голубей, Только научённых крылья подымать, Сердцем не забывших голубицу-мать? Отчего ты, вечер, заманил меня Пристальной улыбкой серого огня? Покажи мне облик, серый вечер мой! Распахни свой облак, свитый полутьмой! Подойди же ближе. И еще. Вот так. Загляни в глаза мне, в мой заветный мрак. Разве ты не видишь: серые глаза, Только в самой дали прячется гроза. Обними нежнее. Окружи совсем, Чтоб я стал недвижим, как пустыня, нем. Чтобы только были вечер, я да ты Тут над колыбелью маленькой мечты. 25 августа 1907 11. Марево Сделал меньше малый терем, Сумрак гуще, ниже свод. И шепнул: «Давай поверим!». Покидая небосвод. Засмеявшись серым глазом Брату-вечеру в ответ, Начал счет я: «Раз!» И разом Вспыхнул тихий серый свет. «Два!» И в зыбкой колыбели Просыпается дитя. Щеки сонные зардели. Ищет, ручками метя. «Три!» И мать склонилась гибко Голод грудью утолить. У двоих цветет улыбка, Третий — краше в гроб валить. Вечер, вечер, вечер! Тише! Колдовства не нарушай! Долетает шепот свыше: Ночи — «Здравствуй!», мне — «Прощай!» 26 августа 1907 12. Ясность Пронизáла душу ясность созерцанья. Как дождем, омыла дальние углы. Освежила бурей первого страданья, Разорвала скопы ядовитой мглы. И взираю странным, онемелым оком На позор звериных, разоренных нор, Где былые годы низменным потоком Пробегали мутно, потупляя взор. И внимаю сердцем чистоту и ясность Предо мной лежащих голубых высот, Где промчится, с вечным утвердив согласность, Дней моих грядущих просветленный лёт. 27 августа 1907 13. Море
Уплывайте, уплывайте, дальше, дальше, облака, Чтоб лазурь была как море, а не узкая река. У меня душа как море, полноводный океан, Что под льдинами синеет у полярных белых стран. С каждым часом льдины тают, обнажая синеву. Вот последняя лепечет: «Не растаю, уплыву!» Но от солнца золотого никогда не уплывет То, что зной его могучий на погибель обречет. Льдина тает, расширяя каплей малою простор, Только море, только небо и взирающий мой взор. Все, что было мелким, низким, сметено, унесено, Светит чистая пустыня, в вечность зоркое окно. Все, что мучило, томило, теснотой своей гнело, Все развеял вольный ветер, далью моря унесло. Только волны ходят вольно, как хотят и где хотят, И серебряные брызги к небу синему летят. Только я гляжу, не веря широте морской души: Неужели эти дали из моей идут глуши? 27 августа 1907 14. В лесу Слышу стон твой издалече, Вижу: плачешь на земле, Колыхают слезы плечи, Скорбь застыла на челе. И целуешь вереск алый, Припадаешь и опять Подымаешь крик усталый К синю небу возлетать: «По траве ходил по этой, На цветы лесов глядел. Сердца ласковой заметой Сколько сосенок одел. Как питался, любовался, Красотой лесною жил; Голос звонкий отдавался, С эхом вспыльчивым дружил. А теперь — леса красивы, Или нет — не вижу я. Слышишь ты мои призывы, Там, в теснинах бытия?» «Слышу, верная подруга! И хожу, хожу вот так: Одного того же круга Обивая известняк. Выпускают чередою По дорожке погулять, Чтоб натянутой уздою Вольным сердцем помыкать. Шагу малого налево, Ни направо не ступи, А беспомощного гнева Силу острую тупи. Вот хожу и вспоминаю Лес зеленый да тебя. А тоска моя шальная Ходит рядышком, знобя. Слышу стон твой издалече. Вижу: плачешь на земле. Подыми-ка к небу плечи, Сгладь морщины на челе! И окинь свободным оком Красоту и бытиё. Все ль твое в лесу высоком? А твое, так и мое». 28 августа 1907 |
