9. Колыбельная Спи, тихий мой, любимый мой! Качает кто, узнала я. Зеленый свет глядит тюрьмой, Тюрьмой гляжу, усталая. Качала смерть тебя, дитя, И кровь впивала алую. Лежишь-молчишь, со мной шутя, Склонил головку малую. Сама звала, сама ждала: Хоть смерть возьми младенчика! А смерть добра, не хочет зла: Пришла, убила птенчика. Спи, тихий мой, любимый мой! Когда бы люди ведали! Зеленый свет глядит тюрьмой, — Нам волю заповедали. 1907 ТЮРЕМНЫЕ ПЕСНИ 1. Клятва Колокольный звон несется, Больно в сердце отдается, Воля вольная — увы! Тесен терем одинокий, Склеп печален одноокий, За стеною гул молвы. За стеною солнце, солнце! Но не к солнцу глаз-оконце! А в такую же стену. И таят глухие стены Без любви и без измены Мысль жестокую одну: Как бы крепче стиснуть волю, Как убить живую долю, Впиться, мучить и пытать И тупым, бесстыдным смехом На усладу злым потехам Гордость смять и растоптать. Но и в малое оконце Вижу я на небе солнце, Отраженное в лучах И разлитое повсюду: В тьму ночей и в сердце люду, На стенах и в облаках. Солнца ясность золотая! Я храню тебя, святая, Я и здесь останусь жив! Птица с криком пролетела, Быстро, преданно и смело Клятву в небо восхитив. 19 августа 1907 2. Жертва Принесли мне хлеб и воду, Дали соли: хлеб да соль! Помяну-ка мать-природу, Изобилье диких воль. Сыпься, белая солица, Да на этот черный хлеб. (Подожди, тоска-черница: Я и так от слез ослеп.) Я ли хлебом не питался, По болотам не бродил, Синим небом любовался, С темным лесом говорил. Лейся, тихая водица, Жертву малую твори. (Подожди, тоска-черница: Не видать от слез зари.) Я ль с водою не ласкался По озерам и рекам, В струйках синеньких плескался, Греб навстречу рыбакам. Мать-природа, слышишь сына? Черный хлеб, вода и соль — Это жертва исполина Изобилью диких воль. 19 августа 1907 3. Поясок
Ай, мой синий, васильковый да шелковый поясок! А на этом поясочке крепко стянут узелок. Крепко стянут да затянут милой ласковой моей — Крепче поручней железных, крепче тягостных цепей Я гулял тогда на воле и ее любил, как свет. Рано утром на прощанье завязала мне привет. Полон силы неуемной, уезжал от милой я. «Помни, солнце, мой любимый, я всегда, везде твоя!» Ехал вольный, не доехал — угодил как раз в тюрьму, Брошен в склеп зеленоватый, в ледяную полутьму. Из углов смеются стены: «Посиди-ка тут один!» Но, стряхнувши грусть усмешкой, им в ответ приволья сын: «Был один бы, кабы не был да со мною поясок, А на этом поясочке да вот этот узелок. Был один бы, каб не чуял, что любимая вот тут, В самом сердце, где живые голоса гудят, поют. Был один бы, каб не ведал, что тюрьма людей полна, Что и в каменной неволе воля вольная вольна!» Ах, мой синий, васильковый да шелковый поясок! А на этом поясочке стянут милой узелок. 21 августа 1907 4. Ау! Моя рубаха белая, брусничное пятно! Из красного лиловеньким теперь глядит оно. Под дождиком серебряным по ягоду мы шли. А ветры сизы óблаки в поднéбесье несли. Качался лес, туманился под сеткою дождя И все-то звал, заманивал, подальше уводя. Пригорки за пригорками, там озеро, там луг, Взлетанье птиц испуганных, ауканье подруг. Собрали много, мало ли, зато поели всласть, А ноги притомилися, велят к траве припасть. Кабы трава не мокрая, вот так бы и упал, И в вереске запутался, в муравушке пропал. Лежал бы не шелохнулся, к земле родимой льня. Подруги за деревьями искали бы меня. Любимые подруженьки, ау, ау, ау! — Вы слышите, откуда вас зову, зову, зову! Не в травах я запутался, не на землю прилег — Ступил я за протоптанный, невольничий порог. Не лес стеною пестрою идет ко мне, маня, А стены склепа темного стоят вокруг меня. Не эхо голос звонкий мой уносит, отдает, А гул могилы каменной гудит, в ответ поет. Не травы стеблем ласковым к щекам горячим льнут, А доски пола желтого мхи-волосы метут. Одна рубаха белая, брусничное пятно, Не красным, а лиловеньким глядит теперь оно. 22 августа 1907 |
