Неустанная дорога

Убегает без огней

От сознания до Бога

И от неба до саней.

Костенея в зимней скуке,

Мимо движутся стволы

И протягивают руки,

Пальцы путая в узлы.

В белой шапке, кривобокий,

Дом нагнулся и заснул,

И ползет огонь безокий

Из его раздутых скул.

Вот еще, другой и третий,

На коленях, в простынях,

Все уродов старых дети

С красной точкою в глазах.

Подойди, ударь в окошко —

Сонно выглянет лицо,

Замяучит жалко кошка,

Кто-то выйдет на крыльцо:

— Что ты бродишь, непутевый,

Люди спят себе давно! —

Звякнут старые засовы,

В темноте умрет окно.

И опять, не уставая,

Вверх дорога потечет,

Побежит, не убегая,

Деревянный небосвод.

На заборчиком узорным, стиснут красненькой каемкой,

Парк, наследье вековое, в древность узкое окно,

Измельчавших птиц услада, дно зеленой чаши емкой,

Парк, изрезанный дорожками, но выросший давно.

Есть еще в зеленом сердце уголки самой природы,

Где глядится глаз прохожий во всебожии глаза,

Где сплетаются любовно и любви свивают своды

Метки лиственных деревьев, липа, ива и лоза.

Есть еще святые ложа, приготовленные Богом

Для сливающейся твари с ним, друг с другом, в полноту.

Но в народе приходящем, мелкодушном и убогом

Нет стремлений, нет порывов, облечений в красоту.

Разодетые подробно, тело скрывшие нелепо,

Дважды, трижды обернувшись в неуклюжие мешки,

Взявши позы, заучивши изреченья глупых слепо,

Ходят мелкими шагами, мерят чувства на вершки.

Там с подкрашенных сурмином женских губ глядится краска,

Из-под взбитых неуклюже войлок дыбится волос,

И глазами, приученными ко лжи, дарится ласка

Слепоглазам, одуревшим от вина и папирос.

Взявшись под руки, гуляют по усыпанной дорожке,

Испещренной их следами и бумажками конфет,

И экстаз любовный цедят и впивают яд по ложке,

Оскверняя у деревьев память прежних, ярких лет.

Если ж странно и нежданно загорится у подруги

И темноте живого глаза озарение любви,

И, к любимому прижавшись, затрепещет, как в испуге,

И безвольным телом телу скажет робко: позови —

На призыв любви — ты знаешь — как ответит друг убогий:

Сосчитав в кармане деньги, поведет ее к углу

И, взвалив любовь с подругой на засиженные дроги,

Повезет огонь к трактиру, довезет одну золу.

И обратно, заедая утоленье нег минутных

Бутербродом, принесенным на прогулку про запас,

В парк приедут для вечерних впечатлений, сонно-мутных,

Завершения воскресных жизни будничной прикрас.

Целый день и целый вечер терпит парк позор прогулок,

Недоступно охраняя сердца девственную глушь,

И когда стихает вечер и на шумный переулок

Сон находит и уводит по домам бесцветность душ —

За заборчиком узорным, стянут красненькой каемкой,

Парк, наследье вековое, в древность узкое окно,

Смотрит горько на пустое дно зеленой чаши емкой

И вздыхает гулким вздохом веток, выросших давно.

Стынет озеро. Над озером высокая гора.

Сплошь застроены купальнями крутые берега.

Поиграл тут кто-то в домики, и брошена игра,

А игравший скрылся ловко в поднебесные луга.

Полдень в волны бросит яркий, насыщенный солнцем зной,

По купальням слышны крики, всплески, визги и смешки.

Расхрабрится и, нырнувши, проплывет пловец иной

Два аршина синей волей и назад в свои мешки.

От купален по мосточкам, разгороженным точь-в-точь,

Переходят на дорогу и с дороги прямо в сад

За решетку, в тот-то номер, день и вечер дотолочь,

Скоротать и жизнь наполнить счетом маленьких услад.

За стеной сосед пиликать будет, радуя свой слух,

Запоет внизу известный в граммофоне баритон.

Побежит студент влюбленный, ко всему суров и глух,

На зеленую скамейку увидать условный сон.

Солнце ясно на закате позолотит окна дач,

Друг за другом налезающих наверх, на склон горы;

На балкончики картежников сведет тоска-палач

Подогреть сердца пустые острым трепетом игры.

Мочь настанет, и поманит, и обманет: не любовь,

А привычка или скука свяжет пары там и здесь,

И любовники, любовницам слегка волнуя кровь,

Устыдясь луны, на окна головой мотнут: завесь!

Полый круг луны высокой все увидит с высоты:

Крыши, трубы, переулки, и вершину озарит,

Где кладбищенские дремлют, надпись высунув, кресты:

Кто, да кто, какой породы и с которых пор лежит.

Как и в жизни городили, чтобы точно знать свое,

Так и здесь решеткой прочной каждый крестик обнесен.

Жизнь в пределах протекала. Что-то кончило ее.

Должен сон и запредельный также быть определен.

Стынет озеро. Над озером высокая гора.

Сплошь застроены строеньями крутые берега.

Поиграл тут кто-то в домики, и брошена игра,

А игравший скрылся ловко в поднебесные луга.