ОКНА 1. «Слепая мать глядит в окно…» Слепая мать глядит в окно, Весне морщинками смеется. Но сердце, горю отдано, Больней на солнце бьется. Не надо света и красы! Не надо вешней благодати! Считает мертвые часы Мой сын в далеком каземате. 1906 2. «Где-то улицей далекой…» Где-то улицей далекой Ты проходишь. Суета. И с толпою многоокой Вся душа твоя слита. А в высотах, над домами, У открытого окна Я с мечтами и слезами, И любовью — все одна. 1909 3. «Вот опять снега растают, улыбнется вешний свет…» Вот опять снега растают, улыбнется вешний свет, И у дома по канаве побежит седой поток, Размывая желто-бурый неоттаявший песок, Унося с собой кораблики — утехи детских лет. Стекла зимние умыты, и капели каплют вниз. Смотрит девушка в окошко, по заречью на погост: Не пора ль идти ко всенощной! Теперь Великий пост. Я люблю Ефрема Сирина и траур черных риз. Так страшно и так радостно. Мне в середу говеть, Во всех грехах покаяться. А в чем же я грешна? Не в том ли, что на улицу мне весело смотреть, Не в том ли, что на улице веселая весна? Буду я на все вопросы отвечать: грешна, грешна! Не таскала ли у матери припрятанных сластей? Не слыхала ль от крамольников бунтующих вестей? И слыхала, и таскала! Все равно, теперь весна! РАБОТА 1. На каторгу Земля еще под пологом Предутренних теней. А окна фабрик светятся В морозной темноте. Зачахли сиротливые И звезды и созвездия Над трубами, дымящими В глазницы высоте. И льются, льются нищие, Закутаны лохмотьями, Ругаясь на ходу. И пасть глотает черная Чешуйчатый поток, Ползучую змею. Уж пять часов привычных, Скрипя, часы фабричные Ударили, крича. Пять яростных ударов Кричащего бича. Пять ран в пустое сердце Прилипшего к одру Глушительного сна. Пять тысяч острых ран В густую чешую Сползающей змеи С нагретого одра. Уж скоро солнце зимнее Над каменной стеной Покажет, озираясь, Морозное лицо, Омытое в крови. И в грохоте и рокоте Завертятся, закружатся Колеса и ремни, Глумясь и издеваясь Над жизнью каторжан. Январь 1907 2. Ломовой
В пыльном дыме скрип: Тянется обоз. Ломовой охрип: Горла не довез. Шкаф, диван, комод Под орех и дуб. Каплет тяжкий пот С почернелых губ. Как бы не сломать Ножки у стола!.. Что ж ты, водка-мать, Сердца не прожгла? Май 1906 3. Прачка Высоко-высоко над землей Чердаки на домах, чердаки. Серый мрак, свист и вой, свист и вой, Ветровой старой песни клоки. Не запеть в чердаках по-людски: Только песню начнешь — С первых слов Оборвет, Унесет В небеленую глотку окна. Перекрикнуть-то грудь не вольна — И замрет, Упадет В спорыньевую рожь Человечьих голов, На панель из окна. Балок, труб, и столбов, и подпор Разукрасила плесень стену. Воронья, голубей разговор. Подойти — не подходишь к окну. Полюбила голубку одну: Голубок сизокрыл На морозе застыл И упал, Застучал По фасаду замерзлым крылом — Подоконники выставил дом; Ветер гнал, Нападал И над птицей завыл Между улиц-могил, Над крестом-фонарем. Протянулись к столбу от столба, Закрестились веревки в кресты. Стебанет — задрожишь. Эх, судьба! Деревенские вспомнишь кусты, Заозерские видишь мосты: Только месяц взойдет, Шибче речки бежишь На мосток Невысок. Под овчинкой, обнявшись, сидеть, Милу другу глазами блестеть… Ах, цветок, Милоок! За кусток целовать уведет, Под высокой травою дрожишь, Век бы в синее небо глядеть! Ну-ка, вешай, да делу аминь. Понамыто белья без конца, Полотенец, рубах и простынь Из двадцатой квартиры жильца, Не видала бы я наглеца! Обнадежил красавчик седой, Лысый бес, генерал, Обещал, Насказал: В «Эрмитаже»-то буду я жить, Ни о чем-то не знать, не тужить. Погулял И прогнал: Чтоб те смаяло душу бедой! Чтоб ты пропадом, старый, пропал! Чтоб до смерти тебе не дожить! Январь 1907 |
