Первое время Туркин сильно переживал за сохранность вверенного ему золота: часто проверял сигнализацию, подыскивал сверхнадежные замки, свою «пушку» держал в чистоте и боевой готовности. Но время шло, а на артельное золото никто не покушался. Трудненько ему было поверить в добропорядочность лихой братвы, но факт есть факт. Туркин, мало по малу, сблизился со старателями. Вскоре он вообще забыл, что они бывшие зеки. Отношения сложились доверительные и даже дружеские.
Однажды летом Тайшет с товарищами нарвались на хорошую «яму», так старатели фартовое место называют. Начали они потихоньку золотишко выхватывать. Эта «яма» от основного участка километрах в десяти была и, чтобы туда сюда не мотаться, старатели быстренько срубили себе времянку с нарами и железной печкой. Обосновались прямо на «яме».
Туркина встречали там как родного: кормили дичью и стопку подносили. В один из таких приездов за добытым золотом старатели, как обычно, пригласили Туркина за свой стол обеденный, срубленный прямо под разлапистыми пихтами. Никакого навеса не надо. Туркина они называли «красноперый», но это его не раздражало.
Только Федор устроился поудобнее за столом, как перед ним возникла красивая девица в цветастом фартуке и с миской ароматной ухи из тайменя.
- Дорогому гостю в первую очередь! - щебетнула она, качнув бедрами.
Когда она наливала следующую порцию, Туркин удивленно спросил:
- Где такую кралю заудили?
- Что, приглянулась она тебе, Красноперый? - осклабился Тайшет. - Главное, золото найти, а девки сами находятся, - добавил он резонно.
- А почему меня в курс дела не ввели? - нахмурился Федор. - Непорядок. Я должен был с ней побеседовать, выяснить, кто такая, откуда, а потом уже…
- Да ладно тебе, Красноперый, не меньжуйся, все будет ништяк, - развязно вставил один из старателей.
Тайшет поддержал товарища:
- Ты что, Красноперый, внатуре думаешь, что наше золото только тебе дорого? Мы все за него в ответе не меньше твоего. Усек? Так что не понтуйся, а проверни все формальные штуки, чтобы Махорка осталась с нами на весь сезон.
- Что за «махорка»? - переспросил Туркин.
Старатели расхохотались. Тайшет пояснил:
- Ну ты, в натуре, ни разу не грамотный, Красноперый. То ж девку так кличут.
Оглянулся и громко крикнул:
- Махорка! Давай-ка живее тайменя на стол!
- Обижаешь, начальник, все и так идет быстрее не бывает, - весело отозвалась девица.
Через минуту она поставила широченную кедровую плаху с дымящимися ломтями тайменя.
- Набивайте матрацовки на здоровьице, - ласково проворковала она, блеснув глазами на Туркина.
Тот растерянно улыбнулся и только нашел сказать:
- Ну у вас и лексикончик, дорогие мои.
Тайшет понял эту фразу как некое согласие. Он достал канистру со спиртным и разлил его в приготовленные кружки.
- Ну что, братва, выпьем за нашу Махорку, чтоб удачу принесла. Пей, Красноперый, спирт разведен уже, - добавил он, видя, что Туркин в замешательстве.
Федор махнул рукой и выпил залпом.
- Ну вот так-то лучше, Красноперенький ты наш, - похлопал его по плечу Тайшет. - А за девку не дергайся, все будет ништяк.
Успокоившись и повеселев после выпитого, Туркин все же вернулся к разговору о Махорке:
- Побеседовать с ней я все равно должен.
- После обеда калякай с ней сколь хошь, - дружелюбно кивнул Тайшет, - но не пугай мне девку. Поласковей, она из образованных, - добавил он с некоторой даже гордостью.
Закончив трапезу и отдохнув, старатели ушли на промысел, и Туркин остался в стане вдвоем с молодой поварихой. Он деловито достал из планшета толстую тетрадь в кожаной обложке и ручку, примостился возле девушки на еловом комле и вопросительно глянул на нее. Та, увидев его приготовления, бросила мыть посуду и подсела рядом, обдав его жарким женским духом.
- Допрашивать будешь, начальник? - спросила она, лукаво щурясь.
- Допрашивают только в следственном отделе, - солидно уточнил Туркин. - А моя обязанность установить твою личность и поставить тебя на учет в конторе. Покажи документы, - попросил он.
- О Господи, и здесь, в тайге, у черта на куличиках какие-то документы нужны! - всплеснула она руками. - Откуда ж я знала ж, что в тайге их надо будет кому-то показывать?
- Значит, бичуешь? - посуровел Туркин.
Девица развязала косынку и, встряхнув хорошенькой головкой, рассыпала по плечам тяжелые ореховые пряди волос.
- Что? Фу, какое слово плохое, - фыркнула она. - Я счастье ищу, начальник, счастье, понятно? - добавила, подбоченясь, и чуть не свалилась с комля.
Этот жест и наивные доводы развеселили Туркина. Но он быстро взял себя в руки и как можно официальнее произнес:
- Ну ты мне здесь свой гонор не выказывай. Если документов нет, то и разговор с тобой окончен. Собирайся, едем в контору для выяснения. Это тебе не пионерский лагерь. Здесь золото! Понятно?
- Да как же мы поедем-то, лошадь же одна? - тихо отозвалась девица.
- Ничего, здесь недалече, двоих увезет. Не такая ты, поди, тяжеленная, - улыбнулся Федор, смерив ее взглядом. - А имя-то у тебя вообще есть? - спохватился он.
- Обижаешь, начальник, конечно есть. Галей меня зовут. Образование средне-техническое, от роду двадцать лет. Не замужем…
- Ну хватит мне лапшу на уши вешать, собирайся и поехали. Если все подтвердится, вернешься назад, да еще в конторе будешь зарплату получать, а если нет… - Туркин не стал говорить, что будет с ней в противном случае, но всем своим видом дал понять, что ничего хорошего.
- Начальник, пожалей, - вдруг взмолилась она, - я чистая, ей-богу чистая, тебе за меня ничего не будет, клянусь жизнью…
- Все, разговор окончен, - отрезал Туркин и пошел отвязывать коня. - Если чистая, назад привезу, не беспокойся, - бросил он через плечо.
Галя всхлипнула, зашла в срубленную наспех теплушку, и через минуту появилась снова с потертым дипломатом в руках.
- Давай руку, - свесился Туркин с седла.
Галя подала руку и мгновенно очутилась за спиной Федора на крупе лошади.
Смирная артельная коняжка Орлик не спеша повезла их по старому волоку, по которому зеки возили лес на нижний склад еще в сталинские времена.
Лето только начиналось. Влажный и теплый, настоенный на несметном количестве цветущих растений дух тайги обволакивал пряно и жарко, проникал, казалось, через поры в саму кровь, и голова шла кругом от этого медового света, сочащегося сквозь лапки деревьев. И смола на пихтах заваривалась словно мед. Галя прижалась к спине Туркина, и он почувствовал ее упругие груди и горячее порывистое дыхание. Мелькнула мысль ссадить ее с лошади, но это уже было не в его силах. Он боялся шевельнуться. Он весь без остатка превратился в жаркую плоть, жаждущую, чтобы это чудесное наваждение длилось и длилось… Даже пофыркивание Орлика и острый конский запах, перемешанный со всеми остальными, возбуждал и пьянил его больше выпитого спирта. Он прикрыл глаза и плыл по этому блаженству, все более и более откидываясь назад, поддаваясь притяжению спелого женского тела, которое он остро ощущал даже сквозь грубую ткань одежды…
- Ах, - простонала Галя и стала медленно сползать с лошади, увлекая Федора за собой. Он, уже ничего не соображая, попытался, неловко весьма, поддержать ее, но вышло наоборот: она поддержала Туркина, и они плавно завалились на теплый мох, мягкий и пружинистый, словно паралоновый коврик.
Жгучий и блаженный океан беззвучных звуков, рвущихся из глубины подсознания, обжег и оглушил его! Мгновенное многоцветье резких вспышек закружило его душу, задохнувшуюся от восторга, словно он попал в самый эпицентр грозового пространства….
Туркин то плакал, то стонал, то осыпал Галю поцелуями. Он жевал ее волосы, как жеребец пахучее сено, он терзал ее пухлые губы. Ему чудилось, что он весь вдруг размяк и растаял как воск, и весь без остатка втек в этот жаркий космос женской плоти.
Через несколько минут он вновь набросился на нее, яростный и ошалевший. Она была его первой женщиной, и он боялся хоть на мгновение остаться вне ее. Он опять и опять воспламенялся и ласкал Галю с восторгом голодного странника. Для него ничего больше в мире не существовало, и он ни о чем не жалел…
