Ну, всего Вам, Разумник Васильевич, лучшего.
Привет Варваре Николаевне и детям.* (Боже, они теперь у Вас ведь почти взрослые!)
Жму Вашу руку. С. Есенин.
На конверте: Заказное
Детское Село
Колпинская 20
Разумнику Васильевичу
Иванову
Москва, Б. Никитская 15
кнж. магазин художников слова
С. А. Есенин
Григорьеву С. Т., 6 марта 1922
С. Т. ГРИГОРЬЕВУ*
6 марта 1922 г. Москва
Дорогой Сергей Тимофеевич! Будьте добры, если сможете, то проведите еще 100 экз<емпляров> «Пугачова».* Я сейчас очень нездоров, и мне очень нужны деньги. Искренно уважающий Вас С. Есенин.
1922. 6 марта. М<осква>.
Есениной Е. А., 25 апреля 1922
Е. А. ЕСЕНИНОЙ*
25 апреля 1922 г. Москва
Катя! Оставляю тебе два конверта с деньгами. 20 милл<ионов> тебе и сто милл<ионов> передай отцу.
Пусть он едет домой и делает с ними, что хочет, большего я сделать ему не могу.
Тебе перед отъездом* оставлю еще.
Дня через 2–3-4 позвони мне. Около 2—½ я всегда дома. Целую. Сергей Есенин. 25 апр. 1922.
Кусикову А. Б., до 5 мая 1922
А. Б. КУСИКОВУ*
До 5 мая 1922 г. Москва
Сандро! Пятого мая выезжаю.* Сделай объявление в газетах о предстоящем нашем вечере на обоих языках.* Есенин.
Клюеву Н. А., 5 мая 1922
Н. А. КЛЮЕВУ*
5 мая 1922 г. Москва
Милый друг! Все, что было возможно, я устроил тебе и с деньгами,* и с посылкой от «Ара».* На днях вышлю еще 5 милл<ионов>.*
Недели через две я еду в Берлин, вернусь в июне или в июле, а может быть, и позднее.* Оттуда постараюсь также переслать тебе то, что причитается со «Скифов».* Разговоры об условиях беру на себя и если возьму у них твою книгу,* то не обижайся, ибо устрою ее куда выгодней их оплаты.
Письмо мое к тебе чисто деловое, без всяких лирических излияний, а потому прости, что пишу так мало и скупо.
Очень уж я устал, а последняя моя запойная болезнь совершенно меня сделала издерганным, так что даже и боюсь тебе даже писать, чтобы как-нибудь беспричинно не сделать больно.
В Москву я тебе до осени ехать не советую, ибо здесь пока все в периоде организации и пусто — хоть шаром покати.
Голод в центральных губ<ерниях> почти такой же, как и на севере. Семья моя разбрелась в таких условиях кто куда.
Перед отъездом я устрою тебе еще посылку.* Может, как-нибудь и провертишься. Уж очень ты стал действительно каким-то ребенком — если этой паршивой спекулянтской «Эпохе» за гроши свой «Рим» продал.* Раньше за тобой этого не водилось.
Вещь мне не понравилась.* Неуклюже и слащаво.
Ну, да ведь у каждого свой путь.*
От многих других стихов я в восторге.
Если тебе что нужно будет, пиши Клычкову, а ругать его брось,* потому что он тебя любит и сделает все, что нужно. Пото́м можешь писать на адрес моего магазина приятелю моему Головачеву,* Б. Никитская, 15, книжный магаз<ин> художн<иков> слова. Это на случай безденежья. Напишешь, и тебе вышлют из моего пая, потом когда-нибудь сочтемся. С этой стороны я тебе ведь тоже много обязан в первые свои дни.*
Из-за границы буду тебе писать на Разумника.*
Привет и целование.
С. Есенин.
На конверте: Заказное
Вытегра
Олонецкой губ.
Николаю Алексеевичу
Клюеву
——————
Москва. Б. Никитская
15. Книжный магазин
худ. слова. С. А. Есенин
Бениславской Г. А., 8 мая 1922
Г. А. БЕНИСЛАВСКОЙ*
8 мая 1922 г. Москва
Милая Галя! Тысячу приветов Вам! Будьте добры, дайте т. Сахарову вариант шестой главы.* Любящий Вас С. Есенин. 1922, 8 мая.
Шнейдеру И. И., 21 июня 1922
И. И. ШНЕЙДЕРУ*
21 июня 1922 г. Висбаден
Висбаден. Июнь 21. 922.
Милый Илья Ильич! Привет Вам и целование.
Простите, что так долго не писал Вам, берлинская атмосфера меня издергала вконец. Сейчас от расшатанности нервов еле волочу ногу. Лечусь в Висбадене. Пить перестал и начинаю работать.*
Если бы Изадора не была сумасбродной и дала мне возможность где-нибудь присесть, я очень много бы заработал и денег. Пока получил только сто тысяч с лишним марок, между тем в перспективе около 400.* У Изадоры дела ужасны.* В Берлине адвокат дом ее продал и заплатил ей всего 90 тыс<яч> марок. Такая же история может получиться и в Париже. Имущество ее: библиотека и мебель расхищены, на деньги в банке наложен арест.
Сейчас туда она отправила спешно одного ей близкого человека. Знаменитый Поль Бонкур не только в чем-нибудь помог ей, но даже отказался дать подпись для визы в Париж.* Таковы ее дела… Она же как ни в чем не бывало скачет на автомобиле, то в Любек, то в Лейпциг, то во Франкфурт, то в Веймар. Я следую с молчаливой покорностью, потому что при каждом моем несогласии — истерика.
Германия? Об этом поговорим после, когда увидимся, но жизнь не здесь, а у нас. Здесь действительно медленный грустный закат, о котором говорит Шпенглер.* Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем, не стесняясь, у всех на виду седалищные щеки, но мы не воняем так трупно, как воняют внутри они. Никакой революции здесь быть не может. Все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы.
