Вечер ~ Меня чуть не разорвали. — Речь идет об успешном выступлении поэта на литературном вечере 14 апр. 1924 г. в зале Лассаля (Ленинград) — см. п. 152 и коммент. к нему. И. С. Морщинер (И. Романовский) так вспоминал о том, что произошло по окончании этого вечера: «Минут через десять мы вместе с Есениным вышли через служебный вход. Стоило нам лишь приотворить дверь и показаться на пороге, как нас встретил оглушительный шум и визг. У служебного выхода поджидала Есенина толпа восторженных слушателей, главным образом девиц. Они дружно ринулись на поэта, подняли его на руки и понесли. <…> Вот так донесли на руках Есенина до гостиницы. Поклонники хотели внести его в номер, но швейцар и служащие гостиницы заставили их разойтись» (Хроника, 2, 123–124).

157. Г. А. Бениславской. 26 апреля 1924 г. (с. 167). — Хроника, 2, 126.

Печатается по фотокопии автографа (ИМЛИ).

Пришлите с Шмерельсоном пальто, немного белья и один костюм двубортный. — Бениславская ответила 28 апр.: «До чего я обрадовалась, когда вчера мне позвонил Шнеерзон (кажется, так его фамилия), сказал, что Вы здоровы, почти не пьете; что через три дня выходит „Москва кабацкая“. <…>

Да, Вы просите прислать двубортный костюм, но он в чистке; а денег у меня не осталось совсем. Если у Вас будут — пришлите, надо за чистку костюмов 7 червонцев, за носки 1½ черв. и за разбитое стекло 2½. Вот: всего 11 червонцев. Вообще помните — лето близко, по возможности наладьте эти дела. В Москве ничего не устроить — даже Стойла нет. Долги я все заплатила, только осталось Вардину и Рите.

Ну, не люблю я об этих вещах писать, но за меня никто не напишет. А Вы, Сергей Александрович, напишите подробно обо всем: о делах, о себе, о планах на будущее. Ладно? <…>

На костюмы можете выслать деньги по частям, т. к. они сданы по разным квитанциям» (Письма, 239–240).

158. Г. А. Бениславской. Начало мая 1924 г. (с. 167). — Хроника, 2, 126–127.

Печатается по фотокопии автографа (ИМЛИ).

Датируется по содержанию: письмо является ответом на открытку и письма Г. А. Бениславской от 26 и 28 апр. 1924 г. (Письма, 238–240); см. также коммент. к п. 156.

…наберите сами 500 строк для Антологии. — Высказано мнение, что речь идет о книге «Русская поэзия XX века. Антология русской лирики от символизма до наших дней» (М.: Новая Москва, 1925; составлена И. С. Ежовым и Е. И. Шамуриным с вводными статьями составителей и Вал. Полянского), в которой было опубликовано 24 стихотворения Есенина, отрывок из автобиографии и краткая библиография (Есенин 6 (1980), с. 330). Однако это входит в противоречие не только с упомянутой в письме фамилией С. А. Клычкова как очевидного составителя Антологии, но и с количеством стихотворных строк Есенина в «Русской поэзии XX века» (более 760). По-видимому, в письме имеется в виду другой составительский замысел, возникший у самого Есенина и его друзей. Судя по всему, этот замысел не был реализован.

Гребень, сей Приблудный, пусть вернет. — 28 апр. 1924 г. Бениславская писала Есенину: «За это время я никого, кроме Риты, Кати и Приблудного, не видела (кстати, он, кажется, успел стянуть Вашу гребенку, по крайней мере она исчезла, остальное я спасла — забрала к себе на Никитскую)» (Письма, 239).

Да! Со «Стойлом» дело не чисто. — 26 апр. Бениславская сообщала: «С деньгами положение такое: „Стойло“ прогорело, продается с торгов, денег нам так и не дали, пришлось тратить госиздатовские — нужно было Кате, мне и домой в Рязанскую послать и долги» (Письма, 238). Речь идет о «Стойле Пегаса» — кафе имажинистов.

…напрасно — радуетесь — закрытию. — Ответ на слова Бениславской в письме от 28 апр.: «Стойло, к моей неописуемой радости, закрыто» (в копии ее письма после слов о «Вавилонском адвокате» — спектакле по пьесе А. Б. Мариенгофа — и до приведенного в цитате текста вырезано 8 строк машинописи, где, скорее всего, говорилось нечто нелестное об имажинистах).

Привет Жене, Рите…— Эти слова начинают приписку, сделанную слева от текста письма по вертикали.

159. И. М. Майскому. Вторая половина июня — июль 1924 г. (с. 168). — Журн. «Знамя», М., 1965, № 7, июль, с. 209, в составе мемуарного очерка И. М. Майского «Семь номеров».

Печатается по тексту первой публикации. Местонахождение подлинника неизвестно.

Датируется временем встреч Есенина с адресатом в 1924 г. (см. ниже).

И. М. Майский вспоминал, как летом 1924 г. Есенин «появился в редакции „Звезды“ <мемуарист был тогда главным редактором журнала>. Я посмотрел на него и ахнул: передо мной стоял красивый юноша, „как денди лондонский одет“… Изящный летний костюм, прекрасные желтые ботинки, модная панама на голове, волосы напомажены и издают какое-то изысканное благоухание…

— Вот привез вам кое-что, — начал Есенин, — но еще не совсем отделано… Поработаю несколько дней здесь, в Ленинграде… Потом принесу.

Действительно, примерно через неделю Есенин, все такой же великолепный, снова появился в редакции и несколько торжественно протянул мне довольно толстую рукопись. Я развернул и прочитал в заголовке „Песнь о великом походе“. <…>

Поэма Есенина мне очень понравилась, и я сразу же сказал:

— Пойдет в ближайшем номере.

Есенин весь как-то просветлел, а потом… сразу же попросил заплатить ему гонорар. Я согласился. С какой-то почти детской резвостью Есенин побежал в кассу за получением денег, вернулся в редакцию и долго благодарил меня за „отзывчивость“.

Прошло несколько дней. Есенин не появлялся. Однажды я сидел в редакции и правил какую-то рукопись. Вдруг дверь отворилась, и в мой кабинет, нерешительно озираясь, вошел странный человек. По лицу, манерам, костюму видно было, что незнакомец не имеет никакого отношения к литературному миру. Уставившись на меня, он спросил хриплым голосом:

— Как бы мне повидать тут товарища Майского?

— Я именно и есть товарищ Майский, — ответил я. — А в чем дело?

— Я вам записку принес. — И незнакомец передал мне клочок смятой и грязной бумаги.

Я разгладил записку. На ней почерком Есенина было написано <далее следует текст комментируемого письма>.

Я невольно вскипел.

— Где он сейчас находится? — накинулся я на человека, принесшего записку.

— Там… — ответил он и как-то неопределенно махнул в сторону рукой.

Я подверг посланца тщательному допросу и в конце концов выяснил, что Есенин сидит в одном из притонов, которые в те нэповские времена еще существовали в Ленинграде, что он там пропился и задолжал и что „хозяйка“ притона не выпускает его, пока он не расплатится.

Отправлять сто рублей (тогда это была крупная сумма) с этим подозрительным типом я не считал возможным. Однако действовать надо было быстро. Я тут же, в Ленгизе, раздобыл необходимые деньги, забрал с собой одного из служащих, отличающегося высоким ростом и большой физической силой, и скомандовал посланцу Есенина:

— Вези нас туда!

Посланец был явно смущен, но не решился ослушаться. Мы взяли на Невском извозчика и спустя полчаса входили в большой полутемный зал с плюшевой мебелью и какими-то золотыми разводами на стенах. Едва мы переступили порог, как из угла ко мне бросился Есенин. Но в каком виде! На нем была какая-то пестрая рубашка, белые кальсоны и тапочки на босу ногу. Волосы взъерошены, лицо бледное и испитое.

— Ну, слава богу, вы приехали! — воскликнул Есенин. — Я не смел вас просить об этом.

Появилась „хозяйка“ с громким голосом и крепкими кулаками. За ней шел высокий мужчина, похожий на трактирного вышибалу.

Я объяснил „хозяйке“ цель нашего визита. С льстивой улыбкой она заявила, что не будет иметь никаких претензий к „Сереже“, как только он уплатит „долг чести“. Так именно и сказала: „долг чести“. Я мысленно выругался, но что было делать?

Несколько минут спустя Есенин ехал со мной на извозчике. На нем был затрепанный костюм с чужого плеча — узкий и короткий, который соблаговолила дать ему „хозяйка“. Мне очень хотелось сказать Есенину то, чего он заслуживал, но я взглянул на него и не решился…