Влад не стал тянуть время и выжидать, когда выяснится точная дата свадьбы Ликиной дочери, и купил индивидуальный тур. Для меня одной. По специальной программе для людей с ограниченными физическими возможностями.
– Я не раз пользовался этим турагентством. Фирма респектабельная, всегда учитывала мои пожелания, я буду совершенно спокоен за тебя, они обо всем позаботятся на самом деле.
До отлета неделя. Загранпаспорт он сделал мне еще до того, как задал вопрос о том, где я хотела бы побывать. Правда, он не ожидал, что я отвечу «Венеция». Почему-то ждал, что назову Англию. Или Ирландию.
– Но Венеция так Венеция, – сказал, – это не для меня, а для тебя.
Влад везет меня в аэропорт. На лобовое стекло сыплет дождем.
В багажнике лежат новенькое складное удобное кресло-коляска для меня, дорожная сумка и кейс. Влад сам выбрал красный «Samsonite», чтобы мне лучше был виден мой багаж.
Я тихонько наговаривала на диктофон что-то, пришедшее в голову, – Влад попросил. «Буду скучать – послушаю».
– Полетишь у меня первым классом, – улыбается он и смотрит так довольно. Самодовольно, конечно же, ну а почему нет… Наверное, так он смотрел, когда дарил что-то Маше. И она ощущала, что подарок делается не ради нее, а ради себя… но Маша – жена, и ей нужно было иное, а я – просто «ближний на дороге», а Влад – добрый самаритянин, и мне не вести с ним битву полов за обоюдное счастье…
– Ого… – тяну уважительно. – Расскажи, как положено себя вести VIP-персоне, а то я точно обмишурюсь!
– Просто выражай надменное молчаливое недовольство всем, что бы там вокруг тебя ни происходило, – серьезно так.
– Правда?
– Нет, ну что ты, я же шучу. Знаешь… тебе не надо думать о том, как себя вести. Ты такая… ты ведешь себя куда правильнее и естественней, чем можно себе представить вообще. Просто будь собой.
– Спасибо тебе.
Рейс не задержали. Мы успели выпить по чашке кофе, когда объявили посадку.
Представители турагентства ждали и отвезли в самолет сразу же после регистрации.
Я обернулась в своем кресле-коляске, чуть откинувшись вправо, чтобы увидеть Влада за спиной служащего авиакомпании, катившего мое кресло-коляску.
Выделила взглядом его лицо и помахала рукой.
Он послал в ответ воздушный поцелуй.
ВЛАД
Походил по залу. Купил «Forbes» в киоске. Выпил еще кофе.
Наконец, объявили о взлете.
Можно ехать домой. Леры там нет. И Маши нет. Но если я приеду домой, то там, по крайней мере, буду я. Уже хоть кто-то…
Хотя, стоп! Там же Кафка! И Лерин голос в диктофоне. И кстати, его можно начать слушать уже в машине.
Выехал на трассу, ведущую из аэропорта в центр, надел наушники, поставил диктофон на воспроизведение.
«непрощение — такой же тяжкий крест, как прощение… то есть нет. Они несравнимы.
Непрощение примеряешь, как гордые вериги, примеряешь разные модели, фасоны.
Примеряешь, соглашаясь носить на себе это чудовищное приспособление для искалеченной души, потому что оно сулит некое выравнивание, этакий баланс-бальзам, утоляющий жжение справедливости в истерзанном сердце.
Соглашаешься носить самые изощренные модели непрощения, вплоть до фишки-всех-времен – непрощение себя.
Потому что простить – это пойти под скальпель без наркоза.
Простить – это дать отрезать часть себя в жертву умилостивления Дракона Справедливости.
Дракон сожрет это редкое лакомство и прикайфуется в дреме.
А ты „прикайфуешься“ в болевой коме.
И, пока вы оба без сознания, Таинство прощения свершится в тайном месте.
Дракон проснется голодным, но, памятуя о жертве, пойдет искать себе пищи в другом месте.
А ты проснешься немножко другой уже, чуть невесомей, ровно на сожранную Драконом часть тебя.
Зато носить корсет-вериги-крест непрощения тебе не нужно.
Легок и прям твой столб от крестца до затылка, встречный ветер принимает позвоночник за флейту, тебе больно от придыханий ветра, но это не имеет ничего общего с ношением гордых вериг».
Я слушал и понимал, что она говорит обо мне. О том, что я не хочу простить Машу за то, что она выбрала не меня.
Я и правда не хочу.
То есть не хотел. Но разве можно было находиться рядом с Лерой и оставаться в той же обороне, что всегда…
Надо поговорить с Машей. Пусть живет, как хочет. Дам ей квартиру, машину, дочку только заберу. Она себе еще родит, а у меня от нее хоть что-то останется.
Вот Лера вернется, поговорю с ней об этом, а потом с Машей встречусь. Всё уладим и будем жить как-то дальше. Надо выруливать уже. Пусть не как я хотел – так ведь я уже и не хочу так. Я другой. Я хочу по-другому.
Посмотрел на диктофон – там еще одна запись. Включил.
«Откуда-то я точно знаю, что однажды
книги будут открыты.
И каждый из нас выслушает повесть о себе.
В этом вечном тексте не будет ни слова о том, что ты сделал плохого.
Ни слова о том, что ты не сделал хорошего, а мог.
Там будет только
то доброе, что ты смог сотворить, и
то доброе, что ты только хотел сделать,
то хорошее, что ты думал о других,
те блага, что ты желал ближним.
А у всего нашего плохого нет сущности,
и потому о нем ничего не будет сказано в этой повести.
Словно его и не было.
Мы выслушаем эти долгие слова о себе. И заплачем.
И Бог отрет всякую слезу.
Таким будет этот Суд.
Потому что другим быть не может».
Что-то мне страшно за нее. Она все слишком проницательно понимает. Слишком.
И тут зазвонил мобильник. На дисплее «Маша». Читаю и понимаю, что не… что не вздрогнул.
– Йолки, моя машина едет следом за твоей от самого аэропорта, я мигаю тебе дальним, но ты не замечаешь. Задумался?
– Ты была в аэропорту? Зачем?
– Хотела помахать Лере, но увидела вас и решила не подходить. Вы хорошо смотрелись вместе, уютно и очень… интимно. Черт, не в том смысле, нет. В смысле, что любой, кто подошел бы к вам, что-то бы испортил.
– А по-моему, ты все-таки ревнуешь, – я улыбался, надо же, я улыбался и шутил с ней, и мне не было больно…
– Я? Ревную?! Хотя, да. Только не тебя.
– Я знаю, что не меня, Машенька, знаю, – я улыбался!!!
– Зарулим на ближайшую «NESTE»? – вдруг предложила она. – Выпьем кофе, м?
– Давай. Через три светофора.
…Сидели за столиком с бумажными стаканчиками кофе.
– Как твои продажи, растут? – спрашиваю.
– Немножко, – смеется, – я ушла из офиса, работаю дома, все клиенты остались со мной.
– Из дому клиентскую базу не нарастишь. Но тебе, наверное, это не нужно, да?
– Не нужно, да, – улыбается.
– Знаешь, я уже спокойно могу видеть тебя и говорить с тобой. И спокойно думать о том, что ты живешь не со мной. Но… всё-таки… Почему ты ушла, можешь сказать?
Улыбается, макает ложку в остатки кофе, чертит по бумажной салфетке…
– Ты забрал Леру. Она была моя, и ты ее забрал себе. Зачем?
– Чтобы ты поняла, как мне больно. Ты забрала у меня себя. Я забрал у тебя другого человека. Лишение. Изымание активов, иначе говоря.
– Помнишь, мы смотрели фильм «Проект Александры»?
– Ммм… смутно.
– Ну, неважно. Там жена много раз пыталась говорить с мужем. Много, много, черт, как много раз. Так много, что ему казалось, что он все это слышал и знает давным-давно…
– Ну так что же, Маш, какое это имеет отношение к твоим причинам? – Я не чувствовал обычного раздражения, нет, просто хотелось получить простой ответ. Просто ответ, ставящий точку в этой истории. Просто ответ, как снятие с депозита остатка и закрытие счета.
– Йолки… как же тебе объяснить-то, бедный ты, бедный… Просто… просто ты так и не научился со мной обращаться, скажем так… Ты обзавелся мной, как супер-пупердевайсом, и ожидал, что все будет работать само и приносить тебе дивиденды. Я понятно излагаю?
