– Думаю, – начала я, и Влад поспешно уселся в кресло и напряженно уставился на меня, – что все дело в честности.

– Честности? Кто кого обманывает?

– Нет, не обманывает… это такая честность с собой, понимаешь? Маша, она… она ведь умеет с тобой… обращаться, правда?

– О, еще как умеет! Она все мои кнопочки знает, она, при желании, может меня на что угодно раскрутить, веревки могла бы вить из меня…

– Почему она не пользуется этими… навыками? Ведь ты состоятельный человек, ты ее любишь, ты – верный, раз говоришь, что за последнее время жизни порознь ни разу ни с кем не… загулял.

– Что, идиотски поступил, да? Надо было отрываться по полной? Да у меня ни на кого не сто… Мне никто не нравился, я ее люблю!

– Нет, не идиотски. Думаю, ты поступил… достойно.

– Ааа… – Влад махнул рукой, потянулся к бокалу с остатками коньяка и допил одним глотком. – Так что о честности?

– Маша хочет жить так, чтобы быть честной с собой. Она могла бы легко устроиться при тебе этакой женой-кошечкой и вести параллельную жизнь, которую оплачивал бы ты, сам того не зная. Но она не хочет такой жизни. Она хочет честно уйти, честно искать, найти и жить с тем, с кем ей будет житься.

– Лера… а ты знаешь, что я все это время позволял ей быть никуда не годной женой? Знаешь, что она совсем не готовит? Не убирает? Не занимается с ребенком? Разве не это ожидается от жены? Она говорит, что я ее подавляю, что я злой. Вот скажи, я, по-твоему, злой?

– Нет. Ты не злой. Ты… холодный немного, а еще то, что называется «тяжелый человек». Это да. Но не злой, нет.

– Тяжелый человек? Это как?

– Я думаю, это качество – обратная сторона сильной воли и врожденной властности. Вот смотри: ты добился того, что у тебя сейчас есть, потому что одерживал верх в самых разных противостояниях с другими людьми в бизнесе, – я правильно понимаю?

– Верно, – немного удивился Влад, – правда, я никогда не думал о себе так.

– Мне представляется, что умение вести дела равно умению обращаться с людьми.

– Да, я читал у тебя там… где ты пыталась писать о моей жизни.

– А много ты помнишь таких, кто оказался бы сильнее тебя в ведении переговоров?

– Немного. Очень немного. В основном мне уступали.

– Почему, как ты думаешь?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, они пасовали перед твоей внутренней силой. Мне кажется, в тебе очень большая концентрация внутренней силы – это качество дано тебе от рождения. И любой человек ловит волны этой силы интуитивно, считывает ее спектр и уступает дорогу носителю этой силы. Зачастую неосознанно. Словно внутри каждого встроен такой приборчик, различающий негласный чин и статус каждого…

– Вообще люди редко ошибаются в таком, да… Инстинкт отточен у них на это дело, – согласился Влад. – Так ты говоришь, я – сильный?

– Ну, это почти ничего не сказать… Знаешь, я вот тут наблюдаю тебя дома в разных настроениях. Ты бываешь очень добр и заботлив – деятельно заботлив. И тогда тобой хочется любоваться. Но порой ты бываешь погружен в свои мысли и не фильтруешь свое настроение. И вот тогда оно наезжает, как громадный асфальтовый каток, и хочется исчезнуть из того пространства, где ты. При этом ты ничего оскорбительного не говоришь, не делаешь, но эта громадная внутренняя сила, не управляемая тобой, начинает биться сильной волной… делается очень тревожно, очень тяжело – так что не вздохнуть…

– Но Маша же женщина! Она должна помогать мне справляться с этим. То есть я не ощущаю, что так действую на окружающих, но если ей из-за этого тяжело, то она ведь женщина, пусть бы потерпела, знает же, что потом я все для нее сделаю. Почему она не может быть на месте женщины просто?! Успокаивать меня, снимать раздражение, ласкать, заботиться? Почему непременно какие-то сложности у нее всегда? Почему она – звезда, а я… я кто?

– О Господи, – вздохнула я, – не знаю, что сказать тебе… Она – звезда, верно. И ты ее любишь именно за то, что она такая. И ей нужно, чтобы ее сейчас любили такой – дерзкой, запутавшейся, ничего по дому не делающей, – ведь ты можешь позволить себе дома прислугу, правда же? Если она почувствует, что ты ее любой принимаешь и любишь, то она перестанет дерзить. Ведь она от неуверенности такой стала. От того, что не получала от тебя тепла и обожания столько, сколько нужно ей было.

– Ну как не получала? А машина? А бриллианты? А путешествия? А меха? Хочешь, я тебе ее шкаф покажу? Ярусы одежды! А она мне, думаешь, хоть когда-нибудь, что-нибудь ценное подарила? А ведь она работает. Она может и костюм купить мне хороший, и часы. Я хотел. Мне было бы приятно, если бы она… а она тратит только на себя и на помощь своим родственникам. Но, если по сути, то помогает она им из моих денег! А в результате все думают: она – добрая, а я – злой и жадный. Но на поверку-то…

– Ты не жадный, я знаю. И не злой. Ты просто… не бескрайний. И это понятно, ты не можешь себе позволить таким быть – ты в бизнесе, а там такое мешает.

– А то, что ты говоришь о том, чтобы полюбить ее такой, какая она сейчас, то… я не хочу закреплять в ней дурные привычки. Если она поймет, что я люблю ее любой, то она просто на шею сядет, а я мужчина. Она – женщина и должна считаться со мной. Не бывает в семье двух мужчин, а я не буду девочкой, она – девочка. Но не хочет ею быть!

Влад был взволнован, даже раздражен. Я сидела, опустив голову.

– Когда мы любим, то за общность, и, как-то не вглядываясь, полагаем, что любим и за разность тоже, но саму разность – ее габариты – ощущаем весьма смутно, – заговорила, не глядя на Влада. – Потом, в процессе жизни, случайно сдираются полоски с упаковки нашей разности, и сквозь них просвечивает многое, что предстоит узнать друг о друге. Следовало бы разобрать этот груз по сортам: ведь есть разность, которую можно легко нивелировать – подтянуть друг друга на свои уровни, а есть разность, которую придется просто принять как таковую, временно или постоянно, неизвестно.

Но пока этот груз не разобран по сортам, не усвоен, не понят-осмыслен-определен – он будет мучить и тяготить, как несделанное, постоянно откладываемое дело.

Замолчала, не видя от него реакции. Но он тут же вскинул глаза: продолжай.

– В любви есть такие поверхностные слои, – снова заговорила я, – которые люди готовы разрабатывать вновь и вновь с разными партнерами, увлеченно и радостно, наверное, есть такой «наркотик верхнего слоя любви» – на него подсажены многие множества мужчин и женщин. Но вгрызаться в породу, которая поджидает после того, как «съеден крем» поверхностного слоя, охотников гораздо меньше. Да и «наркотика» там уже нет. К тому же неизвестно – что там, под породой? Есть ли ценности, ради которых стоит тратить силы? Мало кто хочет работать в этих рудниках… но ведь, только пойдя на этот риск, можно узнать – стоило ли? И потом, мне верится, что решившийся на каторгу «разрабатывания» любви вглубь, сроком на жизнь, имеет власть и волшебство преображать «породу». И даже если она не слишком многообещающа и ничего под ней нет, то под влиянием личности такого вот рискового разработчика она будет облагорожена…

– Я не понимаю, Лера, – Влад резко поднялся и помотал головой, – ты говоришь примерно так же непонятно, как этот Викентий в лаковых пинетках, как Лика, когда она пытается мне объяснить что с Машей. Такое впечатление, что вы все с одной планеты, а я – с другой… Впрочем, когда ты мне объясняешь про меня самого – то мне все понятно. Но скажи мне, ради бога, почему я – мужчина! – должен с этими Машиными заскоками разбираться. У меня нет на это ни времени, ни сил, ни желания. Я четко представляю, какой должна быть моя жена. Маша знает это. Почему она не хочет быть такой? Почему не подает должного примера нашей дочке? Маше нравится меня унижать, вести со мной войну, но я не могу уступить, я – мужчина.

– Да. Ты – мужчина, – устало подтвердила я.

– Ты совсем бледная, – спохватился Влад, – я… прости, я слишком погрузился в свои проблемы… давай, я помогу тебе перейти на кровать…