— Что? Во всяком случае, веселенькая жизнь для него кончится, и он еще пожалеет о Японии. Ведь вот болван, чуть-чуть не провалил все дело. Думаю, что его лишат сана, а может, отправят куда-нибудь в глушь, на край света.

— Кстати, а ты как разделаешься со своей красоткой?

— С ней все улажено. Ее тоже нельзя тут оставлять. Язык у нее, как помело, черт знает что может наболтать. Тем более что и репортеры ей теперь прохода не дают.

— Куда же ее?

— Ко мне на родину. Она уже получила визу. Здешние законы не позволяют женщинам навсегда покидать страну, так что она выезжает, чтобы, как говорится, выйти замуж.

— Ну ладно. Итак, ждите указаний через Окамура. Я еще не знаю, откуда их направлю, из Шанхая, Манилы или из Каира. Ну, Билье, будь здоров, мы с тобой все-таки хорошо вместе поработали. А я вскоре сюда вернусь. Так что расстаемся ненадолго. В Японии просто рай. Хотел на прощание распить с тобой бутылочку, да, видно, не придется. Но имей в виду, твоя церковь и в дальнейшем будет участвовать в моих предприятиях.

Билье повесил трубку. Итак, Ланкастер заметает следы. Он вышел из автомата, сел в машину и поспешил в церковь.

Вернувшись, он торопливо поднялся на второй этаж и постучался в дверь главы миссии.

Епископ Мартини встретил Билье не очень приветливо. Он был встревожен. Да и как не тревожиться, когда орден переживает такие беспокойные дни.

Билье подошел к столу и заговорил приглушенным голосом:

— Только что говорил с Ланкастером. Он через час покидает Японию.

— Как, уже? — Мартини привстал от изумления.

— Говорит, что боится провала. Но, я думаю, это даже к лучшему. По-видимому, полиция напала на его след.

— Да… Но все-таки уж очень скоро…

— Он скор на решения, однако никогда не допускает оплошности. Куда полиции с ним тягаться!

— Сказал, куда едет?

— Говорит, что в Каир.

— Что еще говорил?

— Сказал, что связь будет держать через Окамура и, несмотря ни на что, мы по-прежнему будем работать с ним. Слов нет, он нам очень помог. Но не собирается же он вечно держать нас в своих руках?

— Что поделаешь… Ведь мы были так бедны. Благодаря ему мы блестяще поправили свое положение. Только работать надо чище.

— Торбэком интересовался.

— Ну, это естественно. Представляю, как он его клянет.

— Ваше преосвященство, Торбэка, пожалуй, надо поскорее отправить отсюда.

— А как с документами?

— Все улажено. Департаменту полиции не позволят и пальцем пошевелить.

— Он готов к отъезду?

— Да. Может выехать в любую минуту.

— Ну и отлично! Кстати, и кардинал считает необходимым отослать его на родину. Там эта история тоже вызвала большое беспокойство. Так что действуй без промедлений, а то еще и мне достанется.

Билье тут же отправился в больницу к Торбэку.

— Как здоровье? — спросил Билье, входя в палату. — Что-то ты немного похудел.

Торбэка нельзя было узнать. От прежнего цветущего молодого патера осталась одна тень. Лицо почернело, щеки ввалились, веки нервно подергивались.

— Что-нибудь случилось? — беспокойно спросил Торбэк.

— Да, ты должен немедленно выехать за границу.

— О-о! — Торбэк задрожал и стал креститься. — Уже, значит… — простонал он.

— Да. Это приказ епископа. Завтра ты вылетаешь. Билет па самолет уже заказан.

— Завтра?!

— Да, но это же к лучшему. По крайней мере хоть проклятые репортеры не будут тебя больше тревожить… Сегодня к вечеру соберись, поедешь прямо из больницы. В церкви тебе показываться не нужно. А вещи твои доставят сюда, я позабочусь об этом.

Торбэк упал на колени.

— Отец Билье! Что со мной будет? — Его руки, сложенные на груди, лихорадочно затряслись.

— Во-первых, ты там все должен рассказать начистоту…

— Меня накажут?

— Об этом одному богу известно…

— Меня не лишат сана? Куда я тогда денусь?! Ведь я из бедной семьи, мы всегда жили в нищете. И, только став священником, я поправил свои дела. Отец и мать гордятся мной. Мне нельзя возвращаться домой ни с чем. Все меня возненавидят. Отец Билье, молю вас, попросите его преосвященство замолвить за меня хоть слово перед кардиналом!

— Хорошо, я выполню твою просьбу, — ответил Билье. — Итак, готовься! Самолет отправляется в семь тридцать вечера.

На первом этаже аэровокзала Ханэда помещаются таможня и другие службы. Тут же производится обмен валюты. В одной из комнат сидят чиновники отдела виз и регистраций.

Несмотря на вечерний час, было еще светло. После короткого весеннего ливня небо совсем очистилось. По коридору длинной вереницей тянулись пассажиры. Напряженные хлопотливые минуты — таможенный досмотр, обмен валюты, проверка виз. Провожающих в этот зал не пускали.

Таможенники привычным жестом протягивая руку, брали паспорта, просматривали фамилии, фотографии.

Вдруг один из молодых служащих удивленно вытаращил глаза.

«Торбэк — священник церкви святого Гильома», — прочитал он в паспорте.

Торбэк! Это лицо он недавно видел в газете! Молодой чиновник подозрительно покосился на предъявителя. Ну конечно, тот самый!

Из газет чиновник знал, что священник Торбэк замешан в убийстве стюардессы. Ему известно было также, что в настоящее время этот человек привлекается полицией в качестве особо важного свидетеля.

Чиновник заколебался. Он не знал, можно ли беспрепятственно вернуть паспорт владельцу.

— Простите, одну минуточку, — сказал он стоявшему перед ним Торбэку.

Как гут быть? Надо бы заявить начальству, подумал чиновник и подошел к начальнику таможни.

Тот покрутил паспорт в руках, потом перевел взгляд на священника, потом снова взглянул на паспорт. Он растерялся и решил подумать. Он не хотел брать на себя ответственность в подобных обстоятельствах.

Виза была оформлена по всем правилам. Из департамента полиции не поступало распоряжения о задержке священника Торбэка.

Между тем основной поток пассажиров схлынул, у контроля стояло всего несколько человек. До отправки самолета оставалось двадцать минут. Священник нетерпеливо постукивал ногою об пол.

И все же чиновники отделения проявили осторожность. Один из них по указанию начальника позвонил для проверки в полицию.

Он сказал, что виза не вызывает сомнений, и спросил, можно ли выпустить из страны человека, который считается свидетелем по делу об известном убийстве.

Ответ же полиции был прост: поскольку никаких распоряжений относительно ареста или задержки упомянутого лица нет, следовательно, и задерживать его нечего.

Получив, наконец, свой паспорт и визу, священник приветливо кивнул чиновнику и зашагал к выходу, который вел в зал ожидания. Работники отделения следили за ним с любопытством. Еще бы, этого человека сейчас знала вся Япония.

В зал ожидания Торбэк вошел почти последним. Некоторые пассажиры, увидев священника, встали, чтобы уступить ему место. Утонув в мягком кресле, Торбэк раскрыл книгу. Держался он совершенно спокойно.

Кто-то вежливо осведомился, куда он летит. Подняв свои ясные глаза, Торбэк улыбнулся и ответил. Спрашивающий обрадовался: значит, они летят до конца вместе. Кто-то начал рассказывать, какое колоссальное впечатление произвела на него Япония. Торбэк согласился: о да, удивительная страна…

Но вот раздался голос диктора, приглашающий пассажиров на посадку. Все поднялись со своих мест и вышли на летное поле, направляясь к самолету.

Отсюда был виден балкон, где собрались провожающие. Пассажиры, оглядываясь, махали на прощание своим близким.

Аэропорт был залит электричеством, но на небосклоне еще сохранялся островок солнечного света. Распластав над землей огромные крылья, самолет компании «Эр Франс» ждал своих пассажиров. Дверца самолета была гостеприимно открыта. По дороге к самолету Торбэк дважды обернулся и помахал рукой.

Однако трудно было разглядеть, провожал ли его кто-нибудь. На балконе стояла огромная толпа, и все махали руками.