— Мы уже давно работаем вместе, — продолжал Ланкастер, — при нем можно говорить откровенно. Так что не стесняйтесь. Что привело вас ко мне в такой поздний час?

Ланкастер говорил не по-японски. Трудно было предположить, что японец его понимает. Окамура как-то неопределенно улыбнулся.

— Сегодня я видел ее после экзамена. Меня беспокоят результаты, — овладев собой, проговорил Торбэк.

— Так.

Ланкастер сел в кресло и набил табаком трубку. Окамура протянул руку и щелкнул зажигалкой.

— Спасибо, — поблагодарил Ланкастер по-японски. — Как же обстоит дело? — обратился он к Торбэку.

— Кажется, провалилась, во всяком случае, она так думает. Плохо отвечала по языку. Она очень расстроена.

— Значит, провалилась, говорите?

Лицо Ланкастера оставалось спокойным. Он с наслаждением выпускал клубы дыма.

— Я пришел, чтобы поскорее вас предупредить. Если вы собираетесь что-либо предпринять, это нужно сделать немедленно.

— Благодарю вас, господин Торбэк. Но я же говорил вам, что я всегда добиваюсь того, чего хочу. В данном случае мне нужен голубь, и он у меня будет, несмотря ни на что. Скажете, каприз? Пусть так, но свои капризы я привык удовлетворять. Запомните это, пожалуйста, господин Торбэк. Нам с вами еще долго придется работать вместе.

Торбэк молча слушал.

— Еще раз благодарю вас, но меры уже приняты. Запомните: если она не ответила даже ни на один вопрос, она все равно будет принята.

Ланкастер встал, подошел к Торбэку и положил ему руку на плечо.

— А вот дальнейшее уже будет зависеть от вас. Голубь очень скоро отправится в Гонконг. И управлять им будете вы. Надеюсь, вы меня понимаете, господин Торбэк?

Торбэк стоял перед Ланкастером, словно школьник перед учителем, и тот невольно рассмеялся.

— Не сердитесь на меня, Торбэк. Ведь надо же иногда немного и пошутить. А за свою голубку не беспокойтесь, все будет в порядке. Кстати, вам следует поближе познакомиться с моим гостем. Мистер Окамура, — обратился Ланкастер по-японски к незнакомцу, — это священник из церкви святого Гильома. Вы, кажется, ее посещали в прошлом?

Торбэк удивленно поднял брови и внимательно посмотрел на японца. Нет, он его не помнит. Правда, в церкви бывает много народу и всех запомнить невозможно.

— Да, бывал, и вас я знаю, — ответил Окамура, глядя на Торбэка. — Хотя в то время, когда я посещал церковь святого Гильома, вас там еще не было. А отец Билье меня знает очень хорошо, да и не только он. Его преосвященство тоже. Во всяком случае, должен знать. Ведь я тот самый Окамура, которого церковь святого Гильома восемь лет назад изгнала из числа своих прихожан.

Окамура беззлобно улыбнулся.

Торбэк впервые слышал, что из церкви святого Гильома кого-то изгнали. Отлучение от церкви вообще явление редкое.

— Серьезно?! — удивился он.

— Конечно. Я доставил вашей церкви небольшую неприятность. Ну, изгнали — это, разумеется, преувеличение. Просто мне самому не совсем удобно стало посещать вашу церковь. А затем перешел в церковь на Сибуя.

— О, к отцу Городи!

— Да, он там служил, — закивал японец. — Отец Городи был ко мне удивительно добр, он многое для меня сделал.

В улыбке Окамура промелькнула ирония. Но Торбэк не уловил ее. Все улыбки у японцев казались ему одинаковыми.

Откуда было знать Торбэку давнишнюю историю с сахаром? Ясно было одно: сейчас Окамура принимает участие в делах господина Ланкастера.

— А я вас частенько вижу, ваше преподобие, — сказал ему этот приверженец ордена святого Василия.

— Значит, вы бываете у нас? — спросил Торбэк.

— Нет, этого я позволить себе не могу. Я вижу вас в другом месте.

— Вот как! — На лице Торбэка появилось сперва удивление, потом испуг. Где же мог его видеть этот японец? Неужели с Сэцуко? Он побледнел.

Окамура неприятно рассмеялся.

— Да это не так важно, ваше преподобие. Надеюсь, мы теперь будем с вами сотрудничать, — сказал он, перестав смеяться.

Нет, кажется, ничего особенного этот Окамура не знает. У японца к нему, по-видимому, чисто деловой интерес. Да и Ланкастер вон как спокойно посасывает трубку, промелькнуло в голове у Торбэка.

— О, мистер Окамура умеет работать, — вмешался в разговор Ланкастер, — и язык за зубами держать умеет. Он мой друг и ближайший помощник. В его присутствии можно говорить обо всем без утайки.

Торбэк собрался уходить.

— А насчет Сэцуко можете не сомневаться, — добавил Ланкастер. — Правда, там на одно место чуть ли не двести человек, как я слышал. Но, несмотря ни на что, Сэцуко будет принята. Можете ее успокоить. Пусть купит карту Гонконга, ей надо хорошо изучить этот город.

Торбэк стал прощаться. Он пожал руку Ланкастеру, а затем и Окамура. Ланкастер проводил Торбэка до двери и бесшумно закрыл ее за ним.

«Воистину страшный человек этот Ланкастер, — думал Торбэк, медленно спускаясь по лестнице. — С какой легкостью он взялся устроить Сэцуко! Будто он член правления этой авиакомпании. Да еще при таком конкурсе. Двести человек на одно место! Он уже не раз подчеркивал, что для него нет ничего невозможного. Видимо, так оно и есть. Но управляет он из-за кулис, и, конечно, не одной церковью святого Гильома. У него на ниточках ходят многие…»

Навстречу кто-то поднимался по лестнице. Ого, сразу четверо! Поднимаются медленно, тихо, гуськом.

Избежать встречи было уже невозможно. Торбэк повернул голову в сторону, чтобы не видели его лица, но сам разглядеть этих четверых все же успел. Азиаты — сразу видно, но не японцы, высокие и худые. Да и держатся как-то по-другому, тоже не как японцы.

Они молчаливо разминулись. Торбэк даже не обернулся, но всем существом почувствовал на себе их взгляды, и почему-то по спине у него пробежали мурашки.

Но вот, слава богу, он уже на улице! Удивительное дело — каждый раз после посещения Ланкастера только на улице он начинает свободно дышать. А в квартире у коммерсанта ему всегда не хватает воздуха. Когда же сидишь с этим Ланкастером липом к лицу, кажется, что к твоему горлу приставили клинок, даже сердце холодеет.

Вздохнув полной грудью, Торбэк направился к своему «рено».

Служебная резиденция господина Ланкастера находится в центре, на четвертом этаже одного из деловых зданий. На матовой стеклянной двери написано по-английски: «Импортная контора». Вот только не сказано, что она импортирует.

В конторе сидят секретарша и два клерка. Есть, конечно, и телефон. Но все здесь как-то запущенно и не чувствуется настоящей деловой атмосферы. Впрочем, господин Ланкастер почти никогда здесь не встречается со своими клиентами. В основном переговоры происходят на известной квартире.

Правда господин Ланкастер каждый день заглядывает в свою контору. И со всеми, кто работает в этом здании — а здесь помещается еще немало и других контор, — он неизменно любезен. В общем здесь его принимают за вполне добропорядочного негоцианта.

Но негоциант никогда не остается у себя в конторе больше часа. Вскоре он садится в свою шикарную машину и исчезает. А куда — никто из его служащих не знает.

Если кто-нибудь звонит в контору в его отсутствие, клерк неизменно отвечает:

— Шефа нет… Нет, не сказал… Когда будет, к сожалению, не знаю.

И это была правда. Служащих господин Ланкастер в свои дела не посвящал. Товары, которые сбывала его фирма официально, раскупались туго и прибыль приносили мизерную.

Еще в церкви Торбэк узнал, что Сэцуко принята. Об этом ему сказала по телефону она сама. У них было два телефона: один аппарат стоял в кабинете епископа на втором этаже, другой — в канцелярии. Когда звонил телефон в канцелярии, Торбэк старался брать трубку сам. Если же невзначай трубку снимал служащий-японец, Торбэк тотчас же отбирал ее.

И дело было не только в том, что он не хотел, чтобы тут знали о Сэцуко. Последнее время сюда часто звонил сам Ланкастер, а уж его голос никто здесь не должен был знать. Особенно следовало остерегаться японцев. Говорил с ним Торбэк всегда тихо и только на английском языке.