Они отошли в сторонку.

— Через минуту прибывает самолет. Так вот, я вашу Сэцуко еще не видел. А мне бы хотелось посмотреть на нашего голубя. И так, чтобы она этого не знала.

Торбэк испуганно посмотрел на коммерсанта.

— Не путайтесь, — рассмеялся Ланкастер, — я не прошу меня представлять. Вы с ней поздороваетесь, она ответит, и этого будет достаточно.

В небе послышался звук моторов. Толпа ветре «чающих зашумела. Вскоре из темноты, мигая огоньками, вынырнул идущий на посадку самолет.

— Ну вот она и прилетела, Торбэк! — Ланкастер хлопнул Торбэка по плечу. — А представите вы ее мне в другой раз. Да, да, обязательно. Думаю, мы найдем для этого подходящий случай. Сегодня я только мельком взгляну на нее.

На трапе показались первые пассажиры. Среди иностранцев замелькали молодые японки. Все они были в новой синей форме и шли почти шеренгой. На лацканах их костюмов блестели новенькие значки авиакомпании ЕАА.

Встречающие бросились к девушкам. Вокруг каждой образовался круг. Сэцуко тоже окружили. Ее тетка что-то ей возбужденно говорила, дядя стоял рядом, на его красном лице сияла улыбка. Тут же были и подруги Сэцуко.

Торбэк не отрывал от нее глаз. Но на своем затылке он явственно ощущал взгляд Ланкастера. Он чувствовал этот взгляд почти физически.

Сэцуко что-то отвечала на вопросы окружающих, а глаза ее блуждали по сторонам. Тогда Торбэк шагнул вперед. Его будто подтолкнул взгляд коммерсанта.

Наконец Сэцуко его заметила. Она вздрогнула, и тотчас же лицо ее осветилось какой-то восторженной улыбкой.

— Отец Торбэк! — Она подошла к нему.

— С благополучным возвращением, Икута-сан.

Торбэк ласково улыбнулся, но ничем не выдал обуревавших его чувств. Здесь был только священник церкви святого Гильома.

— Благодарю вас! Наконец я снова дома.

Широко раскрыв глаза, Сэцуко смотрела на Торбэка. Ее лицо было немного бледным, но сейчас на нем вспыхнул яркий румянец.

— С благополучным возвращением, — улыбаясь, повторил Торбэк, — слава всевышнему, вы живы-здоровы.

— Большое спасибо!

Сэцуко была растрогана, но никто не заметил, как изменилось выражение ее лица. Это увидел только Торбэк.

Все длилось не более минуты — Сэцуко тут же подхватили под руки ее родные. Торбэк скромно отошел в сторону.

Постепенно группы вокруг прибывших растаяли, и люди потекли к выходу.

Вдруг кто-то коснулся плеча Торбэка. Он обернулся — сзади стоял Ланкастер, засунув руки в карманы плаща.

— Ну, Торбэк, дело наше начинается. — Он посмотрел в сторону Сэцуко. — Из нее получится хороший голубь. Поздравляю вас, Торбэк. Она очень мила.

У Торбэка снова по спине поползли мурашки.

Прошел месяц. В Токио почти каждый день шел снег. Торбэк и Сэцуко встречались часто, и все в той же гостинице.

Их любовь стала еще более исступленной. Они будто хотели наверстать время, потраченное Сэцуко на занятия в Лондоне.

Она часто рассказывала Торбэку, как помогли ей его письма на чужбине.

— Я просто умирала от тоски, — шептала она ему на ухо, — сокурсницы сторонились меня. Все считали, что я попала по протекции, и презирали меня. Мне даже было жаль себя. Подумай только: одна в далекой, чужой стране, и рядом никого близкого. Все зверем смотрят. Иногда даже хотелось бросить все и удрать домой.

Рассказывая это, Сэцуко чуть не плакала.

— Но ты в письмах ободрял меня, и твои слова придавали мне силы. Я очень тебе благодарна! Если бы не ты, я в минуту отчаяния могла бы покончить с собой.

— Я очень рад, что помог тебе, — в волнении отвечал Торбэк, перебирая ее волосы своими длинными красивыми пальцами.

От этих прикосновений Сэцуко передавалось его волнение. Оно проникало сквозь кожу, будоражило кровь. И их любовь не знала усталости.

— Твои притчи из евангелия тоже мне помогали. Только в несчастье до человека доходит истинный смысл священного писания. Это не то, как когда в церкви слушаешь…

— Ты права. Силу божьего слова особенно остро чувствуешь, когда оказываешься в беде. Тебе помогла не только моя любовь, но и могущество божьего слова.

И, словно жалея Сэцуко, Торбэк нежно целовал ее в лоб, щеки, шею, грудь…

Но вот наступило время, когда Торбэк должен был сказать ей о ее будущей работе. Тут уж его любовь не могла ничем помочь, ему было трудно говорить об этом.

Мало того, что это могло ее огорчить, надо было сказать обо всем очень осторожно, но в то же время ясно, чтобы слова сразу достигли цели.

А иначе — катастрофа. Вся затея может лопнуть, и тогда… Нет, он боялся не за себя, он должен выполнить поручение Ланкастера, ибо от этого зависит благополучие церкви.

И это было даже не поручение. Это был приказ, а Торбэк, как простой солдат, должен был его выполнить. В противном случае не только его, но и Сэцуко ждут ужасные последствия.

Торбэк не находил себе места. Сэцуко не могла не заметить, что он чем-то взволнован.

— Бэк, милый, что с тобой? — как-то спросила она. — Ты ведешь себя очень странно. Ты со мной, но кажется, что думаешь не обо мне, а о чем-то другом.

Он слегка улыбнулся.

— Ты что-нибудь заметила?

— Конечно, заметила. Когда любишь, все замечаешь. Ты, даже когда ласкаешь меня, думаешь о чем-то своем. Тебя что-то мучает?

Торбэк любил Сэцуко. Не будь он священником, он, не задумываясь, женился бы на ней. Вот почему он не хотел говорить ей о поручении, которое могло привести к несчастью.

Однако дело зашло уже слишком далеко, и теперь от его желания ничего не зависело. Да, пожалуй, если б он и захотел, то ничего не смог бы предотвратить. Ему теперь не помогли бы все святые отцы церкви, ибо и они тоже не могли свободно распоряжаться собой.

Зазвонил телефон.

Как всегда, Торбэк первый подошел к аппарату.

— Торбэк?

Он мог не спрашивать, кто говорит. Он сразу узнал хрипловатый голос Ланкастера.

— Слушаю вас…

— Здравствуйте, — прохрипело в трубке.

Торбэк сразу понял, по какому поводу он звонит.

Торбэк ждал этого звонка и боялся его.

— Вы с ней говорили?

Обычный вопрос, но это было как удар бичом.

— Нет еще… — выдавил Торбэк.

Трубка молчала.

— Алло, алло!

Но трубка продолжала молчать, и Торбэку стало страшно. Чтобы услышать голос коммерсанта, Торбэк заговорил сам:

— Алло, я еще не говорил, не представился случай. Боюсь напугать.

— Послушайте, Торбэк! — В тоне Ланкастера почувствовалась угроза. — Мы не можем больше ждать. Подходящий случай дело, конечно, хорошее, но вам придется поспешить. Ведь с этим никто, кроме вас, не сможет справиться. Только у вас есть право приказывать ей. Но ваша медлительность начинает внушать тревогу.

Голос Ланкастера был спокойным, но за этим спокойствием чувствовалось раздражение. Более того, Торбэку казалось, что господин Ланкастер едва сдерживает ярость.

— Потерпите, пожалуйста, еще немного. Ну, пару дней… Я все сделаю.

— Надеюсь. Откровенно говоря, у меня назревают большие неприятности. Если вы не справитесь со своим поручением в самый кратчайший срок, нам всем придется туго. От вашего ответа зависит мое последнее решение.

— Можете не беспокоиться, — машинально выпалил Торбэк, — меня послушают, можете быть уверены. До сих пор мне ни в чем не отказывали.

— Это приятно слышать. — Голос Ланкастера стал мягче.

— Да, я уверен.

— Ладно. Запомните только одно — больше ждать нельзя.

— Понимаю, я постараюсь.

— Даю вам три дня. Я уже говорил, появились непредвиденные обстоятельства. О них я не могу говорить по телефону. Скажу только, что положение очень серьезное, необходимо, чтобы девушка начала работать немедленно.

Все. Голос умолк. Торбэк тоже положил трубку. Ему стало холодно, но на лбу выступила испарина.

Сэцуко беззаветно любила Торбэка. В этом чувстве немалое место занимало ее уважение к его искренности и благочестию. Не последнюю роль играл тут, разумеется, и его сан. Правда, Торбэк нарушал одну из самых строгих заповедей, но ведь нарушал он ее во имя любви к ней, и это ее не очень огорчало. Напротив, это как бы подтверждало силу его любви. На первый взгляд тут было явное противоречие, но, возможно, в этом и проявлялся женский эгоизм.