Женщина считает любовь самым святым чувством. Сэцуко не осуждала Торбэка за нарушение одного из церковных запретов. Она верила в благочестие Торбэка как священнослужителя и поэтому не могла порицать его за нарушение обета, вызванное любовью к ней.

Торбэк вытер платком лоб.

Что ему ответит Сэцуко? О, медлить больше нельзя! Он видел перед собой холодный взгляд коммерсанта.

И, будто откликаясь на его мысли, позвонила Сэцуко. Словно она знала, что Торбэк только что разговаривал с Ланкастером.

— Бэк, это я. Как ты себя чувствуешь? Тм сегодня очень занят?

После возвращения в Японию Сэцуко часто звонила Торбэку. Она уже приступила к своей работе и летала теперь между Токио и Гонконгом.

В Гонконге ей полагалось два дня отдыха, в Токио — тоже два. И как только она возвращалась из Гонконга, сразу звонила Торбэку.

— Я только что вернулась.

— С благополучным возвращением.

Встретимся вечером?

— Конечно.

Ну вот и прекрасно. Сегодня он обязательно передаст ей просьбу Ланкастера. Да, сегодня ночью он скажет ей все. Он должен это сделать. Несколько раз он повторил эту просьбу-приказ про себя, словно заклинание. Ему сперва надо было убедить самого себя.

Проходивший мимо служащий-японец, услышав его бормотание, удивленно посмотрел на него. Торбэк сердито нахмурил брови.

И вот они снова встретились.

Как всегда, в тот же час, в том же месте. Те же ласки и объятия. И все-таки в поведении Торбэка было что-то необычное.

— Послушай, Бэк, — сказала Сэцуко, подняв голову с груди Торбэка и заглядывая ему в глаза. — Мне все время кажется, что тебя что-то беспокоит. Я давно это заметила, а сегодня ты сам не свой. Поделись со мной, что бы с тобой ни было. Скажи, и у тебя станет легче на душе.

Ему повезло: Сэцуко заговорила сама. Ну что ж, надо, наконец, решиться. Все равно от этого Ланкастера не отделаешься, он незримо присутствует и сейчас, попыхивая своей трубкой.

— Хорошо, я скажу, — решился Торбэк. — У меня к тебе есть одна просьба.

— Какая? — Сэцуко подняла встревоженные глаза. — Надеюсь, в церкви никто не узнал о наших отношениях?

— Нет, совсем не то, — ответил Торбэк и наморщил лоб. — Как бы это тебе сказать… Понимаешь, один человек, он очень поддерживает меня…

— И что же? Надо быть ему только благодарным.

— Вот, вот. Он и просил обратиться к тебе с одной просьбой.

— Я с удовольствием ее исполню, если смогу, тем более что он твой покровитель.

— Погоди, — Торбэк встал и осмотрелся, потом приоткрыл окно и выглянул наружу.

— Что с тобой? К чему такие предосторожности?

Торбэк снова лег. Лицо его было очень серьезным, и Сэцуко еще больше забеспокоилась.

— Ты и в самом деле согласишься?

Он смотрел на нее каким-то строгим, чужим взглядом.

— Скажи же, наконец, что случилось? Если это нужно для тебя, я сделаю.

— В любом случае?

— Конечно, если только это в моих силах.

— Да, в твоих силах, и только в твоих! Никто, кроме тебя, этого больше не сможет…

— Ну, говори, в чем дело?

Торбэк обнял ее за плечи и привлек к себе, но лишь для того, чтобы прошептать ей на ухо приготовленные слова.

Он шептал, а Сэцуко постепенно менялась в лице. Ее глаза испуганно расширились, рот приоткрылся.

Но вот он умолк. Она посмотрела на него и вздрогнула. На его лице она впервые увидела выражение тревоги и надежды. Оно напоминало лицо игрока, пошедшего ва-банк. Некоторое время она молчала, а потом спросила громко, почти крикнув:

— Бэк! Кто он, этот человек?

Торбэк невольно закрыл глаза: он не мог выдержать ее взгляда. А этот взгляд осуждал его. Осуждал за то, что он, служитель церкви, продал свою душу дьяволу. Что он мог сказать ей? Не мог же он назвать Ланкастера, это было ему запрещено. И как назло, в голову не приходило ни одного удачного ответа.

Торбэк молчал. Он весь покрылся холодным потом.

— Это мой двоюродный брат, — наконец невнятно пролепетал он. — Он просил меня, и я согласился.

— Двоюродный брат?!

— Да, он и для тебя старался.

— И для меня?! — У Сэцуко глаза полезли на лоб.

— Да, — твердо ответил Торбэк. — Это он помог тебе стать стюардессой.

Торбэк медленно поднимался по лестнице. Здесь, как всегда, царила торжественная тишина. Он нехотя постучал в дверь квартиры коммерсанта.

Дверь открылась лишь после того, как хозяин посмотрел в «глазок» — такой был здесь порядок.

Господин Ланкастер встретил Торбэка приветливо, он первый протянул руку гостю.

— Я вас ждал, господин Торбэк, и именно сегодня. Присаживайтесь.

В квартире они были одни. Торбэк казался подавленным. Он даже весь ссутулился.

— Итак, Торбэк, ближе к делу. Что она ответила? — Ланкастер сел в кресло, скрестил пальцы и, положив руки на колени, взглянул на него. — Полагаю, что она согласилась?

Ланкастер обычно бывал суров, но сейчас в его улыбке светилось добродушие.

Торбэк опустил голову. Он хотел ответить и не мог.

— Почему вы молчите? Что с вами?

Торбэк с усилием поднял голову. В ярком свете лампы его лицо казалось измученным.

— Вы с ней говорили? — Господин Ланкастер прищурил глаза.

— Говорил, — наконец выдавил из себя Торбэк.

— И что же?

Торбэк сжал руки так, что хрустнули пальцы, и покачал головой.

— Она отказалась, — простонал он.

— Что-о, отказалась?! — Улыбка мгновенно сбежала с лица Ланкастера. — Мне хотелось бы знать подробности, патер. Вы действительно говорили с ней?

Торбэк утвердительно кивнул головой.

— Она вам отказала?!

— Да, господин Ланкастер. Она ни за что не хочет этим заниматься.

— Что же она говорит? — Ланкастер вытащил трубку и стал методично набивать ее табаком. Но его взгляд не отрывался от молодого священника.

— Она сказала, что это ей не под силу, и просила меня не уговаривать ее.

— Гм… — неопределенно хмыкнул Ланкастер, но выражение лица его мгновенно изменилось. Приветливость как рукой сняло. Он долго и пристально смотрел на Торбэка. — Вы в своем уме, господин Торбэк? — наконец вырвалось у него. — Ведете себя, как ребенок! Ведь вы открыли ей нашу тайну, она теперь обо всем знает, а вы так спокойно заявляете об ее отказе и смирились с ним.

— Нет, господин Ланкастер, я долго ее уговаривал, просил, умолял. Я действовал не только лаской — даже угрожал. Но все оказалось напрасным. Она ни за что на свете не соглашается.

— Но ведь Сэцуко ваша любовница, почему же она вас не слушается?

— Она заявила, что моя просьба противна богу.

— Богу? — Ланкастер усмехнулся. — А что же возразили вы?

Торбэк молчал.

— Господин Торбэк, что вы ей ответили? Думаете, наверно, что это вам так просто сойдет? Вы же выдали ей нашу тайну. Вы понимаете, что это значит?

— Господин Ланкастер, я хотел…

— Я не знаю, что вы хотели, а теперь будьте добры отвечать мне, — перебил Торбэка Ланкастер. — Вы рассказали ей о моих связях с церковью святого Гильома, вы открыли ей, чем я занимаюсь. Что же теперь прикажете делать? Отвечайте, господин Торбэк! Мне это очень важно!

— Что же теперь делать? Прошу меня простить…

— Нет, вы просто неподражаемы. — Ланкастер широко развел руками. — Вы, очевидно, надеетесь, что вашего извинения будет достаточно? А если она откроет кому-нибудь нашу тайну?

— Что вы, господин Ланкастер, — Торбэк впервые робко взглянул на коммерсанта, — она никому ничего не скажет.

— А меня, знаете ли, жизнь приучила никому не доверять. Нет, дорогой друг, вы должны еще раз поговорить с ней и любыми средствами заставить ее согласиться. Я, конечно, очень сожалею, но вы можете невзначай и сана лишиться. Ведь вы же грешный монах. А у меня, как вы это уже знаете, везде есть связи. Мне достаточно сказать одно только слово, и не только вы, вся ваша церковь полетит к чертям.

В глазах господина Ланкастера блеснул жесткий огонек.