Одна жительница поселка решила проверить слухи. Она пошла к Ясуко и предложила свои услуги в качестве посредницы при перепродаже товаров, надеясь, что это принесет и ей хотя бы небольшой доход.

— Что вы! Тут какое-то недоразумение, вы ошиблись! — ответила ей Ясуко, немного смутившись. На ней красовалась очередная импортная кофточка синего цвета и не новая. — Это ведь все посылки. Они приходят из Европы для прихожан нашего ордена. А мне поручили их раздавать. Но, к сожалению, их мало, всем не хватает… — заключила Ясуко и горько улыбнулась.

Просительница ушла. По упрямому лицу Ясуко было видно, что здесь хоть проси, хоть угрожай — ничего не получишь.

Вещи из посылок напоминали ношеную одежду, которая посылалась из Америки после войны для нуждающихся японцев Комитетом по оказанию помощи Азии (LARA), созданным религиозными, просветительными и общественными организациями США. Первая партия этих посылок общим весом около ста пятидесяти тонн прибыла в Йокогаму в ноябре 1946 года. В посылках, кроме обуви и одежды, были сгущенное молоко, мука, масло, джем, консервы, витамины и другие товары.

В течение полутора лет комитет посылал ежемесячно до двух тысяч тонн разных товаров и продуктов. Прежде всего эти товары распределялись среди детей, больных туберкулезом, репатриантов и тех, кто особенно пострадал во время войны. По-видимому, в Японии этим занималась особая комиссия, которая должна была соблюдать справедливое распределение посылок.

Но тогда как объяснить, почему эти посылки, да еще в таком количестве, попадали к Ясуко? Правда, доказать, что это те же товары, что посылались LARA, было трудно, но уж очень схожи они были по номенклатуре и качеству. А если не так, то откуда же к Ясуко попадают одежда, молоко, мука, масло? Ведь в то время даже выдачу риса по карточкам часто задерживали на десять-пятнадцать дней.

— Ясуко-сан, не смогли бы вы дать нам немного муки и что-нибудь из одежды? — попросила ее однажды соседка, с которой Ясуко была в хороших отношениях.

— Что вы, что вы! — как обычно, с улыбкой ответила Ясуко. — Все это для прихожан. Я ведь не хозяйка этих вещей. Это не мое! — решительно заявила она.

А грузовичок по-прежнему продолжал совершать ночные рейсы. Рослые парни разгружали машину, вносили в дом, а оттуда забирали другой груз.

Лесок, окружающий церковь святого Гильома, напоминает многие живописные уголки на равнине Мусасино. Жизнь в церкви начинается очень рано: летом — едва забрезжит рассвет и первые лучи солнца осветят крест, а зимой — когда совсем рассветает.

Кельи священнослужителей находятся на втором этаже. Они расположены по обе стороны коридора. В половине шестого все встают.

— Слава Иисусу Христу!

— Иисус, Мария и святой Иосиф, этот день и всю жизнь свою вам вручаю…

Встав у кроватей, все шепчут молитву. В шесть часов начинается утренняя месса.

После мессы священники идут завтракать. Трапезная находится возле храма. Перед трапезой и после нее скороговоркой читается молитва.

После завтрака каждый занимается своим делом. Фердинанд Мартини — глава миссии — читает донесения о работе миссионерских школ и церквей, находящихся в его подчинении, и тут же отдает письменные указания. Отец Билье идет к Ясуко переводить библию или наносит визиты светским дамам, которых он старается вовлечь в члены ордена святого Василия. Здесь он особенно усердствует — японские светские дамы ему нужны для укрепления положения ордена.

Отец Маркони, ведающий финансами, идет в бухгалтерию, отец Писано — в церковную типографию, отец Амье и отец Бруманте направляются в церковную школу. Одним словом, все дела распределены, и священники так заняты всю неделю, за исключением воскресенья.

Особенно загружен день у Мартини. Его кабинет часто посещают священники из других церквей, находящихся в Токио. Наиболее часто посещает его отец Городи из церкви, что на улице Сибуя.

Эта церковь издает многочисленные брошюры для распространения учения ордена. У нее много заказов. Печатниками там работают четыре японца. Типография находится рядом с церковью. Типографские рабочие все, как правило, христиане.

Кото, например, работает в церковной типографии уже больше года. Он убежденный христианин. На прежнем месте его заработок был гораздо больше, но он все же перешел в церковную типографию, чтобы приносить церкви посильную пользу.

Однако святые отцы не проявляли ни добродушия, ни благожелательства к японским рабочим. Священники, которые в церкви во время службы были так добры и приветливы, в типографии становились неузнаваемы — мрачные и молчаливые, свысока смотрели они на наемных японских рабочих.

Кото уже начал подумывать, что доброта и благожелательность их притворны, на самом деле они совсем другие. Уж очень они придирались к японским рабочим. Когда рабочие делали что-нибудь не так, святые отцы презрительно сплевывали восклицая: «Santa расе!», или: «Mamma mia!»

Кото, не знавший ни одного итальянского слова, как-то спросил, что значат эти восклицания, у Ямагути, уже давно работающего в типографии механиком.

— Это значит: «Мир святой!» и «Мама моя!», — с улыбкой сказал Ямагути.

— Так это неплохие слова!

— Дурень! У них это все равно, что «сукин сын». — И Ямагути расхохотался, глядя на изумленного Кото.

Кото каждое утро приходилось выслушивать эти восклицания. Однажды он проходил мимо склада церкви святого Гильома. Двери склада были открыты, и он невольно заглянул внутрь. Ему показалось, что в мешках, сложенных штабелями до самого потолка, лежит сахар, и он невольно задержал на них свой взгляд. И тогда к дверям склада с красным от раздражения лицом и сжатыми кулаками подскочил отец Городи:

— О, mamma mia! Прочь отсюда! — Последние слова он крикнул на японском языке.

Кото отскочил от дверей.

Раньше в этом помещении размещались мастерские, потом его приспособили под склад. Сейчас здесь хранили сахар. Горы мешков высились до самого потолка, даже воздух здесь был сладким.

Кото не видел, что в глубине склада были еще люди: один священник — отец Маркони, выполнявший обязанности казначея, — и какой-то худой, высокий японец.

— Тут один рабочий проявил излишнее любопытство, я его прогнал, — сообщил отец Городи, закрывая за собой дверь склада. — Ох, уж эти япошки… — презрительно добавил он, но, посмотрев на японца, осекся.

— Ну как, договорились вы тут? — обратился через минуту отец Городи к тому же японцу, который молча стоял поодаль.

Японец хотел что-то сказать, но его перебил Мар-кони:

— Тасима упрямится, он, кажется, не хочет сделать по-нашему.

— Как же так, Тасима? Неужели это правда? — нахмурясь, спросил отец Городи.

— Нам стали предъявлять претензии. Вы ведь даете только то, что вам выгодно, а не то, что мы просим. А надо бы считаться и с нашими желаниями. Но отец Маркони и слушать об этом не хочет, — возразил Тасима.

— Нехорошо, Тасима, в данном случае прав отец Маркони. Вы должны его слушать, — поглаживая свою рыжую бороду, сказал Городи.

— Но ведь торгуем-то мы, вы в этом деле не разбираетесь. Поначалу легко можно было торговать одним товаром, а сейчас уже этого недостаточно, надо расширять ассортимент и увеличивать оборот. Прошу вас учесть это…

— Церковь, — строго прервал речь японца отец Городи, — торгует не ради прибыли, а чтобы содействовать распространению Христова учения, вот для чего нам нужны деньги. Мы не хотим наживаться грязным путем, наша торговля отличается от обычной коммерции!

Отец Маркони согласно кивал головой, но Тасима недовольно хмурил брови.

«Ишь ты, сколько красивых слов наговорил, — подумал он, — как будто не знает, что их торговля, как бы она ни была угодна богу, так же противозаконна, как и обычная спекуляция, за которую можно попасть за решетку. А ведь эта опасность подстерегает прежде всего меня».

— Так что ты это должен понять, Тасима, — продолжал отец Городи, сложив руки на груди, — может, другие японцы думают иначе, но ведь ты же верующий. А мы служители бога, и ты должен выполнять наши указания.