Отец Билье знал, к кому обратиться, — муж хозяйки дома был одним из высших чиновников японской юстиции.

— Я все поняла, — участливо кивнула хозяйка, — я ведь тоже верующая, и это недоразумение меня очень огорчает. Церковь не должна страдать из-за какой-то ерунды. Я немедленно сообщу мужу и попрошу его принять меры. Не стоит об этом больше беспокоиться.

Уверенный тон владелицы особняка успокоил отца Билье, тем более что он знал, какое влияние она имеет на своего мужа. Да и на себя он рассчитывал не меньше, будучи убежден, что и его влияние на эту даму кое-что значит. О, отец Билье умел нравиться женщинам! Трудно сказать, что этому больше помогало: личное обаяние, широкая эрудиция или же умение воздействовать на психику своих слушательниц. Особенным успехом он пользовался у светских дам.

Этой даме он тоже нравился, и она всегда ставила его в пример как идеального духовника. Ее отношение к нему чем-то напоминало отношения светских дам к ученым монахам в эпоху Фудзивара[5], когда восхищаться остроумием и начитанностью бонз считалось у аристократок признаком хорошего тона.

Следует при этом заметить, что священники-японцы никогда не пользовались таким расположением светских дам, как святые отцы из Европы.

Заручившись уверениями хозяйки дома, что она это дело уладит, отец Билье окончательно успокоился. Он благословил свою высокопоставленную прихожанку, проводившую его до вестибюля, и покинул особняк.

А та тоже была счастлива! Ведь к ее помощи и защите прибегала сама церковь! Она поможет ордену в этот трудный для него час и этим заслужит особое божье благоволение.

В хорошем настроении возвращался отец Билье домой. Пока все складывается удачно. Эта особа сделает все, что нужно. Можно считать, что опасность миновала. Муж этой дамы имеет в полиции своих людей, и никто больше не потревожит церковь святого Гильома.

Машина отца Билье въехала в рощу. Патер прибыл, наконец, к себе.

Попадая сюда, он всегда чувствовал себя освободившимся от своего сана. Укрыв машину под густой листвой, Билье бесшумно направился к дверям.

— Кто там? — На тихий стук в окне показалось женское лицо.

Дверь тотчас отворилась, и отец Билье вошел в дом.

Ясуко встретила его радостной улыбкой.

— Где вы так долго пропадали? — спросила она, смеясь, и нежно прильнула к гостю.

— Задержала небольшая неприятность. Пришлось побывать у госпожи Накамура, я сейчас прямо от нее.

— Неприятность? — В глазах у Ясуко промелькнул испуг.

— Один японец предал нас.

— Предал?

— Да. При перевозке сахара он донес в полицию.

— О, кто же это?

— Не знаю, но сегодня к нам приходили из департамента полиции.

Ясуко невольно оглянулась. В соседней комнате за ширмой у нее лежала целая гора всяких товаров.

— Нечего беспокоиться, — перехватив ее взгляд, сказал отец Билье, — я уже договорился с госпожой Накамура. Она обещала помочь. Я уверен, что все будет в порядке. — Он обнял Ясуко за плечи.

— А вдруг они нагрянут сюда?

— Не тревожься, господин Накамура не даст нас в обиду. Полиция сюда не заявится, это исключено.

Чтобы окончательно успокоить Ясуко, отец Билье поднял ее на руки и посадил к себе на колени. Проделал он это легко, будто поднял ребенка.

— Все обойдется, детка, все будет хорошо, — зашептал он ей на ухо.

— Правда?

— Можешь не сомневаться, — с улыбкой ответил Билье и, обняв, стал целовать ее в лоб, в нос и в щеки, будто крестя поцелуями.

Ясуко счастливо смеялась.

На столе лежал латинский оригинал библии и черновые наброски перевода. Она только что закончила стилистическую обработку абзаца, в котором говорилось:

«Ты устами отца нашего Давида, раба твоего, Духом Святым сказал, что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные и князи собрались вместе на Господа и на Христа его».

Воистину «язычники мятутся» сейчас против господа и его слуг! Но только не здесь, чем бы отец Билье и Ясуко ни занимались. Двери все заперты, и плотно зашторены окна. И что бы тут ни делали святой отец^ и его ученица, никто не подсмотрит.

Билье поднял Ясуко на руки и понес в спальню. Он стал снимать сутану. Вдруг во дворе залаяла овчарка. Билье удивленно взметнул брови. Ясуко чуть приоткрыла занавеску и взглянула в окно. Нет, ничего опасного, это прошел мимо случайный прохожий.

Прошло несколько дней. В церкви на Сибуя в полутемной комнате сидели Тасима, отец Городи и отец Билье. Беседа тянулась уже более часа. Священники разговаривали с Тасима необыкновенно ласково.

— Тасима, — говорил отец Городи, — во имя церкви нашей, во имя Спасителя нашего ты должен пойти на жертву.

Тасима, опустив голову, молчал. От волнения лицо его покраснело.

— Мы просили госпожу Накамура помочь нам, но полиция артачится. — Как бы призывая проклятье на голову упрямых полицейских, отец Билье перекрестился. — Если виновный не объявится, полиция не оставит нас в покое. Они не в состоянии понять наше святое дело. Сегодня меня вызывала госпожа Накамура. Она сказала, что сахар — строго нормированный продукт и это дело не так-то просто замять, но если кто-нибудь возьмет вину на себя, тогда все еще можно будет как-то уладить. Ты сам виноват, Тасима, что привлек к работе недостойного человека, поэтому должен взять вину на себя и этим спасти нашу церковь.

— История нашего ордена — это цепь мученичества и самопожертвования во имя Христова учения. Сколько праведников погибло в защиту нашей зеры, Тасима! Нашей церкви угрожает опасность, и ты можешь ее спасти. Так неужели ты откажешься пострадать за веру?! — произнес отец Городи.

— Хорошо. — Тасима поднял голову, и на его лице отразилась решимость. — Я тоже верующий. К тому же японец не может отказать, когда его просят.

— О! — в один голос воскликнули Билье и Городи. Они чуть не вскочили с кресел. — Ты в самом деле согласен?

— Я не лгу, святые отцы! — ответил Тасима, глядя на них в упор. — Ведь нельзя же, чтобы в каталажку попал священник!

— Что? В каталажку? — переспросил отец Билье, краснея.

— Не все ли равно, как сказать. Ведь с повинной иду я. Раз это нужно для церкви, я готов взять вину на себя. На церковь не упадет и тени подозрения, будьте спокойны.

Тасима встал. И отцу Билье вдруг показалось, что этот низкорослый японец стал ростом выше их; священник тоже поднялся и, торжественно перекрестив Тасима, произнес:

— Благослови его, господи! Даруй ему, господи, свою милость и вечное блаженство.

Отец Городи тоже благословил Тасима.

Оба патера проводили Тасима за ворота церкви, этой чести никто из прихожан-японцев еще не удостаивался.

— Ты все понял, Тасима? — спросил отец Билье при прощании. — Церковь святого Гильома не имеет никакого отношения к спекуляции сахаром! Это ты все сделал. Ясно? — И он ласково похлопал по плечу свою жертву.

— Не нужно повторять, я все понял, святой отец, — тихо ответил Тасима и быстро зашагал в сторону станции. Вечернее солнце отбрасывало от него на дорогу длинную тень.

Облегченно вздохнув, священники, волоча подолы своих длинных черных сутан, возвратились в церковь. Навстречу им попался семинарист Торбэк.

— Что-нибудь случилось, святой отец? — обратился он к Городи.

— Ничего особенного, Торбэк. Мы только что изгнали из храма одного торгаша.

Отец Билье горько усмехнулся.

Дело со спекуляцией сахаром было улажено. В церкви святого Гильома снова воцарилось спокойствие, и прихожане так ничего и не узнали. Разумеется, им и в голову никогда не приходило, что храм божий может быть замешан в столь непристойной истории. Ведь церковь — это средоточие благости и высшей нравственности.

Фердинанд Мартини был доволен.

— Отец Билье, мы вам стольким обязаны! — как-то сказал он ему при встрече.

— Что вы, ваше преосвященство! Это не моя заслуга. Нам помогла госпожа Накамура. Ведь ее супруг занимает видное место в правительстве, — сложив на груди руки, скромно ответил отец Билье.