Таким образом, графу Петру Панину предстояло довершить то, чего не пришлось Бибикову.

А Пугачев с необыкновенной быстротой отряжал свои шайки в разные стороны. Настичь его было невозможно. Он скакал проселочными дорогами, меняя лошадей. Так добрался он до города Саранска с своею шайкой.

Здесь он был встречен не только простым народом, но даже духовенством и купечеством. Только одни дворяне остались верными своему долгу и призванию и были повешены злодеем без разбора пола и возраста.

Пугачев, ослепленный своим успехом, приблизился к Пензе.

В то время воеводой там был Всеволжский. Он умел держать чернь в повиновении и дал время спастись дворянам. Жители Пензы, несмотря на увещания своего воеводы, вышли к Пугачеву навстречу с иконами и хлебом-солью и, к своему позору, пали перед злодеем-самозванцем на колени.

А воевода Всеволжский, оставленный и покинутый всеми, остался верен своему долгу и присяге.

Он заперся в своем доме с двенадцатью дворянами и решил не отдаваться живым в руки Пугачеву.

— Братья, други, лучше смерть, чем позор, умрем, но не сдадимся злодею, не посрамим своего имени. Станем защищаться до последней крайности!..

Так говорил Всеволожский, ободряя тех дворян, которые обрекли себя на смерть.

Но что значила эта горсть храбрецов перед громадной озверевшей толпой мятежников!

После долгой бесполезной осады воеводского дома мятежники подожгли его со всех сторон, и в пламени погиб герой-воевода и с ним двенадцать дворян.

Из Пензы Пугачев направился к Саратову.

В то время в Саратове находился будущий поэт Державин, в чине гвардии поручика: «резкий ум и пылкий характер доставили ему важное влияние на общее мнение».

По совету Державина внутри города сделали несколько укреплений, перевезли туда казну и другие драгоценности; лодки на берегу сожгли, расставили батареи и приготовились идти навстречу Пугачеву.

Саратовский комендант Бошняк не соглашался с мнением Державина, но его никто не слушал.

Пугачев подошел к Петровску. Державин с отрядом донских казаков поскакал туда, чтобы вывезти казну, порох и пушки, но, подъезжая к городу Петровску, услыхал колокольный звон и увидал горожан, которые шли с покорностью навстречу самозванцу.

Державину не оставалось ничего более, как вернуться назад.

Пугачев подступил к Саратову, занял «Соколову» гору, господствующую над городом, поставил батарею и стал стрелять. С первого выстрела разбежались крепостные казаки и горожане. Пугачев кинулся с горы на крепость. У коменданта Бошняка находилось немного солдат, верных своему долгу, и вот герой Бошняк с шестидесятью солдатами и офицерами, с этой горстью защитников, выступил из крепости и целых шесть часов подряд прокладывал себе дорогу сквозь многочисленные толпы мятежников.

Темнота ночи помогла Бошняку, и он благополучно достиг берегов Волги, казну и канцелярские дела отправил в Астрахань, а сам прибыл в Царицын.

Саратов находился в руках Пугачева.

Мятежники с дикими криками перебегали из дома в дом, предавая все грабежу. Кабаки были разбиты, колодники выпущены. Несчастные дворяне, попавшиеся в руки злодеям, были, по обыкновению, повешены.

В Саратове Пугачев засиделся. Он знал, что за ним вдогонку идут солдаты, и, назначив в коменданты города Саратова Ефимцева, поспешил оставить город.

Едва прошло два дня, как вышел из Саратова Пугачев, туда уже прибыл полковник Муфель со своим отрядом, а спустя немного — Михельсон с гусарами.

Оба отряда соединились и поспешили вслед за мятежниками.

— Это что такое за птица? — с насмешливой улыбкой спросил Пугачев, показывая на дрожавшего от страха маленького, худенького человека с длинными волосами, в каком-то странном одеянии.

Это был астроном Ловиц, случайно попавший в руки мятежников, когда Пугачев свирепствовал по берегу Волги, скрываясь от преследовавшего его Михельсона.

Астроном Ловиц с мертвенно-бледным лицом просил себе пощады у злодея.

— Кто это? — повторил свой вопрос Пугачев, обращаясь к своим приближенным.

— А пес его знает… По обличию похож на колдуна!

— Эй, сосулька, кто ты будешь? — ударив по голове Ловица, спросил у него Пугачев.

— Я… я астроном, господин! — на ломаном русском языке ответил ему Ловиц.

— А это что будет за штука такая?

— Астрономия, господин, наука, изучающая звезды и планеты небесные.

— Вот оно что… Так ты, выходит, звездочет?

— Так, мой господин!

— Умеешь ли ты узнавать судьбу человеческую по звездам?

— Нет, господин!

— Плохо твое дело, немчура!

— Для того, господин, чтобы узнавать судьбу человеческую по звездам, есть другая наука, и той науке я не обучался.

— Плохо, мол… Я думал, что ты мне погадаешь по звездам небесным о моей судьбине, а ты, выходит, гадать не умеешь, а только звезды считаешь.

— Так, господин мой!..

— Ну, так я прикажу тебя повесить, ближе к звездам будешь, ну и считай их на досуге! — с наглым смехом проговорил самозванец, приказывая казакам повесить астронома.

— За что же, господин мой?.. Пощади!..

Несчастный Ловиц упал на колени.

— Говорю к звездам ближе будешь. Тащите его!

Астроном Ловиц, несмотря на все его мольбы, был повешен.

Так злодействовал Пугачев, предавая всех казни, не разбирая ни пола, ни возраста.

Самозванец пустился вниз к «Черному Яру». Мятежников у него было хоть и очень много, но все они были плохо вооружены и состояли из всякого сброда.

Пугачев направился к Царицыну и остановился в ста пятидесяти верстах от него.

Михельсон шел по его пятам.

Пугачев остановился на высокой горе, между двумя дорогами.

Михельсон обошел его ночью и стал с своими гусарами против мятежников.

Самозванец пришел в бешенство, увидя перед собой своего грозного и храброго преследователя, но не смутился и смело направился на Михельсона с своим сбродом.

Несколько пушечных выстрелов достаточно было, чтобы расстроить ряды мятежников и обратить их в бегство.

Они бежали, оставляя победителям пушки и весь обоз.

Напрасно Пугачев старался остановить бежавших мятежников. Он проклинал, угрожал, но его никто не слушал.

Пугачев принужден был сам бежать.

Михельсон ударил им в тыл и преследовал их сорок верст.

Вся дорога усеяна была убитыми и ранеными мятежниками. Их убито было в этом сражении до четырех тысяч и взято в плен до семи. Остальные же мятежники рассеялись.

Пугачев с небольшим отрядом сообщников переплыл Волгу выше «Черноярска», чем и спасся от преследовавших его солдат, опоздавших четвертью часа.

Это поражение решило судьбу Пугачева.

Граф Панин послал об этом радостное известие в Петербург.

По дороге к Царицыну мелкою рысцой бежали две деревенские лошаденки, запряженные в простую телегу с рогожным верхом.

Лошадьми управлял рыжебородый мужичонка, с ним рядом на облучке, в солдатской куртке и фуражке, с щетинистыми усами и небритым подбородком, мрачным выражением лица, сидел, очевидно, денщик ехавшего в телеге не то офицера, не то рядового.

На сидевшем в кибитке маленьком худеньком человечке, с редкими волосами на голове, с продолговатым, умным и энергичным лицом, надета была тоже солдатская куртка и фуражка, а на офицерском шарфе через плечо висела короткая шпага. Его длинная шея была закутана не то платком, не то какой-то тряпкой.

Сидевший в телеге сладко дремал, как маятник раскачиваясь из стороны в сторону своим худым туловищем. Он то закрывал, то раскрывал небольшие выразительные глаза. Это был Александр Васильевич Суворов, гордость и слава русского оружия, прогремевший на всю Европу своими победами. Еще при жизни покойного главнокомандующего Бибикова усмирять мятеж хотели послать генерала Суворова, находящегося в то время под стенами Силистрии (война с турками тогда еще продолжалась), но граф Румянцев-Задунайский не отпустил Суворова, «чтобы не подать Европе слишком большого понятия о внутренних беспокойствах государства». Такова была слава Суворова.