— Да неужели?!.
— Верно говорю, и звать его — Емельян, по прозвищу Пугачев… Жена у него, слышь, есть, ребятишки…
— Батя, как же он смеет свататься, когда у него жена есть и дети, разве это закон?
— Эх, дочка, про Пугачева закон не писан, делает он что хочет!..
— Я не пойду с ним под венец, не пойду!..
— Нельзя теперь этого сделать, Устя… Не пойдешь — себя погубишь и меня тоже: Пугачев зол и мстителен.
— Что же делать, что делать? — ломая руки, с отчаянием воскликнула молодая девушка.
— А вот что, дочка милая, сердечная, если хочешь живою быть и меня повешенным не видать, то покорись судьбе, — голосом полным мольбы, проговорил казак.
— А как же Василько, ведь я ему дала слово…
— Василько — казак умный, рассудительный, он поймет, что нам против Пугачева как было идти?..
— О, Василько, Василько мой, сердце мое! Приди скорей, сердечный, выручи свою суженую… Не то злой ворон заклюет твою голубку… О, гой еси, ветер буйный, снеси ты от меня весточку другу сердечному!.. — так плакала красавица казачка.
Но далеко был Василько. Пугачев отрядил его с другими казаками-мятежниками к Казани.
Не пришел молодой казак-богатырь вырвать свою голубку из злых когтей страшного ворона, и ветер буйный не принес ему о том весточку.
И волей-неволей пришлось Устинье покориться своей злой участи.
Настали сумерки.
Пугачев прислал своей невесте дорогой парчовый сарафан и приказал к вечеру «снарядиться» и ждать его «царского» приезда.
К Усте собрались девушки-подруги. Со свадебными песнями снаряжали и убирали они Устю ради приезда ее жениха «царя Петра Федоровича».
На поздравления своих подруг невеста «царская» отвечала горькими слезами.
Плакал и старик отец, благословляя дочку под венец с постылым суженым.
Устя, одетая в нарядное платье, дожидалась приезда Пугачева.
Пугачев приехал, посадил невесту рядом с собою и отдал приказ подносить вино.
Подносили вино в серебряных и золотых кубках, награбленных в одном помещичьем дому.
Полупьяный Пугачев, высоко поднимая кубок, громко сказал:
— За здоровье благоверной царицы, нашей возлюбленной невесты, Устиньи Петровны!..
А его Устя-красавица сидела как приговоренная к смерти.
Пьянство в доме Кузнецова продолжалось до утренней зари…
LXXI
Утром Пугачев с поезжанами и большой свитой приехал за невестой и вместе с нею отправился в церковь Петра и Павла, где собрано было духовенство всего Яицкого городка.
Церемония поезда состояла в том, что впереди жениха и невесты ехало множество казаков со знаменами и значками разных цветов. В церковь были допущены самые близкие, а вся остальная свита расположилась кругом, в ожидании парадного салюта. Служили всем собором, но кто именно венчал — Устинья не видала, ибо была покрыта фатой и горько плакала.
По окончании венчания был произведен салют из ружей, и новобрачные принимали поздравления, допуская к руке всех присутствовавших. Пугачев заплатил за венчание двадцать рублей. По его приказанию Устинью поминали на ектениях «благоверной императрицей».
Затем новобрачные отправились в дом Толкачева, где был приготовлен парадный обед.
Во время тостов и поздравлений все присутствовавшие называли Устинью «благоверной государыней» и подходили к ее руке. После обеда церемония окончилась подарками родным невесты и некоторым из приближенных самозванца.
Отец молодой, Петр Кузнецов, получил в подарок лисью шубу, сестра Устиньи, Марья, бывшая замужем за казаком Семеном Шелудяковым, получила пять аршин канавату; казак Денис Пьянов — пять рублей деньгами, а остальные были награждены зипунами и бешметами разной цены и достоинства.
В тот же день к мнимой государыне были приставлены из казачек две фрейлины: Прасковья Чапурина и Марья Череватая. Главною же надзирательницею за всем домом «государыни» была назначена Аксинья Толкачева, жена сподвижника самозванца.
Вся эта церемония и всеобщее поклонение нисколько не отуманили Устинью и не вселили в ней убеждение, что из простой казачки она сделалась императрицею.
Она не переставала сомневаться в Пугачеве и не верила в свое возвышение, стараясь выяснить свое положение.
По прошествии нескольких дней после своего венчания Устинья обратилась к Пугачеву с такими словами:
— Скажи ты мне, только скажи сущую правду, как попу на исповеди, кто ты?..
— Как кто?
— Ну так… Что ты за человек?..
— Разве ты не знаешь? — усмехнулся самозванец.
— И то не знаю!..
— Царь!..
— Ну, этому я не верю…
— Ты не веришь, Устинья, что я царь?.. — притворяясь удивленным, воскликнул Пугачев.
— Морочь других, да не меня, — совершенно спокойно проговорила красавица.
— Устинья, подумай, что ты говоришь! — грозно крикнул на молодую жену Пугачев.
— Аль неправду?
— Да знаешь ли ты, что за эти самые слова надо тебя избить?!.
— Небольно грозно, не робка я!..
— За эти слова расказнить тебя надо!
— Что ж, казни, не больно мила мне жизнь-то!..
— С чего ты задумала вопросы такие мне задавать? — после некоторого молчания проговорил уже мягче Пугачев.
— Видно, не по нутру тебе мои слова-то?
— В другой раз не подумай меня про то спрашивать, не то худо будет.
— Ты говоришь, что любишь меня.
— А если б не любил, давно бы у меня с петлей на шее была…
— Если бы любил, то не стал бы от меня скрывать… Обманул ты меня, сгубил мою молодость, не такой мне муж надобен! — со слезами проговорила Устя.
— Стар я, что ли? Так, пожалуй, любя тебя, бороды лишусь — сбрею… только люби меня… — с усмешкой сказал Пугачев.
— Никогда ты не дождешься моей любви!..
— Вот как… Посмотрим! Хоть ты и бой-девка, а все же я скручу тебя…
— Прикажи лучше убить меня…
— Пошто убивать… Таких красивых баб не убивают!..
Устинья так и не добилась правды от своего мужа и стала ненавидеть его еще более.
Скоро вернулся из-под Казани и лихой казак Васюк с известием к Пугачеву, что в Казань приехал генерал Бибиков и что теперь, пожалуй, им, пугачевцам, придется плохо.
— Не страшен мне Бибиков. В Казани у меня есть свои люди, они мне помогут и уберут с моей дороги питерского генерала! — выслушав донесение Васюка, спокойно проговорил Пугачев.
Каково же было удивление молодого казака, когда в горницу, где он разговаривал с Пугачевым, вошла Устинья.
Наряд на ней был хоть и красивый и дорогой, но уже не девичий.
Смутилась и растерялась Устя, увидя казака. Она не думала так скоро его увидеть.
— Что ж ты стоишь, вылупя глаза, кланяйся и целуй руку у царицы! — проговорил Пугачев, показывая казаку на свою жену.
Васюк недоумевал.
— У какой царицы? — спросил он.
— Ослеп, что ли? У царицы Устиньи Петровны!
— Как, разве она… — молодой казак недоговорил, он побледнел как смерть.
— Моя жена венчаная! — пояснил ему Пугачев.
Эти слова как громом поразили Васюка, и несколько мгновений он стоял как окаменелый, ничего не видя и не слыша.
— Что ты, Васюк? Аль на тебя столбняк нашел? — заметив растерянность и удивление казака, спросил его самозванец.
— Прости, государь, недужится мне… К тому же с дороги я устал, больно спешил к тебе! — глухо промолвил Васюк.
— Так ступай, отдохни… Прежде выпей только чару вина, поздравь меня и царицу!
— Что же, поздравить можно! — проговорил насмешливо казак и, принимая от пугачевского прислужника золотой кубок, наполненный вином, громко добавил:
— Пью за твое царское здравие и за твое, царица Устинья Петровна, желаю тебе счастливой и долгой жизни, любви и согласия, тебе, царь, и тебе, царица! — делая особенное ударение на последних словах, проговорил казак, и, поклонившись, покинул горницу Пугачева.
Не менее Васюка расстроена была и молодая жена Емельки Пугачева.
Она не забыла свою любовь к красавцу казаку и любила его больше прежнего.